Соотношение закона и заповеди

Правовые представления Победоносцева отвечают на два важ­ных для христианского правосознания вопроса: 1) возможно ли ду­ховное оправдание права и 2) каковы условия внутренней обязатель­ности его предписаний для христианской совести.

Задачанравственного обоснования права приводит Победо­носцева к традиционной в историко-правовом аспекте проблеме со­отношения права и нравственности. По его мнению, нравственное начало «составляет высшее оправдание и коренную сущность вся­кого закона» (Курс, 2, 79). Отвергая как рационалистическую, так и утилитарную концепции нравственности, Победоносцев видит ее высшую духовную санкцию «только в религии, то есть в сознании бытия Божия и будущей жизни».²¹ Таким образом, нравственный закон

²¹ Победоносцев К. П. Свобода... С. 1008.

К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВ

существует для Победоносцева исключительно в значениибожест­венной заповеди. «Закон, с одной стороны, правило, с другой сто-

цц _ заповедь, и на этом понятии о заповеди утверждается нрав­ственное сознание о законе». Нравственная заповедь, «полагая свыше властное разделение между правдою и неправдою», производит «раз­двоение первобытного понятия между законным и незаконным» (Курс, 2, 80). Таким образом, полагает Победоносцев, «основным типом закона» неизменно остается «Моисееве десятисловие» (с. 317). Духовное оправдание праву сообщает его соответствие нравствен­ному закону как высшей норме человеческих отношений, запове­данной Богом.

Победоносцев, подчеркивая иррациональный элемент в чело­веческой природе, убежден внеэффективности обращения зако­нодателя исключительно крациональным мотивам правового поведения человека. Он отмечает недостаточность одного лишь ра­ционального объяснения сознанию, что добродетель есть долг чело­века. Право, основанное на рациональных предположениях о нрав­ственно должном, обращенное к «разумной» природе человека, по мнению Победоносцева, лишено вне системы принуждения безус­ловно обязывающего волю характера. Вместе с тем он полагает, что законодатель не должен также апеллировать к материальным моти­вам правового поведения (с. 378). Законодатель, с его точки зрения, не может основываться на «предположении о всеобщей безнравствен­ности» (тогда «к чему и писать законы?»), но обязан доверять «ду­ховной, высшей стороне человеческой природы».

Именно совесть предполагается Победоносцевым тем духов­ным органом, который способен воспринять нравственное значение закона и обеспечить внутреннюю обязательность его предписаний. Таким образом,социальное действие права обеспечивается вос­приятиемнравственной ценности права в индивидуальном — «со­вестном»—правосознании. Его основу составляет религиозное чувство, поскольку оно предполагает ответственность «за неправду йе перед слепым правосудием человеческим, но перед всевидящим (ЗДом Божьим». Именно к религиозному чувству неизменно апел­лирует законодатель, считая его «самым крепким и определенным ^вством в человеке». «Это обращение... только тогда должно исчез-Иуть из законодательства, когда законодатель убедится, что религи-°зное чувство потеряло всю свою силу в массе народной». Однако, "олагает Победоносцев, такого состояния «не может предположить

Раздел IX ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ПРАВОВЫЕ УЧЕНИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в

законодатель, покуда не утратил веры в могущество высших нрав­ственно-религиозных побуждений».²²

Следование закону происходит «во имя Бога, во имя священ­нейшего, высшего интереса вечной жизни и вечного правосудия»²³ и, таким образом, приобретает характер своего рода религиозного послушания. Однакодуховно просвещенная совесть обязывается к исполнению правовых предписаний лишь при условии их нрав­ственной обоснованности. При отсутствии духовного соответствия между предписаниями закона и заповеди законодательство стано­вится «ложью и насилием» над христианской совестью. В этом слу­чае закон, бессильный обязать совесть, «является только повелени­ем силе материальной, а не выражением правды и справедливости».²⁴ В то же время духовно непросвещенная совесть, полагает Победо­носцев, вполне удовлетворяется «слепым, рабским подчинением внешней власти».

Соблюдение правовых запретов мыслитель также связывает с нравственной отзывчивостью христианской совести, неизменно квалифицирующей преступление закона как преступление боже­ственной заповеди. Однако это возможно лишь в том случае, если «закон запретительный» является выражением высшей правды, вопло­щенной в божественной заповеди. Если же, полагает Победоносцев, спустить «высокое знамя правды с закона, совесть лишится своего твердого мерила, не будет в законе того жала, которое призвано бу­дить ее». Он отвергает любые попытки соглашения закона с налич­ным уровнем нравственности, что, по его мнению, приведет лишь к тому, что преступник лишится «возможности чувствовать, что он совершает неправду», и, таким образом, «грязь и нагота станут яв­ляться на вид без стыда и без сознания». Победоносцев признает безусловно необходимым, чтобы «начало правды стояло высоко, в виду всех, не подвергаясь колебанию и сомнению», и чтобы «в виду его не забывалась и не засыпала совесть в общественном и в част­ном сознании» (Курс, 2, 81).

Согласие «закона запретительного» с заповедью веры обеспе­чивает его безусловную обязательность для христианской совести.

²² Победоносцев К. П. Записка о гражданском судопроизводстве // Материа­лы по судебной реформе в России 1864 г. Т. 26. СПб., 1863. С. 28-29.

²³ Победоносцев К. П. О присяге тяжущегося // Там же. Т. 46, ч. 1, кн. 1-5-Б. м., б. г.С. 78.

²⁴ Победоносцев К. П. Записка о гражданском судопроизводстве. С. 29.

К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВ

Психическое действие законного прещения несомненно, когда схо-пится с началом нравственным», воплощенном в законе, ибо в этом случае человек сознает свою ответственность «перед всевидящим судом Божьим». Поэтому, полагает Победоносцев, «в законе несрав­ненно важнее нравственное значение запрещения» (Курс, 3, 82, 83). Перед эффективностью системы принуждения «нравственно-рели­гиозного учения» «бледнеет» «даже уголовное законодательство со своими прощениями». Таким образом, заключает Победоносцев, «основная, непререкаемая санкция закона» состоит в том, что нару­шение закона, независимо от материальной кары, «немедленно об­личается в душе у нарушителя — его совестью» (с. 317-318), кото­рая «одна дает нашим действиям правую цену» (с. 348), поэтому «притеснитель не смеет явиться со своим насилием перед лицом за­кона» (Курс, 3, 82).

Вместе с тем не следует забывать и о том, что «закон запрети­тельный (не делай, не прикасайся) во имя высшего духовного начала» прежде всего имеетвоспитательное значение, поскольку он «при­зван ограничивать своею заповедью»низшие побуждения челове­ческой природы (Курс, 2, 80). В связи с этим Победоносцев полагает, что всякая система человеческой дисциплины, и прежде всего право, должна побуждать человека к ежедневному упражнению «высших ощущений духа» и борьбе «с низшими ощущениями» (с. 317).