ЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

 

 

Логика культуры и наука логики

(в соотнесении с “Наукой логики” Гегеля)

 

 

Сводя в одно острие все, сформулированное выше, в двух частях этой книги, попробую определить — конспективно и предварительно — основные предположения той логики культуры, что, как я полагаю, вызревает в наших умах в канун XXI века. Многое я повторю, точнее — переформулирую еще раз, как бы сосредоточив все существенное, уже сказанное в основном тексте.

Но и здесь облегчу (?) свою задачу. Буду не столько говорить о расчлененной логике культуры, сколько о самом сопряжении:

логика культуры — культура логики. Означает это оборачивание темы следующее. О содержании предполагаемой новой логики речь пойдет только в той мере, в которой это содержание отпечатывается в форме, в том, как формируется эта логика. А формируется она, на мой взгляд, не в форме науки (наукоучение), как строилась “Этика” Спинозы, или “Критика...” Канта, или “Наука логики” Гегеля, но в форме некой культуры мышления, даже — в форме произведения культуры.

Философская логика Нового времени не только была о науке, но и сама стремилась (в этом ее основной парадокс), выходя за пределы науки, все же — композиционно и формально — подражать схемам научного изложения, подчиняться аксиоматически-дедуктивной форме следования¹.

В современном мышлении (если оно действительно современное) человек выходит за пределы не только содержания, но и формы нововременной логики, он формирует свои идеи не по схематизму “науки”, но в ключе “произведений культуры”. Понять это современное мышление — понять современный Разум — задача философской логики в канун XXI века. Но что это означает — понять мышление, всеобщее “по схематизму” культуры?

В Заключении я буду обобщенно отвечать только на этот вопрос.

Еще раз напомню: буду здесь говорить очень сжато, логически напряженно, в форме выводов из ранее произнесенного текста (см. основные части книги). Это — для философов-логиков. Понимающему — достаточно.

* * *

 

Напомню:

Культура и — попросту — жизнь человека XX века бросает фундаментальный вызов нашему разуму, всеобщности нашего мышления. Этот вызов проникает в самый корень, в неделимые основания логики.

Вкратце смысл этого вызова² возможно определить так:

Во-первых, человек XX века (в Европе, Азии, Африке) стоит перед задачей (значимой в самой его жизни) как-то соединить, осмыслить в единстве — не сводя друг к другу — разные, прямо противоположные смыслы бытия, предельно всеобщие и единственные смыслы — восточный и западный; античный и средневековый; нововременной и современный...

Во-вторых, рациональный смысл западной культуры и мышления Нового времени — ориентированный на научно-теоретическое познание мира, — доводя до предела логические выводы из собственных начал, оборачивается возвращением к этим началам (идеи причинности, элементарности, множества, числа, необходимости...), оборачивается переосмыслением этих начал, их решающим преобразованием; причем это преобразование есть вместе с тем обоснование этих начал.

В-третьих, и социальные, и нравственные, и собственно теоретические, и экзистенциальные катастрофы XX века заставляют сосредоточить внимание нашего разума на исходных началах бытия и мышления в целом (будь ли это начало нашей Вселенной или начало “тайной свободы” человека — свободы исторического выбора и решения, свободы, в которой человек полностью ответствен и за свою собственную судьбу, и за судьбу мира, бытия).

Попыткой логически, рационально ответить на современный исторический вызов, ответить на этот вызов, не отказываясь от разума, но переосмысливая его основания, и является философская логика культуры, адекватная, как я полагаю, концу нашего тысячелетия.

Сейчас я попытаюсь жестко сопоставить основные идеи этой — только еще возможной, только в за-мыслах культуры XX века назревающей — философской логики — логики начала логики — и — наиболее развитой философской логики Нового времени — логики Г. В. Ф. Гегеля. Еще раз подчеркну: основные характеристики логики культуры я буду здесь “вычислять” не по собственно логическим трудам и философским трактатам (это была бы совсем особая задача), но по тем феноменам бытия в культуре, что формируются в реальной жизни людей накануне XXI века, и по тем логическим сдвигам от идей наукоучения — к идеям логики культуры, что возможно наметить историко-философски. Наметки такого двойного понимания развиты в первой и второй частях этой книги.

Но — главное — эти наметки и зачины заложены — я в этом уверен — в сознании современного внимательного читателя, живущего в 1990 году. “Вычисляемая” — далее — логика — это, как я предполагаю, внутренняя, часто неосознанная, но укорененная в умах логика актуализации современного всеобщего смысла бытия, логика, возникающая в сомнениях и открытиях человека накануне XXI века.

Итак, перейду к итоговому сопоставлению науки логики (Новое время) и — культуры логики (современность).

 

I

 

Сначала продумаем собственно формальное противопоставление этих двух содержательных (философских) логик, — точнее — сопоставление коренных принципов той и другой логики, так сказать, самих критериев логичности.

Сначала — о “Науке логики”. —

(1) В логике Гегеля (в “Науке логики”) понять в бытии его сущность, то есть познать предмет (см. ниже), означает снять бытие в понятии, в развитии понятия, полностью перенести бытие на берег мысли (“Харон логики”). Здесь критерий логичности — полное отождествление бытия с мыслью, причем это отождествление достигается на полюсе мышления (= познания) как истины бытия³. В этом гегелевском умозаключении есть одна существеннейшая, обычно незаметно подразумеваемая презумпция (“как же иначе?”). В логике Гегеля именно познание признается единственной формой мышления (понимания), единственной формой образования понятий. (Тезис этот станет предметом переформулировок во всем дальнейшем изложении.) Логика Гегеля есть логика познания. Или так: теория познания представлена в философии Гегеля как чистая логика. И именно в форме “чистой логики” я и рассматриваю мышление Нового времени. Но надо помнить: бытие отождествляется здесь с мыслью (в полюсе мысли) только в “медиаторе” “сущности”, сохраняя свою внесущностную вне-понятийную закраину (загадку сущего) как нечто несущественное (!) для мысли. Эта закраина (бытие вещей...) для познающей мысли сама выступила лишь в гносеологическом повороте — как предмет познания. Этот полюс воплощает уже не теория познания как логика (Гегель), но логика как теория познания (Кант). Но в настоящем сопоставлении этот полюс будет в тени; идея “ученого незнания”, впрочем, будет вкратце осмыслена в тезисе об онтологии двух логик и в тезисе о культурологическом замысле “наукоучения” (см. ниже).

(2) В логике Гегеля (в “Науке логики”) истинная логичность, предельная самообоснованность познающей мысли достигается последовательно развернутым (во всех “этажах” логического движения...) соотнесением, точнее — отождествлением исходного начала научной мысли (понятие бытия) и — бесконечного “завершения” мысли, — целостной системы понятий и категорий (эта система сфокусирована в имманентной форме понятия о понятии, в Идее; в абсолютном Духе)⁴. В таком соотнесении — в развернутом, методологическом отождествлении — “начало” (бытие мысли) и завершение (понятие мысли, Идея) взаимоперепроверяют друг друга, не нуждаясь во внешнем критерии истинности. Здесь — в логическом плане — существенно развернутое, процессуальное тождество: 1) “восходящего”, последовательного движения мысли (“снятие”), в котором каждая “станция” понятия существует как синтез всего предыдущего движения и — тезис нового триадного цикла (идея логической траектории) и 2) системного, топологического единства (связи) всех определений, категорий, понятий — единства, реализуемого в Идее. В такой конечной системе все понятия снова само-довлеющи, “снятие” здесь снято и каждое понятие имеет смысл во всесторонней связи со всеми остальными понятиями и категориями, со всеми иными средоточиями целостной логической системы. Все, “пройденное” мыслью, восстанавливается в своей непреходящести и самобытийности. Оба эти полюса (1—2) необходимы и достаточны — в логике Гегеля — для достижения абсолютной обоснованности логического утверждения. Конечно, в иных (не собственно гегелевских) вариантах такой логики законченная система (Идея знания...) может отодвигаться до бесконечности, маячить “сквозь магический кристалл”... но сам принцип взаимообоснования все-разъедающего “снятия” (1) и абсолютной “взаимосвязи” (2) остается основным критерием логической истинности всех теоретических утверждений. Это и есть идеал понимания в “наукоучении”. Именно такое тождество и взаимопроверка (внутри одной логики, одного теоретического движения) и есть обоснование монологики — в значении единственного определения логики как таковой.

Логика есть только одна, разум — всегда один (и тот же) разум, внутри самого себя достигающий своей абсолютной истинности⁵.

Так — в логике Гегеля, или обобщеннее — в логике мышления Нового времени.

Теперь — о критериях логичности в современном мышлении⁶:

В логике мышления XX века (в культуре логики) понять (помыслить) бытие означает:

(1) Понять бытие в его несводимости к мышлению, в его определении, как немыслимого (вне-логического) основания, субъекта и предмета мысли. И тем самым развить понятие как элементарную, неделимую форму отношения разума к вне-мысленному бытию. Причем это немыслимое (невозможное в мысли), внепонятийное бытие необходимо воспроизвести, из-обрести как внелогическое — именно в логике мышления, или, уточним, — в понятии предмета логики. Тогда известные “ступени” гегелевской логики (“бытие” — “сущность” — “понятие”...) должны быть переориентированы — даже в контексте познающего разума (как он реализуется в XX веке) — как ступени последовательного углубления, “усиления” идеи бытия, — в его все большей, все более логически выявленной противопоставленности мышлению, вплоть до решающего парадокса...

Логической конкретизацией этого определения современной логики будет новая идея понимания (формирования понятия). В развиваемой здесь логике понимание, разумение не сводится к установке на познание (знание) бытия. Предполагаю, что бытие понимается в разные эпохи культуры в разных формах актуализации. Познание — лишь одна из этих всеобщих форм. Столь же всеобщи, к примеру, установки: понять — “о-пределить”, эйдетезировать хаос, ответить на вопрос: что означает — “Быть...” (Античный разум). Или — понять — уразуметь предмет как причащенный некоему всеобщему субъекту (разум средних веков)... И именно в своей несводимости ни к одной из этих форм разумения и в логическом общении этих форм разумения бытие все более полно (логически обосновано) воспроизводится в мышлении, в понятии как нечто вне-мысленное, вне-логическое. Но я сейчас забежал вперед и предвосхитил последующие тезисы...

(2) Логика XX века (культура логики, логика культуры) определяет в качестве основной идеи логической самообоснованности совсем иной — чем у Гегеля — принцип. В этой логике центр логического внимания обращается на начало мышления. Логика действительно логична, только если она способна логически обосновать начало мысли (без движения в дурную бесконечность оснований и без порочного круга, в котором основание обосновывается тем, что на нем основано).

В самой идее начала обнаруживается, во-первых, сопряжение логического и до-логического, вне-логического, того, что абсолютно до-начально, что есть канун мысли, канун логики (но значит — может быть кануном иной логики). Только такое — логически осмысленное, возведенное в логику — сопряжение (в одном понятии) начального пункта собственно логического движения и — момента, в котором логики (соответственно — мышления...) еще или — уже нет, момента, чреватого логикой...— только такое сопряжение может спасти от движения в дурную бесконечность логических оснований и остановить логический взгляд (внимание) на действительном акте логического самообоснования.

Но во-вторых, такая, логическая, осмысленная, точка начала (основания) логики обнаруживается, как минимум, дважды — в момент возникновения (порождения) данного логического всеобщего (1) и в момент того конечного превращения данной логики в иную (новую) логику, где эта логика обосновывается “из будущего”, из только-только возникающего мышления (2). Два эти момента логически соотносятся друг с другом и оказываются одной точкой двойного самообоснования данной (наличной) логики. В такой точке (“трансдукции”) эта — исходная — логика обнаруживает логическую обоснованность своего начала в диалогической полифонии (и взаимопереходе) многих логик, многих всеобщих форм мышления. Ведь выявленные пока две точки (начала и конца) взаимотрансформирующие друг друга в момент своего отождествления, есть — в более глубоком осмыслении — континуум всех — реальных и возможных — точек такого взаимообоснования.

Но для простоты ограничимся образом двойного самообоснования данной, исторически наличной логики.

Так, античная логика (логика “эйдетического разума”, работающая в пафосе: понять означает понять хаос как космос...) действительно логична, свертываясь в то средоточие, в котором диалогически сопрягается ее собственное начало с началом мифологоса и началом теологоса (средневекового мышления).

Так, средневековая логика (логика теологоса, причащающего разума) действительно логична (обоснована), свертываясь в то средоточие (понятие диа-логики), где ее собственное начало (идея причащения) сопрягается с началом “эйдетического разума” и началом “разума познающего”, началом логики гносеологической...

Так, сама логика культуры реализует идею “мира впервые”, прежде всего, в соотнесении логики гносеологической и логики (не только реального, но и возможного, потенциального) многообразия форм разумения. Существенно подчеркнуть — в плане замыкания “на начало” каждой исторической логики (в момент ее коренного преобразования) — именно взаимность, “двувекторность” этого обоснования; в двойной трансдуктивной точке предыдущая и последующая логики обосновывают логику наличную и одновременно сами обосновываются этой наличной логикой. И в этом — суть понятия. И еще: эта (двойная) точка “трансдукции” есть — в одно и то же время и в одном и том же отношении — точка порождения иных логик (и — порождения этой логики...) и — грань диалога вечных, способных бесконечно (“в себе”...) развиваться и углубляться (“в себя”...) логик; форма (логическая) такого диалога. Наша современная логика существует только в “точке” начала и на “грани” диалога, собственной “дедуктивной” территории не имея. Точнее, эта собственная “территория” есть — только в современности логически осмысленная — точка трансдукции (исходного логического взаимообоснования) извечных логик; только в современности логически осмысленная точка взаимоопределения мышления (мышлений) и бытия (бытии); только в современности логически осмысленная грань (форма) диалога логик и их бесконечного углубления “в себя...” (логического саморазвития) в процессе этого — современного — диалога. Эта “точка” — понятийное (!) ядро современной логики.

Логика начала логики означает предположение многих разумов, многих всеобщих логик, логически извечных и реализуемых (как логики) только в диалоге между собой. Это — первое. И — второе. Логическая ориентация на начало логики означает предположение логического взаимопорождения, взаимообоснования различных логик, их — впервые — формирования в момент “трансдукции”. Два эти предположения, как бы они ни были взаимоисключающи (диалог вечно различных логик — их впервые-порождение, взаимопорождение...), предполагают и дополняют друг друга, только вместе являются необходимыми и достаточными для полного логического обоснования.

Итак, логика культуры, логика, обосновывающая всеобщность идеи культуры, заключает в себе три “группы преобразований”, может быть определена в трех (одном, трижды повернутом) всеобщих смыслах.

Во-первых, это логика парадокса (см. выше — обоснования логического смысла вне-логического бытия). Во-вторых, это логика диалога логик, — обоснования начала данной всеобщей логики в диалоге с иной, столь же всеобщей формой разумения. В-третьих, это логика трансдукции — обоснования начала мысли в точке ее взаимоопределения, взаимоперехода с другим, столь же всеобщим логическим началом.

Но единым основанием всех этих преобразований единой логики является идея обоснования начала логики; современная логика (в ее основном критерии доказательности мысли) есть логика начала логики. Именно в средоточии логически заторможенного и логически “замкнутого на себя” начала современная логика обосновывает идею культуры, произведения культуры. — См. первую и вторую части книги.

Это — о противопоставлении “науки логики” и “культуры логики” и плане “критериев логичности”, в плане логической формы.

Теперь — об онтологии, предполагаемой в логике Гегеля, и об онтологии, предполагаемой современной философской логикой. (Собственно, это будут все те же исходные определения, но в онтологической формулировке.)

 

II

 

(1) Онтология, лежащая в основе “Науки логики” и одновременно реализуемая как ее бытийная проекция, предполагает, что — в полном своем логическом смысле — абсолютное бытие (или, по сути, — абсолютное мышление...) всеобъемлюще действительно. И это — одна (и только одна) действительность — действительность одной идеи. В логически осмысленном бытии сняты прошлое и будущее, ничто не “было...”, ничто не “будет”, все есть.

Или, скажу так: все, что было, и все, что будет, имеет логический смысл только в их вневременном логическом тождестве, в логике действительного (= понятного в Идее...) безначального, беспредельного, бесконечного бытия (= бытия в Идее). В этой всеобъемлющей действительности, будь ли это спинозовская Natura naturans или гегелевская Абсолютная Идея, невозможно никакое движение и изменение.

Все предметы и все понятия (взятые по отдельности) движутся, изменяются, развиваются, переходят в “свое иное”... Это — Natura naturata Спинозы. Или — это форма воспроизведения Всеобщего Разума (Духа...) в разуме индивида (Гегель). Но все, — как единое, безграничное целое, — неподвижно и неизменно; все моменты развития реализованы здесь как моменты одновременной связи. “Прочтение” этих связей необходимо последовательно; это прочтение дает всеобщую логическую взаимосвязь в бесконечном числе “атрибутов”, форм воспроизведения, само-определения, — в форме переходов бытия; в форме рефлексии сущности; в форме развития понятия. Но когда “чтение” закончено, тогда есть лишь единая и неизменная логическая (тождество бытия и мысли) действительность⁷.

Еще раз уточню: в Идее движение (и переход) понятий не “сняты”, здесь осуществлено “снятие снятия”, — здесь все переходы и все понятия истинно восстановлены, именно потому, что они существуют логически “одновременно”, точнее — вне времени, — как действительные ступени единой лестницы. “Восходить” по этой лестнице возможно лишь последовательно, по-ступенно, но сама лестница и все ее ступени уже есть на последних “страницах” “Науки логики”.

(2) Динамичный смысл такой монистической онтологии (взятой уже как “онто-логика”) исходно дуалистичен. Исходное — далее снимаемое, но не могущее быть снятым — предположение этой онтологии — две субстанции (мышление — протяженность; мышление — бытие). Это во-первых. Но вместе с тем необходима установка мышления на исчерпывающее познание бытия, на полное превращение бытия — в мысль, на достижение тождества. Через идею “сущности” метод отождествляет бытие и — знание бытия. Исход такой онтологии — монистичен (в смысле “Науки логики”).

(3) Истинным воплощением этой онтологии выступает сам феномен познания как “онто-логос”, то есть истинным онтосом оказывается некий познавательный “медиатор” между мыслью (ориентированной на познание...) и бытием. Действительно, далее несводимым бытием (ноуменом) в этой логике является феномен познания, шаткий мостик между внешне-исходными субстанциями мысли и протяженности. Сие означает, что знание, не понятое как знание некоего вне-мысленного предмета (протяженности, бытия, космоса, противопоставленных мышлению), знанием быть не может. Пропасть необходимо вырыть снова. Двусубстанциальность (картезианского или кантианского типа) необходимо должна быть вновь и вновь восстановлена.

Восстановлена, чтобы снова быть “снятой” в панлогическом статуте знания.

Гегелевский и кантовский (или в другом варианте — спинозовский и картезианский...) полюсы — это необходимые и взаимоисключающие моменты челнока познания, как истинной онто-логики Нового времени.

Логика культуры (культура логики) под-разумевает (и актуализирует) совсем иную онтологию.

(1) Бытие (во взаимоисключении и взаимопредположении с мышлением — см. ниже...) логически осмысливается в точке своего абсолютного начала, в той точке, где (всеобщего...) бытия еще нет, оно еще только возможно, есть лишь канун бытия. Вместе с тем это точка, где бытие уже начинается, дано в первом своем “вдохе”. Бытие, (“мир”...), и мысль, и “Я” понимаются, “как если бы...” (als ob) они были впервые... “Бог создал мир из ничего, но материал все время чувствуется”.

Вне торможения в точке такого — предполагаемого — “впервые...” бытие не может быть представлено логически (см. выше тезис 1), то есть в точке и в идее своего фундаментального обоснования. (Но это же относится и к мышлению в его всеобщем статуте.)

Бытие мира — в предельном онтологическом предположении — осмысливается здесь как “бытие — возможность” (ср. Николай Кузанский), как бытие бесконечно-возможного мира, актуализируемое в той или другой логике лишь в одном “наклонении”. Абсолютно действительна здесь именно возможность (“возможностность”) бытия. Отсюда и второй момент “онтологии” (теперь точнее — онто-логики) XX века. —

(2) “Место” этой онтологии — “пусто место” между бытием и мышлением (в их всеобщем определении). Это мысль, это разум (и только он) может обосновывать (пред-полагать) бытие в “точке” его абсолютного небытия. Но вместе с тем этот разум должен в своем исходном, изначальном предположении понять всеобщее бытие как основу, потенцию мышления в той точке, где мышления еще нет, абсолютно нет. И... — вспомним Валери —“материал (ничто) все время чувствуется”... Понять бытие (логически осмыслить, раскрыть логическое основание бытия) означает — в культуре логики — логически обосновать ту точку, то “впервые”, где бытие есть (?) пред-положение мысли (то есть — не-мысль), где мышление есть (?) пред-положение бытия, то есть — “не-бытие”. В этом и заключена парадоксальность современной онтологии.

“Есть...” срединной логической связки (взаимопредположение и взаимоисключение бытия и — мышления) — вот онтологический смысл современной логики. Переформулирую еще раз: онтология этой логики есть онтология (онто-логика) впервые-порождения бытия — мышлением, впервые-порождения мышления — бытием. Но это онтологическое “впервые-порождение” формулируется в “режиме” предположения, логической иронии в сердцевине собственно логического “есть...”.

(3) Онтология, предположенная логикой XX века (то есть онто-логика) имеет и еще одно определение, отличающее ее от философской логики Нового времени, и в частности — от “Науки логики”:

— Это онтология взаимоперехода многоразличных (в идее — бесконечно-многих) форм и актуализаций бесконечно-возможного бытия. Срединное “есть...” этой онтологии означает, к примеру, следующее: Бытие (и актуализирующее его мышление) античного, “эйдетического разума” есть (в точке “трансдукции”) Бытие (и актуализирующее его мышление) средневекового “причащающего разума”... (Причем переход взаимен; осуществляется в обе стороны.) Но я прервал определение этого “есть...” вполне значимым “многоточием”. В действительности это есть точка взаимообоснования и “трансдукции” всей полифонии тех форм бытия, что актуализируются разумами “эйдетическим” и “причащающим”, — “познающим” (Новое время) и современным; западным и восточным и — в логической перспективе — всеми бесконечно-возможными (а не только исторически-наличными) формами (актуализациями) всеобщего бытия. Напомню еще раз: в утверждении “эйдетически-актуализи-рованное бытие есть бытие “причащающе-актуализированное” и т. д. и т. п. срединное “есть...” означает, что в предельном своем осмыслении логика “эйдетического” бытия “аннигилируется” в идее бытия “причащающего” и вместе с тем является его основой, потенцией, тем “ничто”, что чревато логикой средневековой так же, как логика “причащающего” бытия способна актуализировать все новые и новые потенции (определения) бытия “эйдетического”... В этой, все более конкретизированной “трансдукции” срединное “есть...” (бесконечно-возможное бытие) оказывается все более напряженно не сводимым ни к одной из реальных и возможных форм мышления, обнаруживает свою неукротимую внелогическую бытий-ность... Колобок внелогического бытия “не поглощаем” ни эйдетическим, ни причащающим, ни познающим, никакими иными возможными разумами, но — проходя через напряжение каждой такой “попытки” — сама идея вне логичности бытия оказывается логически все более конкретной и определенной.

 

III

 

В этих тезисах я не спорю и не аргументирую, но, так сказать, схематизирующе излагаю суть самого соотнесения “Науки логики” Гегеля и развиваемой нами, угадываемой в борениях духа XX века “Культуры логики”. В первом тезисе речь шла о противопоставлении форм нашей логики и логики Гегеля; во втором тезисе — о той онтологии (и — “онто-логике”), что подразумевается этими двумя логиками; теперь речь идет о замысле, о культурном (ответственно вдумываясь в это понятие) смысле логики Гегеля и философской логики XX века. Или, иначе говоря, — о том направлении актуализации бесконечно-возможного бытия, что было присуще и насущно Разуму Нового времени и что насущно разумению современного человека. Это будет вторая переформулировка исходного тезиса.

Снова — жесткое противопоставление:

“Наука логики” Гегеля (скажу шире — вся философская логика Нового времени) есть — по своему замыслу — логика разума познающего, логика, возникающая в пафосе доведения “до ума” гносеологического пафоса всей нововременной культуры. Это есть философская логика “наукоучения”, научно-теоретического мышления. Об этом я уже говорил в первом и втором тезисах, но теперь идея гносеологически ориентированной логики повернута в русло собственно культурологических определений. В плане культурологическом философская логика доводит до Ума и до всеобщности — Науку как особый фрагмент культуры.

(1) В “Науке логики” (и в самой культуре этой эпохи) актуализируется и отстраняется от субъекта мир (бытие), как предмет познания. В этом же пафосе и само бытие человека (смысл его “Я”…) актуализируется так же как остраненный предмет познавательного внимания и... как субъект этого гносеологического интереса (картезианское мыслящее “Я”). Все понятия и категории гегелевской логики (и все понятия “Энциклопедии философских наук”) имеют смысл, как формы превращения связей “процесса познания” (предполагающего отделение предмета познания от субъекта познания) — в связи самого — абсолютного — знания о предмете... Точнее — уже не “о предмете”; это — связи знания как истинного предметного бытия (если предмет актуализирован как предмет познания)⁸.

Возможность дать (и — изложить) абсолютное знание до (прежде) самого бесконечного процесса познания, обгоняя и завершая его, “в уме”, определяется тем, что исходный вопрос этого (гносеологического) пафоса — это не вопрос о том, как возможно быть (вне ума), но вопрос — “что означает знать?”.

Для ответа на этот вопрос вовсе не следует осуществлять реальный процесс познания (наталкиваясь на сопротивление предмета-бытия); для ответа на этот вопрос необходимо совсем иное: определить, в каких категориях, понятиях, мыслях возможно (осуществлять это, повторяю, не требуется...) отождествить предмет и мысль. Для начала необходимо отождествить бытие и его (бытия) сущность, то есть ответить на вопрос о формах воздействия предмета на другие предметы, о формах движения и развития этого предмета, отвлекаясь от сущего, от неукротимости его противоположности мысленному воспроизведению. Затем, когда бытие предмета сведено к его сущности, возможно продумать тождество сущности и понятия, вплоть до полного прохождения по всем ступеням развития понятийных связей. И — в итоге — получить ИДЕЮ познания (но не самое познание), то есть метод.

Все определения предмета (бытия в целом) повернуты в этом пафосе (в пафосе гносеологии) одним “боком”, спроецированы в одно определение: быть предметом познания, или, иначе, — обернуты сущностной рефлексией.

В бытии познаваемо (переводимо в статут понятия) абсолютно все, за вычетом... противостоящего мышлению — бытия. Но разве стоит считаться с такой мелочью?!

Здесь я снова выделил лишь один полюс познавательного пафоса мысли (понимания) — гегелевский полюс, тот полюс, что может — в этом пафосе — стать логикой. Я уже говорил, что пафос познания (как сути понимания) предполагает и другой полюс — декартовский, или кантонский, — процесс взаимоотстранения ума и предмета, полюс экспериментальный, очищающий познаваемый предмет от всех субъективных “примесей” (бэконовских “идолов” — чувственного или умственного происхождения. На этом полюсе предмет, во-первых, “весь целиком” предстает как предмет познания, противопоставленный познающему Уму, во-вторых, исходя из самой идеи знания, бытийность понимается как то, что не может быть знаемо, то есть несводимое к мышлению бытие предмета понимается только по отношению к знанию, апофатически. Следовательно, и в этом плане, на этом полюсе “понимать = знать”, а “не понимать = не знать”. Никаких иных определений понимания здесь быть не может. Вся эта апофатическая логика Нового времени наиболее детально и точно развита в кантовских “ИДЕЯХ РАЗУМА”. И “Практический разум” Канта, и его “Способность суждения”— и этика и поэтика — имеют смысл разума только как “апофатический” вывод из теории познания, из “Критики чистого разума”. Когда эта работа проделана, возможно (и необходимо) повести челнок в гегелевском “катафатическом” направлении — в разрешении вопроса — “что значит знать?”.

(2) В гносеологическом пафосе (замысле) разума весь человек, все его бытие, все его формы культуры (…искусство, нравственность, религия, право, сама история) сводятся, сосредоточиваются в определениях познающего ума, даже резче — в картезианской точечной интенции разумения (ego cogitans), и именно в эту внеобъемную, бесплотную точку втягивается — гегелевской логикой — весь “объем” логического развития. Именно пафос сосредоточения всех форм культуры в форму познания и состоит культурологический замысел логики Нового времени (если понимать этот замысел в контексте логики культуры, логики XX века). Познающее “Я” — это внепространственная “точка”, но это точка, во-первых, устремленная на “познание” и этой устремленностью только и определяемая (как субъект). Во-вторых, это — точка, в которой все определения знания и бытия сфокусированы в определениях субъекта (Метода, Духа). В этой точке несущественно “знание как содержание” (Теория), но существенно “знание как форма, интенция” (Метод). В этом своем определении поле абсолютного мышления не распластано, не экстенсивно, но — сосредоточено. Здесь уже нет даже и мышления как бытия, есть мышление как Ум, как возможность бытия (знания). И в этом смысле философская логика Гегеля столь же изначальна (бытие мысли до бытия...), как любая истинная философская логика. Но — только в этом смысле. Только в челноке гносеологии, понятой как логика.

(3) В гносеологическом пафосе философское произведение должно снять с себя форму “произведения” (как некую замкнутую форму) и реализоваться в безграничном и открытом движении мысли. Реализоваться как анонимное знание (= бытие) одного, всеобщего субъекта.

Этот единственный, всепоглощающий Разум совершенно не нуждается в другом субъекте — понимающем, необходимо и свободно соучаствующем в “деле логики”. Во всяком случае, в собственно логическом плане роль Автора исключает (в гегелевской логике, в логике познания...) возможность самостоятельной роли Читателя, Соавтора...

В иных словах сказанное означает: произведение в рамках гегелевского логического замысла строится по образцу структуры научно-теоретического текста, в котором определение данного текста как формы творчества должно быть сведено к минимуму, в идеале — устранено. Такое устранение “личностного авторства”, отождествление с анонимной стихией знания, — это и есть необходимое определение истины, как она реализуется в науке. Но здесь возможна одна переформулировка. В гегелевской логике “авторская ипостась” философского текста все же сохраняется и достигает выявленного (осознанного) предела в идее метода, который должен быть, впрочем, столь же анонимен и столь же освобожден от идеи “произведения”, как и “теоретическая” закраина философской истины, понятой в ее гносеологическом замысле.

Хотелось бы сейчас ввести одно разъяснение, не столь необходимое по основной линии сопоставления двух логик, но все же значимое для осмысления формы “гносеологической логики”:

Такая логика строится (в “Этике” Спинозы, в “Рассуждении о методе” Декарта, в “Критиках...” Канта, в “Наукоучении” Фихте, в “Науке логики” Гегеля) одновременно в форме научно-теоретического знания, то есть как бы “изнутри” научной системы, и вместе с тем — как обоснование этой формы, то есть извне теоретического знания, в точке его начала, — как нечто до- и вне-научное (или — сверх-научное)... Как то “ничто”, в котором науки нет, а есть только философия. Здесь анализируется возможность понимания и актуализации мира (бытия) и субъекта (ego cogitans) как предмета и субъекта познания.

Замысел, очевидно, заключен в том, чтобы представить философски (логически) — в идеальной, предельной, освобожденной от случайностей форме — саму структуру научного знания, суть научно-теоретического метода, и здесь же — в тех же логических категориях — выйти за пределы этого метода и обосновать возможность научного знания, дать теоретическое мышление в его самообращенности. Быть “извне” (в кануне теоретической системы) и быть “внутри” (существовать как наука) — такая ситуация необходима для логики наукоучения.

Только в такой форме сам процесс познания (в конечном счете — знание как метод...) может реализовать свой онто-логический статут, полагая “из себя” и свой предмет и — свой субъект как вторичные онто-логические определения. Для “гносеологической логики” такой онтологический перевертень абсолютно необходим.

Теперь — к логике XX века,

Итак, современная логика есть по своему замыслу философская логика культуры. И — по своей логической форме — культура логики.

В соотнесении с гносеологическим замыслом логики Нового времени данное утверждение означает:

Замысел этой логики — понять (и — в творчестве — реально актуализировать) бытие как произведение культуры.

Не буду сей