Россия и борьба за монополию 2 страница

Сейчас нам надо сделать логический вывод из нашего опыта, полученного при возврате в варварство, не связанное ни с какой прогрессивной идеей, вывод о том, что необходимо избегать всего, что вновь

27X

Герман Раушнинг

может привести к системе тотального подавления. Но поскольку ввысших политических кругах любое такое заключение отвергается, похоже, с маккиавелневской подоплекой, неважно, признанной или нет, так или иначе придется прибегнуть к принуждению, по крайней мерс, его следует использовать для благородных целей.

Толкователи новой цивилизации, также, как и нацисты, считают, что она продлится тысячи лет. Они противопоставляют ее тысячам мучительных десятилетий переходного периода. Но мы уже столкнулись с горечью настоящего времени, а тысячелетия, которые наступят, еще не есть реальность. Наши заключения не сов падают с выводом этих толкователей. Если должны быть выявлены элементы религиозной самодисциплины масс, и если нужно низвести массы до стадного состояния, и если этим массам поведают, что все этические нормы — всего лишь прикрытие для защиты интересов имущих классов, тогда наш вывод будет заключаться втом, что ничего другого не остается, как все время держать массы в сетях системы тоталитарного принуждения.

В таком случае, возможно, останется класс "свободных людей", которые, как представители культуры, будут возвышаться над этими массами. Это будет дорогая и страшная замена цивилизации. Но можно ли на самом деле сомневаться втом, что существование новогоклассового государства, этого общества, управляемого ничтожным меньшинством, имеет преимущество над современной капиталистической системой?

Однако цивилизация и высокие моральные стандарты возможны только тогда, когда они вырастают из чувства морали и ответственности индивидуума, если свобода участия в политической ответственности и в политических решениях может быть допущена только на основании общепринятых этических принципов. Нужно воздержаться от соблазна использовать всю мощь механизма принуждения, даже если это и моглобы способствовать национальному прогрессу. Лучше отказаться от любого, достигаемого таким образом прогресса, чем подвергнуть себя смертельным опасностям системы принуждения.

Но можно прийти и к другому выводу. Прогресс не может состоять из чего-либо, что разрушает само основание цивилизации, то есть религиозную свободу и моральную ответственность. Сущность прогресса — это не освобождение от прошлого опыта и старых принципов, это пересмотр их таким образом, чтобы они соответствовали требованиям сегодняшнего дня. Культура и цивилизация не только синонимы прогресса: они также включают в себя силы сохранения и подразумевают продолжение многовекового развития человечества.

Зое pi. юиелдпы

Хвала компромиссу

Обстановка все более накаляется, воздушные тревоги следуют одна задругой. Предполагается, что к сегодняшнему дню уже за вершены все приготовления для высадки германских войск. Будет ли действительно предпринята попытка десантирования? Две бомбы, упавшие ночью возле нашего отеля, были малого калибра; стекла в моей комнате даже не треснули. Утром неподалеку на площади взорвалась часовая бомба большой мощности. Отель потрясло до самого основания. Поток воды хлынул на улицы. Только что Би-Би-Си передало, что вчера было сбито 185 германских самолетов. Снова подвергся бомбардировке Букингсм-ский дворец. Одна бомба упала возле станции Виктория и разнесла ее на мелкие части. Дождь и туман. На руку ли это гитлеровским намерениям? — спрашиваем мы себя. С ним ли по-прежнему его демон? (Аб~ раксас — вот имя бога, по ту сторону добра и зла). В районе канала пока все спокойно.

Позже пришлось пережить несколько неприятных моментов. Пять или шесть бомб упало на соседний район. Взрывов не последовало. Будь это часовые бомбы, пришлось бы эвакуировать весь район. В отличие от других районов для нас эта ночьбыла спокойной. Ужасно проезжать по знакомым улицам и наблюдать ежедневные признаки разрушений. На сегодняшний день разрушено несколько крупных магазинов и множество мелких лавочек. Число разрушений растет с каждым днем; если подсчитать все, получится небольшой город.

Как долго это будет продолжаться? Рано утром после короткого сна, когда зенитные орудия прекратили огонь, как чудо появился свет, и время, кажется, остановилось. Показалось — за окном заря христианства. Но продолжалось это одно лишь мгновение. Это был промежуток между веками. Время исчезло. Это был наш день милосердия, время, когда можно перевести дух.

Поразительно, насколько глубоки корни традиций и насколько эти традиции отличаются друг от друга в разных районах этого города. Лондон — мировая столица, которая не подверглась единообразию, не превратилась в глубоко централизованный механизм, а сохранила самобытность и самостоятельность каждого округа в отдельности. Возможно, что это играет важную роль в битве за Лондон. Идеальная схема для наших сверхрацноналистов — единая газовая сеть, единое электроснабжение, единая канализационная система — помимо обычных многочисленных слабостей в настоящее время имеет особые недостатки.

* Божество, вмещающее в себя Пот и Ситпну, гностический персонаж.

Гермам Paynnimii

Этот же город состоит из целой сети независимых сообществ, и хотя ни одно из них не рассматривается как самостоятельное, каждое из них сохраняет личную инициативу небольших общинных групп.

"Это — гениальный продукт древнего простого и главным образом доморощенного восприятия страны", — писал Берк об Англии. Что делает се настолько сильной, что она в состоянии выдержать апокалиптическую бурю и остаться неизменной? Это— плотная толща истории, не знавшая радикальных потрясений и зарождения новых доктрин, — только непрерывное развитие. Это — глубокие корни общественной жизни, никогда полностью не терявшие сноей простоты и старинной патриархальности. Здесь истинный союз "крови и земли", который в других странах не более чем пропагандистский лозунг, здесь глубоко укоренившаяся верность семье и дому является действительностью, принимаемой как данность. Здесь нация сохранила древнейшие элементы, позволяющие вовремя остановить бедствия. Здесь, несмотря на разительный контраст между ослепительным Плеском богатых и горькой нищетой бедных, никогда в обществе не существовало полного непонимания. Твердые гранитные глыбы средневековья со всей силой вламываются в сегодняшний день.

Неудивительно, что любой человек, недавно родившийся в этой ст ране, сразу ощушает себя ввергнутым на полстолетия назад. Многие черты викторианской эпохи живут или по крайней мерс находятся в дремлющем состоянии. Эта война может смести их прочь, но пройдет это без потрясений, без замены на новые идеалы какого-либо радикального переворота. То, что в Германии называлось силой традиции и было заслугой социальных привилегий, здесь, в Англии, является неизменно важным и созидательным элементом. Следовательно, новая Англия вырастает из старой, не меняя своей сущности. В этом и есть секрет британской силы и се способности к обновлению.

Гитлер замечает только старый режим, последнюю фазу уходящего века, викторианскую эпоху. Он не замечает вечной юности этого народа, медлительного и даже скучного, на первый взгляд, но в действительности сохранившего и постоянно обновляющего свои жизненные силы. Этот народ напоминает жителей сельской местности, столь мало понятных горожанину. Несмотря паевой города, англичане сохранили что-то глубинное — крестьянский склад ума, здоровое природное чутье, умение выжидать, неприязнь к частым переменам на скорую руку, неспешное обстоятельное мышление.

Мы, немцы, были не одиноки на континенте, отриная преимущества унаследованных и совершенствуемых исторически сложившихся форм нашей собственной политической жизни, приспосабливая их без измс-

Зверь H.u'x.yuim

нений к новым условиям. Наша история напоминает пульсе перебоями. Нас бросает от одного потрясения к другому. Но здесь, п Великобритании, среди постоянного приспособления к политическим и социальным изменениям, остается неизменным главное. Это — не случайный дар судьбы, я результат редкого, быть может, уникального таланта выдержки и самоограничения.

Мы, немцы, да и не только мы, никогда не были в состоянии оценить значимость политического компромисса в жизни демократического общества. Для немцев компромисс означает отсутствие убеждений, слабость и беспринципность. Идти на компромисс — значит поступаться своими интересами. Вот почему немцы говорят о компромиссе, как о Kuhhandel — сделке сомнительного свойства, как о желании уклониться от принятия решений.

В Великобритании компромисс — результат цельного, глубоко этического и христианского по своей природе понимания, что ни один человек не может быть единственно и всецело прав, что возможно лишь приближение к истине. Достичь взаимопонимания можно лишь путем компромисса между различными точками зрения на то, что есть истина. Компромисс исходит из нравственной убежденности, что ни одна партия или отдельная личность не в состоянии обладать абсолютной истиной относительно представлений об этом мире.

Мы, жители континентальной Европы, каким бы не было наше прошлое и наш образ мышления, всегда считали, что именно мы владеем единственной и абсолютной правдой. Правы только мы и те, кто разделяет наши мысли. Кто нес нами, тот л ибо глуп, либо враждебен. Таким образом, и наша политическая жизнь порождена всетем же элементарным невежеством, нетерпимостью и догматизмом.

"Всякая форма правления, — говорит Берк. — а на практике каждый смертный, ищуший выгоды и удовольствия, всякий добродетельный и благоразумный поступок — «се проявляется в компромиссе и товарообмене." Это — величайшее и нестареющее высказывание.

Но этот существенный и необходимый элемент демократии сегодня, кажется, находится в опасности даже в этой стране. Правда, это не та опасность, которая существовала во Франции накануне ее падения. Опасность сбиться с пути лежит в своего рода "непостоянстве" величайшего мирового кризиса в Британии по сравнению с материком. Определенные пути развития общественной жизни Европы XIX века в Англии лосих пор рассматривают как улучшение, к которому надо стремиться, тогда как на материке их уже восприняли как опасную дорогу, ведущую

* Торговля короплми (нем.).

Герман Раутшшг

к абсолютизму. Политика, направленная на централизацию и рационализацию, в Англии вес еще считается прогрессивной, ведущей к улучшению. Эта политика включает мероприятия по концентрации некоторых промышленных предприятий и копированию административных механизмов, присущих материковой Европе. Таким образом, существует явный риск проникновения континентальных идей и методов в политическую жизнь Англии, поскольку уже трудно избежать централизации и рационализации. Вероятно, все, что считалось прогрессивным и стоящим подражания на материке, просто раскрывает себя как ошибочное направление и губительная политика.

Правда, будущий мир невообразим без систематического урегулирования многих сторон экономической и общественной жизни. Невозможно выступать против недоктринерского планирования, основанного просто на удовлетворении практических нужд. Но сейчас в дверь британской, пока еще здоровой общественной жизни стучится легко усвояемая теория всеобщего рациональной.! планирования. Если страна поддастся этому искушению, тогда произойдет то, что годами предвещали нацисты. Логика событий заставит принять их идеи и системы даже вопреки желанию демократов. Нужно опасаться, что Великобритания заразится континентальным стилем радикального доктринерского мышления. Эта нация способна воспринимать только явную опасность. Следовательно, бывают моменты, когда она уступает другим. Она не замечает многие приближающиеся опасности, но, с другой стороны, се инстинкты безошибочно и сразу реагируют на воздействие реальности.

Новая реальность

Изменения в реальности — как вокруг нас, так и внутри нас — вот что может заставить отказаться от методов политического компромисса.

Что же это за изменения? Они заключаются в следующем. Техническая революция настолько изменила материальную основу нашей жизни, что государственное и общественное устройство прошлого больше не подходит ей. Настолько возросли возможности государственной власти, что и для тех, кто обладал этой властью, и для тех, кто подчинялся ей, сложилась абсолютно новая ситуация. А новой силой, вызвавшей это явление в человеческом сообществе, оказались массы, освободившиеся ото всех традиционалистских связей. В конце концов наши взгляды на жизнь столь значительно изменились, что кажется, будто и умом и сердцем мы находимся в другом мире.

Зисрь n;î бездны

Как удивительно быстро помутилась умственная прозорливость Запада. Происходит смена сознания, совершаются таинственные неостановимые изменения под которыми исчезают целые системы воззрений. Основополагающие принципы прошлого просто-напросто забываются, люди начинают говорить на совершенно незнакомом языке, новое мировое мышление брезжит на горизонте. Это не то изменение, которое происходит с каждым, когда он, повзрослев, видит вокруг себя молодое поколение с их непонятными интересами и заботами, отчего постепенно изменяется и его мир. За последние двадцать, а может, и тридцать лет. мир вступил в новую фазу и его развитие стало более быстрым. Никто не в состоянии избежать этих изменений.

Все это, как ни странно, живет с нами с незапамятных времен. Это

— демон разрушения, изгнанный из нашей обычной жизни цивилизацией. Это — страстное желание, внезапно переросшее в огромную потребность избавиться от любви к дому и семье, отбросить все ограничения, налагаемые цивилизацией. Нет ни малейшего родства со школой Руссо, с ее романтическим поиском первозданности. Это — дискомфорт среди достижений ненавистной цивилизации, что присуще любой революции, но в более грубой и более жесткой форме. Не надо обманываться, это стремление к возврату в первобытные формы ощущается не только немцами. Это сильнейшее желание освободиться от оков и обязанностей высшего гуманизма охватило массы всех стран.

Это рабское восстание примитивизма, этот кал ибанизм может прийти к нам, будучи облеченным в одежды мужественности. Современный героический культ на самом деле ничего из себя не представляет, кроме слабости, беспомощности, безответственности и страха перед проявлением силы воли. Слабость, лишенная всякого налета мужественности,

— вот еще один аспект сущности нового времени, который проявляется в требовании безопасности любой ценой. Это требование вытекает из преувеличенного страха перед опасностями жизни. Все может быть принесено в жертву, всем нужно пренебречь, любой человеческой обязанностью, ради того, чтобы достичь безопасности. Готовность служить кому угодно — человеку или дьяволу — лишь бы гарантировалась безопасность. Таков нынешний образ мышления, и уже не только масс. Именно это приводит людей разного культурного уровня — торговца и профессора, священника и служащего, аристократа и генерала на одну ступень с огромной массой голодных и неимущих, принадлежащих к низам и к рабочему классу, и эти люди отбрасывают вес унаследован-

* Калибан — грубый, злой человек (но имени персонажа "Ьури" Шекспира).

Гермам l'aynniHin¹

ные понятия и принципы ради того, чтобы довериться чародею, обещающему безопасность.

Какая ирония в том, что чудотворцы, создающие чудобезопасность, вслед за этим превращаются в пророков, предвещающих наступление опасной жизни и уводят своих, ищущих безопасности клиентов в ужасающую небезопасность городов, подвергающихся бомбардировке!

Столетие назад дальновидные л юл и многих стран предрекали подъем аморфных масс, видя в этом кульминацию кризиса и разрушение всех целостных общественных структур. Во Франции Алексис де Токвиль, в Швейцарии Якоб Буркхардт описывали этот процесс до того, как он начался. Пруссия, в лице Радовнца, друга Фридриха Вильгельма IV, имела своего провидца эпохи масс.

В чем суть этого феномена? Это не освобождение от четвертого или пятого сословия и не пролетарская революция, приводящая к коммунизму и, следовательно, к новому бесклассовому обществу. То, что возникло, не могло принести миру какие-либо ценности, а лишь желание потреблять то, что уже существует, и отказаться от остального как от бесполезного груза. Коммунизм, в своем стремлении установить новый социальный строй и новую экономическую систему, в своем олицетворении просвещения и рационализма и даже атеизма и антихристианства, ратуя за планирование вэкономикс, за государственный социализм и государственный контроль за жизнью людей, —он все еще на стороне подъема масс, на стороне окончательного ныражения и завершения идей, возникших ешепри капиталистической системе, или же является защитой против этого подъема масс. Но сам он не олицетворяет собой подъем масс. Советской Россией управляют не массы, а довольно специфический тип новой буржуазии и бюрократии. Но за большевистской системой, так же как за демократическим или любым другим государственным и общественным устройством нанято времени кроется угроза подлинной революции — анархии масс. Л это будет означать крушение и полное уничтожение всех достижений цивилизации. Разрушение всяких различий, всего общественного политического порядка, ранговых и сословных степеней. Это будет победа примитивизма и культа глупости над всем разумным, над всякой творческой деятельностью. Это стоит за спиной всех наших усилий. И это реальность, а не политическая фикция, и не состояние, тщательно разработанное партийным режимом. Вероятно, это неотвратимая судьба нашего века. Как предвидел

* Буркхардт Якоб (1818-1847) — швейцарский историк и философ культуры. Главная работа "Кулитура Италии в эпоху возрождения" ( 1860, рус. пер. 1904-06).

Зисрь ил бездны

Токвиль, сегодня, кажется, уже не ставится вопрос о предотвращении подъема масс, сегодня можно только пытаться удержать этот процесс как можно дольше под некоторым контролем, для того, чтобы он был не столько разрушительным, сколько полезным.

Эта проблема выходит за пределы нынешней политики и затрагивает нашу судьбу. Не существует нации, для которой это не имело бы рокового значения. Может быть, » прошлом внимание было направлено, главным образом, па психологическое состояние масс, на их особый тип эмоциональной возбудимости и интеллектуальной апатичности, а также на их восприимчивость к силе внушения. Но изменения в характере масс не менее нажны. Массы уже больше не образуют нацию. Во всех нациях массы похожи, и они одинаково реагируют на происходящее. Они не являются национальным элементом. Они больше не могут служить основой национальной политики или национальной зашиты. Они аморфны и не поддаются каким-либо формирующим влияниям. Они уже не образуют единый класс. Это то, что левые политики не смогли понять. Массы не способны защищать цивилизацию, они только пользуются ее плодами. Они невосприимчивы к культуре. Если чем и отличаются прошлые условия от настоящих, так это тем, что все формы общественной жизни растворяются в бесформенности масс, что вся цивилизация движется к всеобщему массовому обществу. Современные массы уже больше не являются элементом несостоятельности и нищеты, растворившимися в социальной структуре. Они становятся единственной формой общества и управляющим элементом.

Еще один принципиальный фактор изменений —техническая революция. Здесь возникает вопрос, была л и техническая эпоха неизбежной нашей участью, оставалось ли нам только одно — безоговорочно и бескомпромиссно принять и поддержать технический характер нашей цивилизации без романтического прошлого, без чувства жалости или негодования? Если планирование уже стало нормой и уже появляется новый тип человечества, то разве это не верный курс, ведущий процесс к завершению и разрушающий связь со всякими традициями? Разве не следовало бы нам просто принять логическое значение нашей ситуации и сделать человека слугой своего же изобретения — машины?

Что такое машина? Человеческое благосостояние? Или эффективный инструмент, служащий для концентрации человеческой власти? Разве не правда, что технический прогресс подразумевает господство и подчинение, а не го, как его представляет каждый, кто верит в прогресс — что он служит удобствам и наслаждениям человека? Если технический прогресс превратится в религию, то перестанет быть инструментом человеческого благополучия и будет преследовать свои собствен-

тш

Герман Раушнинг

ные цели, и на этом пути его сущность — быть средством увеличения власти — станет эффективной, как политическая сила. Мировоззрение технократа, главным образом, рационально, он ставит перед собой цель органического построения мира людей, рационализации всей жизни. Это требует нового концентрированного и централизованного использования всех технических средств. Таким образом, технический прогресс создает новый мир, который последовательно приближается к тотальной рационализации.

Это, кажется, указывает на единственное направление, следуя которому преобразованный мир может обрести свою надежную форму. В этом мире машин больше нет достоинств, только функции. Историческое развитие заменено рациональным строительством, политические убеждения — определенной задачей. В этом мире машин находится обычный отдел планирования, наделенный полномочиями определять функции без апелляции. Это конечная и крайняя фаза интеллектуального движения, которое началось с просвещения и рационализма. Она означает переустройство человеческого общества в систему точных отношений.

Выла ли возможность для наших нынешних форм политической и общественной жизни противостоять этой перемене? Разве не следовало бы найти новые формы, заложить новые регулирующие принципы? В любом случае, эта подлинная революция устанавливает нормы пригодности для наших старых стандартов суждения. Существующие оппозиции становятся бессмысленны ми. Образовались новые ассоциации и но-выеопмозиции. Эти трансформации не могли не сопровождаться рядом ошибок и самообманом. То, что могло бы помочь, было отброшено, и на вооружение было взято то, что принадлежало к арсеналу противников. В этом — признак кризиса, когда каждый сражается на фронте ошибок и может сражаться за то, что хотел бы сохранить, а сохраняет то, за что сражаться не может. В такое время нет четко выраженных фронтов.

Означает ли это, что величайшие идеи и принципы западной цивилизации отжили свой век и в данный момент должны быть отброшены? Или же следует искать убежище в самих этих принципах и подавить революцию в зародыше? Каждый исторический процесс должен быть завершен. Старый еще не отжил свой век, а новый не может быть полностью вырван с корнем. Техническая революция, подъем масс, развенчание всех европейских стандартов — все это невозможно остановить. Мы должны продолжать идти впереди них. Мы не можем вернуться. Обратной истории не бывает. Тот, кто пытается возвратиться назад, неизменно разрушает все, к чему стремится. Но есть третий путь. Он не ведет к радикальной революции и не ищет путей назад, в прошлое.

Зверь щ бездны

2Н7

Этот курс приняли подлинные силы нового времени, чтобы образовать с оставшимися принципами прошлой истории новый союз.

Путь к варварству

Чего мы все ждем? Что-то неизбежное и зловещее висит в воздухе. Нынешнее затишье переполнено напряжением. Теплый осенний день, я сижу в тихом укромном уголке Кенсингтон-Гарденз , среди его вечного цветения. Подняв глаза от усыпанных листьями дорожек, можно увидеть только верхушки деревьев; никаких городов, никаких войн. Небеса буйствуют тяжелыми тучами, резкие очертания которых предвещают шторм. Тень гоняется за солнечным светом. Неподалеку оттого места, где я все лето делал записи, лежит часовая бомба. Скоро там будет огромная воронка. Другая бомба находится где-то рядом с кафе. Сучья с деревьев сбиты осколками. 11ригревает солнце. Мир затаил дыхание: из бездны крадется зверь, уже готовый к прыжку.

Растет число разрушений, но внешне жизнь едва ли изменилась. Несмотря на объявленную воздушную тревогу на улицах множество людей. Никто не замечает воздушных налетов. Местами улицы перегорожены канатом. Время от времени слышится взрыв часовой бомбы. Деловая жизнь продолжается, среди людей нет и следа усталости. Везде, куда не поедешь, можно увидеть трогательные и впечатляющие картины. На каминной доске верхнего этажа дома, разрушенного до основания, все еще стоит небольшая коллекция фамильных фотографий. На стене висят сувениры. Отдельные фрагменты комнат и мебели подвешены в солнечном свете над бездной.

Люди должны дорого поплатиться за изменение истории: даром ничего не приходит. Только что мы обсуждали, можно ли было избежать этих ужасных событий. Размышлять над этим бесполезно. Может быть, их надо было избегать именно в такой форме? Но где были государственные деятели и политические группировки со своей предусмотрительностью и влиянием, которые могли вовремя принять необходимые меры? Мыслимо ли без этого вторжения безжалостной силы сочетание нового и старого, в котором мы все еще живем? Этот новый европейский союз и новые социальные и экономические структуры, которые сейчас становятся неотъемлемой его частью? Как может стать реальным этот новый центр мира, который неуклонно растет на глазах в форме великого Ьритано-американекого союза государств? Между Америкой и Ве-

* Парк и Лондоне, примыкающим к Гпйд-Марку, заложен н 1724-31 гг.

I

Герман l*;iy»iininr

ликобританией будет новое Средиземное морс, Атлантический Бассейн и вокруг него образуется будущая великая империя мира — Рах-Allanlica.

Вопрос о том, начнет ли Гитлер вторжение или же предпочтет воздержаться от десантировании, незначителен по сравнению с главным: достаточно ли сил противостоять атакам, так чтобы война закончилась действительно "ставной" победой, в том смысле, что на этот раз будут предприняты необходимые действия? Это будет не только строительство новых зданий, не одна лишь отмена социальных привилегий, не только наказание за вину и не только освобождение от бедствий и голода. Это будет действительно великий мир.

Сейчас все это далеко, на том будущем берегу, куда должен прийти наш "Мсйфлауэр". Пока жемы и окружении действительно нового варварства, средитаких ужасных разрушений, которые и нееннлиеьдиким безумцам прошлого.

Но мы не сумеем осознать ужасную природу этого варварства, если за его спиной будем видеть только омерзительное лицо человека со странной прядью нолос на лбу, а также его коллег, или просто результат вечной тевтонской разрушительности. Офицеры, отдающие сегодня приказы молодым немецким летчикам обстреливать детей и женщин, всего лишь стрелочники на железной дороге варварства. Не они создали это варварство. Оно выросло в среде нашей цивилизации задолго до их рождения.

Оно окрепло с подъемом масс, с их новой животной природой, по ту сторону добра и зла. Оно пробудилось с идеологическим разоблачением всех человеческих понятий и норм в процессе духовного освобождения и развития человечества. Это варварство выросло на полигоне машинного века в результате точной работы прикладной науки. Варварство — неизбежное следствие измененной действительности. Это — истинное лицо великой революции, революции, которая не просто метафора, а реальность.

Необходимо понять сущность этой революции, отделить ее внешние аспекты от ее истинной природы. В этом городе, который подвергается усиленной бомбардировке, среди этого героического упорного народа трудно сохранять хладнокровие, необходимое для исследования глубоко лежащих причин и ростков революции.

Невидимая революция

Практичный политик или государственный деятель в любом случае обычно прибегает к наиболее очевидным мотивам и объяснениям. Не-

Зверь из бездны

редко они подвергаются соблазну. Соблазн учесть более отдаленные перспективы и более глубокие причины, чтобы приобрести дальновидность, приводит к близорукости в отношении важных задач сегодняшнего дня. Но за практичной рассудительностью таится другой соблазн, не менее сильный —считать проблемы не настолько серьезными, каковы они на самом деле.

Кто не замечает в этой революции ничего, кроме нападок Гитлера на мир во всем мире и признаков всеобщего экономического кризиса, тот придаст нашей революции слишком невинный характер. Это поразительно напоминает непонимание Французской революции и ее методов полтора столетия тому назад. За незабываемые двадцать пять лет британского сопротивления этой революции стала очевидна степень падения, положившего конец одобрению Кастлсро одного из наиболее значительных принципов революции, признанию им того факта, что война против Наполеона была не более чем войной кабинетов, но не народов. В то время идеи народной войны была такой же подозрительной в глазах официальных политиков, как сейчас подозрительна идея мировой революции.

Соотнося этот примере нынешним временем, мы должны ожидать от ведущих государственных деятелей этой страны признания того, что нарастающая борьба уже больше не является войной между двумя империями за гегемонию в Европе или войной самообороны одной державы от другой, а что это — всеобщая гражданская война, она присутствует к любой нации, на каждом континенте.

Внутренне возмущаться революцией не более полезно, чем закрывать на нее глаза. Эта революция представляет собой вторжение иррациональных сил в наш цивилизованный мир, и, следовательно, эта революция по необходимости варварская и разрушительная. Она — результат развития, которое должно продолжаться до своей конечной стадии. Антигуманизм, варварство уже присутствуют в аппарате человеческого прогресса — это машина. Прогресс и варварство более тесно связаны друг с другом, чем полагал Зигмунд Фрейд. Они но необходимости взаимосвязаны.