Отзывы о серии «Сестры по лоскутному одеялу» 3 страница

И даже принадлежность к общине амишей, готовой защитить своих членов от любых судов, здесь не поможет.

Ханна внимательно смотрела на сестру. По всей видимости, у Сары были периоды, когда она вела себя вполне нормально, как, например, сейчас, когда приступ прошел и она выглядела обычно... и была совершенно в своем уме. Но так ли это на самом деле? Вопросы о ребенке Ханны и странные, непонятные высказывания и песни внезапно прекращались, и Сара снова выглядела как любая другая девушка из амишей. Ханна с трудом сглотнула.

– Сара, ты хотела поговорить. Мы можем покататься в моей машине или в повозке.

Сара покачала головой, ее пальцы дрожали.

– Daed может не понравиться, если я поеду с тобой.

Daed это может не понравиться? Но ведь Сара взрослый человек! В Ханне снова поднялась волна раздражения, но она заставила себя сдержаться. При нежной поддержке Забет она совсем забыла, как быстро общение с Зебом Лэппом может вывести человека из себя.

Mamm посмотрела на дверь, и Ханна подождала приглашения войти в дом, но его не последовало. Может, таков приговор отца. Ханна жестом пригласила Сару сесть рядом на ступеньки веранды, не зная, что думать, не говоря уже о том, что делать дальше.

Она начала сомневаться, что они с матерью станут когда-нибудь так близки, как раньше. Ханна погладила Сару по спине, через физическое прикосновение давая понять то, чего нельзя было сказать словами. В мире Englischer слова текли непрерывным потоком, они стоили дешево и означали то, о чем нельзя говорить, и позволяли делиться тем, чем делиться нельзя. Но здесь слова были редкими, и они провозглашали покорность судьбе без борьбы. Люди в мире Englischer часто прибегали к помощи врачей и лекарств и были готовы излить свои проблемы на любого, кто согласится их выслушать. Но сколько амишей стояли в молчаливой непреклонности, даже не пытаясь обратиться к врачам или другим специалистам с болью, которую они несли в себе?

Неужели в этом мире нет никакого равновесия?

Решив взвешивать каждое слово, Ханна заговорила.

– Mamm, тебе не кажется, что Сара несколько измени- лась со времени моего отъезда?

Мать кивнула.

– Думаю, ей нужна консультация специалиста.

– Нет. – Мать посмотрела на Сару, которая сидела спокойно, словно уйдя в мир, куда другим людям не было доступа. – Ей нужно было только повидать тебя.

– Mamm, то, что с ней происходит, нельзя объяснить одним лишь желанием повидаться со старшей сестрой.

– Но большую часть времени она так ясно соображает, словно... – Мать умолкла.

От слов матери Ханну охватила печаль. Одно дело жить со своевольным и трудным мужем, и совсем другое – беспомощно смотреть, как из твоих рук ускользает жизнь детей, чтобы низвергнуться в хаос. Такое бремя не по силам любой женщине.

Желая поговорить с Сарой, но при этом не расстраивать мать еще больше, Ханна взяла сестру за руку и посмотрела на Рут.

– Мы скоро вернемся, ладно?

– Хорошо, не беспокойся... Ты пьешь кофе?

– Пью.

Губы матери тронула слабая улыбка.

– Я поставлю кофейник на плиту.

Ханна с Сарой прошли через дорогу и направились к пристани. Сара сняла туфли и чулки и села на краю причала, болтая в воде ногами.

Давно отказавшись от традиционных черных чулок, Хан- на скинула туфли и села рядом с сестрой.

– Самуил мог поймать в сачок по пять – шесть рыбок за раз, уа?

Сара сделала в воде быстрое движение ногой, распугав рыбок.

– Ya.

– И мы часами чистили его рыбешек, а они были такие крохотные, что почти ничего не оставалось.

Сара засмеялась.

– Но наша цель была благородной, мы доказали, что он может обеспечить семью обедом.

– Разве? По-моему, мы в тот день старались для того, чтобы не пустить его на участок с черной смородиной, чтобы он нам... – Ханна кашлянула, – не помогал.

Они обе расхохотались, и Сара обняла рукой сестру.

– Я не сумасшедшая.

– Я тоже.

Сара положила голову Ханне на плечо.

– Но иногда я чувствую себя сумасшедшей.

Ханна поцеловала сестру в макушку через ее молитвенный капор Карр.

– Я тоже.

Сара что есть сил сжала сестру в объятиях.

– Ведь ты не бросишь меня снова, правда?

Ханна прижалась щекой к макушке головы Сары.

– Что с тобой? Я имею в виду всю правду, всю подноготную, со всеми секретами.

– Как раньше... до того, как бабушка Пола стала для тебя важнее, чем я?

Удивленная тем, что сестра знает момент, с которого началось ее отдаление от семьи, Ханна приподняла лицо Сары за подбородок и пристально посмотрела ей прямо в глаза.

– Да, как раньше.

– Если я тебе все расскажу, ты покажешь мне своего ребенка?

– Поговори со мной, Сара.

– Сейчас Джекоб встречается с Лизой Миллер, – начала Сара, и Ханна позволила разговору течь так, как хотелось младшей сестре.

Если Ханна надеялась получить какие-то обнадеживающие новости, она их не получила. Сначала сестра говорила вполне разумные вещи, но потом пошла рассуждать кругами о ребенке Ханны, о пожарах и о том, как после отъезда Ханны все изменилось. Сестра говорила, а Ханне становилось ясно, что Сара страдает от проблем, превосходящих познания Ханны в области человеческой психики. Сара начала нести чушь, и Ханна не знала, как снова вернуть ее к реальности.

Сара даже не могла вразумительно объяснить, что она подразумевает под причиной и началом пожаров.

– Сара, всем нам иногда нужна помощь. Мне в свое время очень здорово помогли в кризисном центре для жертв насилия. Думаю, тебе тоже нужно обратиться к конкретным специалистам. Может, они помогут тебе с тем, чтобы твой разум прояснился.

– Мне бы тоже этого хотелось.

– Вот и отлично. Пойдем домой.

Ханна с сестрой вернулись к дому. Когда они переходили дорогу, отделявшую дом от пастбищ и пруда, на веранду вышла Mamm с подносом, на котором стояли чашки, кофейник, сливки и сахар.

Они остановились у веранды. Неловкость между Ханной и матерью, как часовой, не подпускала их близко друг к другу.

– Мне нужно на кухню, чтобы кофе не убежал. Так что я пойду, но хочу сначала попросить тебя, подумай, к кому из специалистов можно отвезти Сару на обследование. – Чашки зазвенели, когда мама устанавливала поднос на деревянный бочонок, который использовался как столик. – Ты же знаешь, я в этом не разбираюсь.

– Да, Mamm, но у тебя тоже есть влияние. И сейчас нужно им воспользоваться.

Мать скривила губы, выражая недовольство смелым тоном дочери. Ханна обняла Сару.

– Не уходи далеко от дома. Скоро мы опять с тобой поговорим. Ладно?

Сара буквально вцепилась в Ханну, которой пришлось силой освободиться от объятий сестры. Mamm взяла Сару за руки и притянула к себе. Они стояли рядом друг с другом, пока Ханна шла к машине.

– Ханна, – позвала ее мать.

Ханна обернулась. Мать подошла к ней и посмотрела прямо в глаза.

– Прости меня за то, что я... не защитила тебя, и не пришла к тебе после того, как Daed не пустил тебя домой.

В этот момент Ханна увидела на лице матери следы долгого пути, по которому к ней пришло сожаление.

Mamm дрожала всем телом.

– И даже после того, как мы с Daed узнали о случившемся и пришли на похороны младенца, я стояла и молчала, настолько погруженная в собственное горе и настолько потрясенная слухами, что не подошла и не обняла тебя.

Mamm сказала Ханне не все. Она не стала говорить, что там, у могилы младенца, она уже сделала шаг к Ханне, но Daed не пустил ее. Mamm не хотела перекладывать вину на кого-то другого. Она исповедала свою часть вины, никого не обвиняя. Ханне хотелось почувствовать искреннее желание простить мать, но его не было. Амиши считали себя обязанными прощать, или хотя бы исповедовать прощение, но она не могла заставить себя сделать это.

Думая о том, что, возможно, все эти годы она пряталась в Огайо по причине своей неспособности простить, а не из-за чего-то другого, Ханна обняла мать.

– Давай постараемся разобраться с проблемами Сары без лишних сожалений и огорчений, ладно? – Она сделала шаг назад, глядя на мать.

Mamm кивнула головой.

– Ya.

Ханна села в машину и выехала со двора. Ее мысли разбегались во все стороны, и она не могла найти ответа ни на один из вставших перед ней вопросов. Ей предстояло убедить семью в том, что Сара нуждается в лечении и срочной медицинской помощи специалиста, и это должен быть не просто терапевт.

Похоже, Daed с трудом переносил присутствие Ханны даже на расстоянии. Что скажет он и лидеры церкви, когда она попросит разрешения оказать сестре помощь методами, принятыми среди Englischer?

 

Глава 4

 

Мэтью бочком пробрался между собравшимися на кухне у матери членами церкви и родственниками и вышел на улицу. Люди стояли возле дома небольшими группами, держа в руках тарелки с едой и разговаривая приглушенными голосами. Все глаза обратились к нему, он кивнул головой, произнес несколько коротких фраз и скрылся в амбаре. Он вывел свою лошадь и сел на нее без седла. Если он останется тут еще хоть на минуту, он просто не выживет – у него не хватит сил.

Печаль в глазах матери была слишком тяжким бременем, и Мэтью уже устал от попыток успокоить ее. Он направил коня на запад и отпустил поводья. Разбитое сердце и чувство вины посеяли в нем сомнения, что он когда-нибудь сможет от них освободиться. Он так много работал, и вот, теперь остался ни с чем. У него не было ничего, кроме долгов в виде полученных за заказы денег и обязательств по выполнению этих заказов, которые он не в состоянии выполнить. Но все это не шло ни в какое сравнение с болью от потери Дэвида. Если бы Мэтью проводил больше времени с братом, может, ему было бы легче. Но в действительности ему всегда было некогда, и он не мог найти время, чтобы выслушать Дэвида, когда тот хотел поговорить.

Кроме того, была еще Элль.

Все терпение, в котором нуждался Дэвид, было потрачено на Элль.

Элль. Родилась среди Englischer. Полжизни прожила в семье амишей. Два года назад уехала, пообещав вернуться, присоединиться к церкви и выйти за него замуж.

Он так ее любил. Верил ей. Но, что еще хуже, он продолжал тосковать по ней. Он просто идиот, каких нет на свете.

Отец Элль попросил ее уехать из общины амишей, где она выросла, и полгода пожить с ним в Балтиморе. Эти полгода давным-давно прошли, но Элль до сих пор живет у отца. Для объяснения своего решения она находила десятки причин. То ей нужно было помочь папе в булочной, то она захотела стать фотографом, а потом ей пришлось выполнять условия контракта, который она подписала с фотостудией. Она продолжала обещать, что вернется в общину и примет веру амишей.

Когда Мэтью написал ей письмо, освобождая от обещания выйти за него замуж, Элль приехала, обвинила его в неверности и просила дать ей еще немного времени.

Больше всего Мэтью беспокоило то, что он не мог понять, что он чувствует по отношению к Элль. Он хотел освободиться от нее и, в то же время, его к ней тянуло.

Еще с перекрестка он увидел, что рядом с могилой Дэвида стоит на коленях какая-то женщина. Он остановил коня и вгляделся. Впервые с тех пор, как произошла эта трагедия, он ощутил какую-то странную сопричастность к жизни и интерес к происходящему. Он направил коня по краю мощеной дороги, пока не доехал до входа на кладбище. Слезая с коня, он поморщился от боли. Поставил животное у столба и закрепил поводья, а потом направился к могиле.

Кэтрин.

Она гладила руками влажную землю, и слезы одна за другой капали на могилу. На какое-то мгновение глаза Мэтью увлажнились. После пожара он несколько раз видел эту девушку в своем доме. Она помогала маме одеваться и накрывала на стол для Daed и Питера, но он ни разу не подумал о том, каково ей. До этого момента все упоминания Дэвида о разговорах с Кэтрин и его восхищение этой девушкой пролетали мимо ушей Мэтью. Но, что бы там ни было, у них не могло быть романтических отношений, потому что Дэвиду было всего шестнадцать. Кэтрин была старше и встречалась с кем-то из своей общины, кажется, с парнем, которого Мэтью видел сегодня утром. Однако этот факт никак не преуменьшал горе этой девушки, как он мог сейчас убедиться.

– Кэтрин.

Девушка охнула и встала на ноги.

– Мэтью. – Ее губы задрожали, и она вытерла слезы, которые не хотели останавливаться. – Прости.

Он покачал головой.

– Тебе не в чем извиняться. Я завидую слезам.

Она усмехнулась сквозь слезы.

– А я завидую их отсутствию.

Слезы продолжали течь по ее щекам, она снова посмотрела на могилу, и из ее губ вырвался тихий стон.

– Он так много мечтал, он так многого хотел. Это нечестно.

Удивленный тем, что она не говорит того, что говорили все: «Бог знает, что для нас лучше», – Мэтью нашел в ее словах утешение.

– На нашей падшей планете жить нелегко.

– Ya. На небе лучше. – Она глубоко вздохнула. – Несколько недель назад мы с ним разговаривали. Я знаю, что он делился с тобой своими сомнениями, стоит ли ему оставаться амишем, но я показала ему в Писаниях, что нужно для спасения, и он молился вместе со мной. Он принял прощение, за которое Христос уплатил вместо него, и выбрал верить Божьему Слову во всех обстоятельствах. Он просто не был уверен, захочет ли присоединиться к амишской церкви.

И хотя многие восприняли бы ее слова как ересь, они пролились как бальзам на ноющую душу Мэтью. Большая часть его соплеменников-амишей, присоединившихся к вере, всю свою жизнь пытались жить чистой, насколько это возможно, жизнью, надеясь на спасение в конце пути, но они никогда не были уверены в спасении. Мэтью понимал их веру и по большей части соглашался с ней. Похоже, что некоторые секты Englischer считали, что для спасения достаточно одной молитвы. После этого они могли жить по собственному разумению, пока не приходила смерть. Исповедание Кэтрин об уверенности в спасении через простую молитву может расшевелить осиное гнездо, если некоторые церковные лидеры об этом услышат, но ее слова обдали Мэтью волнами умиротворения.

По его лицу побежали слезы – первые слезы с тех пор, как он потерял брата. Как ни странно, они принесли облегчение.

– Я не знал... спасибо тебе.

– Меня не за что благодарить. Я ничего не сделала. – Кэтрин изобразила сельский акцент. – Сколько раз ты показывал мне, как оформлять заказы? Но Бог может и осла заставить говорить.

Мэтью засмеялся, и слезы потекли еще свободнее.

Кэтрин снова вытерла щеки.

– Я напомнила тебе о моей способности к работе, и ты заплакал. – Она засмеялась сквозь слезы. – Да?

Мэтью вытер лицо, испытывая благодарность за облегчение, которое могли принести только слезы.

– Ya. Именно.

Смех и разговоры прекратились, и они просто стояли, глядя на могилу.

– Ты можешь все построить заново, Мэтью. – Кэтрин произнесла эти слова шепотом. – Сегодня я нечаянно слышала, как ты сказал своему Daed, что не хочешь, или не можешь. Но ты можешь.

Послышался шум подъезжающей машины, потом мотор заглох, и они оба повернулись к дороге. Из машины вышла Элль. Она помахала рукой, явно желая поговорить. Мэтью махнул в ответ, показав, что подойдет через минуту.

Кэтрин отвернулась от Элль и вытерла лицо передником.

– Я ухожу, так что вы можете поговорить без помех.

Мэтью огляделся вокруг в поисках повозки, на которой приехала Кэтрин.

– Как ты сюда приехала?

Она разгладила рукой передник.

– Я пришла пешком.

– Но это же далеко. Тебе, наверное, было тоскливо добираться сюда в одиночестве.

Она слабо улыбнулась.

– А разве ты добирался сюда не в одиночестве?

Он улыбнулся.

– Я хотя бы на лошади. Вот, возьми ее. Я либо пойду пешком, либо поеду с Элль.

– Поехать без седла? Совершенно очевидно, что, не имея сестер, ты не имеешь ни малейшего представления об ограничениях в женской одежде амишей.

– Ты можешь сесть хоть верхом, хоть боком. Это очень послушная лошадь, так что проблем у тебя не будет.

Посмотрев на него с сомнением, она все же кивнула.

– Как скажешь.

– Приятно было видеть сегодня твоего Daed и Джозефа. Учитывая, как далеко вы живете.

– Всего два часа езды на машине.

– Они уже уехали домой?

– Daed уехал. Джозеф остался у Байлеров, надеясь, что у меня появится настроение увидеться с ним до его отъезда; он уезжает завтра.

– Поезжай к нему и побудь с ним, Кэтрин. У Mamm достаточно помощников на сегодня и на завтра.

Элль ждала у машины, пока Мэтью вместе с Кэтрин прошел к лошади и развязал поводья. Он сплел пальцы и подставил руки как подножку, чтобы Кэтрин могла взобраться на лошадь. Когда он наклонился, чтобы помочь ей, острая боль в спине и плечах усилилась и стала почти невыносимой. Девушка поставила свою ногу ему на руки и устроилась на спине лошади боком.

Мэтью передал ей поводья.

– Спасибо тебе, Кэтрин. Мне нужно было как раз это.

– Ya, мне тоже. – Она взяла поводья. – Буду молиться о самом лучшем варианте, который Бог приготовил для тебя и Элль.

– Спасибо. – Мэтью шлепнул по крупу лошади и направился к машине Элль, надеясь, что его движения выглядят естественными, а не напряженными и болезненными.

Элль наклонила голову.

– Как ты?

– Лучше. – Он оперся о машину. – Что у тебя на уме, Элль?

– Хотела выразить глубокое соболезнование. Мне просто нечего сказать...

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, и я передал это моей семье. Но ты игнорируешь мое требование о свободе не для того, чтобы выразить соболезнование. Я спрашиваю еще раз, что у тебя на уме?

– То же, что и до пожара. Мы с тобой. Я не хочу тебя терять. Скажи, что я не одинока в этом желании.

Он опустил взгляд и покачал головой.

– Я не могу разобраться в своих чувствах, Элль, но я больше не могу сказать то, что ты хотела бы услышать.

– Я знаю. Я тоже не могу. Но...

Мэтью поднял глаза.

– Но что?

– Может, ты дашь нам еще один шанс, и мы попытаемся начать все с начала. Что, если тебе уехать из Оулз Перч? Ты можешь заняться чем угодно, учитывая, какие у тебя таланты.

– Покинуть Оулз Перч, или веру амишей?

– Пожалуйста, только не сердись снова. Я больше не вы- держу. Просто выслушай меня.

Силы, которые Мэтью ощутил в себе всего несколько минут назад, снова покинули его.

– Я слушаю.

– Я уже давно думаю о том, что тебе на самом деле полезно уехать отсюда, хотя бы на время. Ты был так занят своей работой... и ты так изменился. Но теперь тебе нужно передохнуть. Думаю, тебе понравится в Балтиморе, может, у тебя появятся новые идеи, как начать новую карьеру.

Мэтью сложил руки на груди, с удивлением думая: неужели она сама верит во всю эту чушь, которую только что тут нагородила?

– По-твоему, я должен все бросить и поехать в Балтимор? Ты за этим приехала, и именно сегодня, так?

Она подошла ближе.

– Мэтью, я неправильно себя вела. Я знаю это и очень сожалею. – Она прошептала это с опущенной головой. – Ты не представляешь, как мне жаль. Но я люблю тебя, Мэтью. И не могу от этого избавиться.

Он посмотрел на простую надгробную плиту на могиле брата, совершенно не понимая, как ему жить дальше. Мысль об отъезде, как никогда раньше, манила его с огромной силой.

– Сейчас не время.

Она кивнула.

– Ты прав. Знаю. Я приехала еще до пожара, чтобы предложить тебе это. А сегодня я приехала, чтобы сказать, что гибель твоей мастерской еще не значит, что жизнь закончена. Балтимор – огромный и притягательный мир, даже просто увидеть этот город уже интересно, увидишь, твоя жизнь там изменится. Я хотела поделиться с тобой этой надеждой.

Надежда? Это больше похоже на смятение.

Элль потянулась к нему и обхватила его лицо своими ладонями.

– Сейчас я уезжаю, но, прошу тебя, позвони мне через несколько дней. – Она просительно заглядывала ему в глаза, умоляя дать положительный ответ.

Тепло ее рук навеяло на Мэтью ощущения, которые он не хотел вспоминать, по крайней мере, если это касалось Элль.

Он молчал, усилием воли запретив себе отвечать ей. Какая-то часть его хотела схватить Элль и целовать до тех пор, пока не утихнет боль, которую причинила ему жизнь, но он знал, что и это не выход.

Он нехотя кивнул.

Наконец Элль убрала руки и направилась к машине.

Мысль об отъезде в Балтимор эхом бродила в его сознании, как сладострастные желания ушедшей юности, и он снова подумал, что Элль не стоило приезжать. По крайней мере, сегодня.

 

Глава 5

 

Прижав сотовый телефон к уху, Ханна мерила шагами свой номер в отеле.

– Я знаю, Мартин. Прости. Твои крики ничего не изменят.

Она устала объяснять, почему ей необходимо остаться в Оулз Перч еще хотя бы на три дня, а может, на неделю, но у него не было настроения рассуждать здраво.

– Я не кричу, – резко ответил он. Затем замолчал. И вздохнул. – Ханна, дорогая моя. – Он говорил тише, и она понимала, что он старается держать себя в руках. – Просто нелепо, что эти люди снова получили возможность причинить тебе вред. Ты почти два года потратила на обучение в школе медсестер, но разрешат ли тебе окончить ее, если к вечеру в среду ты не вернешься на занятия?

– Не знаю. В правилах посещения школы есть некоторые исключения, но я боюсь даже спрашивать. Как бы то ни было, я не изменю свои планы и не собираюсь сейчас выяснять, помешает ли мое опоздание на занятия окончить школу. Саре нужна моя помощь, и я сделаю все, что смогу.

– Меня беспокоит не диплом об окончании школы. Ты это знаешь. Но ты столько работала, чтобы его получить. Почему ты должна бросить свои дела и решать чужие проблемы, неужели там некому заняться этим?

– Потому что если я этого не сделаю, в общине амишей этого не сделает никто. Виновата Сара в поджогах, или нет, я не могу допустить, чтобы ею занималась община. Хотя я не уверена, что Daed согласится показать ее специалисту, с которым я собираюсь договориться о встрече.

– Ты не можешь спасти весь мир. Неужели все это ничего тебе не напоминает? Ты сделала все, что могла, ради Фей, и в результате у нас на руках остались двое ребятишек, которых нужно вырастить, кипа счетов за лечение, а Фей и след простыл. Да перестань, это не твое дело.

Ханна хотела возразить: разве в том, что Кевин и Лисса оказались без матери, целиком ее вина? Но передумала: в конечном счете, Мартин прав. Это она уговорила его заняться проблемами сестры, и он все сделал, как она хотела. Именно благодаря ее настойчивости они потратили массу времени, нервов и сил, пытаясь помочь его сестре избавиться от наркотической зависимости, а в итоге она убежала и подбросила им своих детей. До сегодняшнего дня Мартин ни разу не упрекнул Ханну за это.

– Я не могу уехать сейчас. Никак не могу. Я не буду затягивать это дело, постараюсь сделать все как можно быстрее.

– Отлично. Просто отлично.

Ханна закрыла глаза, ощущая, как в груди тяжким грузом оседает чувство бессилия и безысходности. Она не чувствовала такой тяжести с тех пор, как встретилась с Забет.

– Мартин, пожалуйста, не разговаривай со мной таким тоном. Ты не представляешь, как мне тяжело.

– Тогда возвращайся домой.

Она медленно и глубоко вздохнула, пытаясь освободиться от ощущения, близкого к клаустрофобии.

– Я вернусь, но сначала мне нужно помочь Саре и попытаться выяснить, виновна она в поджогах или нет.

– Но как... – Он запнулся. – Как ты это сделаешь?

– Не представляю. Я думала, может, ты мне поможешь.

– Прости, я не имею опыта в такого рода делах.

– Я не говорю, что у тебя есть опыт. Просто здесь мне никто не захочет помочь.

Мартин не ответил, и она тоже молчала.

– Хорошо, ладно, – наконец прошептал он. – Я тебя услышал. Кевин беспрерывно ноет и спрашивает, когда ты вернешься. Думаю, он боится, что ты вообще не приедешь.

– Скажи ему, что я уехала по семейным делам и вернусь, как только смогу.

– Лисса тоже скучает по тебе больше, чем я предполагал.

Швы на ноге ее беспокоят, особенно по ночам, и по вечерам она не подпускает к себе няню. Думаю, потому что она все еще не привыкла к Лоре. Две ночи подряд я носил ее на руках.

– Это потому что ты очень добрый человек, хотя избалованный и временами вредный.

Мартин не засмеялся, что было для него еще более необычно, чем его нынешнее расположение духа.

– Был избалованным. – Он вздохнул. – Пока дети не выселили меня из холостяцкой жизни. В данный момент я заплатил бы сколько угодно, чтобы мне дали возможность выспаться и позволили бы провести вечер наедине с тобой.

– М-мм. Ты действительно можешь купить практически все, что угодно, но понимаешь ли ты, что купить мою любовь невозможно, и все же она принадлежит тебе?

Мартин засмеялся.

– Да?

– Да.

– Похоже, я тут немного выл, ныл и требовал.

– Немного?

– Ну, невозможно же все время быть очаровательным.

– Мне можешь этого не говорить.

Он снова засмеялся.

– О, как я по тебе скучаю!

Ханна не стала напоминать, что уехала всего лишь в субботу. Похоже, прошедшие два дня выдались тяжелыми для них обоих.

– Я знаю. Я сделаю все, чтобы Саре оказали помощь, и вернусь как можно скорее. Хорошо?

– Да, понимаю, но мне это не нравится.

– Я это усвоила, причем очень хорошо. Дай мне поговорить с Кевином и Лиссой.

– Да, подожди немного.

Дорогие голоса Кевина и Лиссы сразу же сняли груз с ее души, и когда она закончила с ними разговаривать, она снова была прежней Ханной. Отключив телефон, она отправилась в бизнес-центр отеля, села за компьютер и начала искать психиатров и физиологов, которые работали с простым народом.

И хотя скоро стало ясно, что это задача не из легких, выяснение виновности или невиновности Сары в поджогах было еще более сложным делом. Никто в общине не захочет отвечать на вопросы и не пожелает ничего выяснять, а от Ханны они отвернулись еще годы назад. Если ей удастся найти способ обойти их нежелание иметь с ней дело, тогда, возможно, она сможет получить какие-то ответы.

 

* * *

После еще одной бессонной ночи Мартин сидел за рабочим столом в своем офисе, подавляя зевоту и разглядывая разложенные на столе чертежи. К счастью, за несколько недель до того, как Ханна вынуждена была внезапно уехать, он уговорил ее нанять няню. Однако только сейчас он понял, до какой степени дети зависели от Ханны – словно она была им матерью. Ей едва исполнилось двадцать лет, но она сумела окружить детей такой заботой, на которую способны далеко не все женщины возраста Мартина.

Он внимательно вглядывался в разбивку здания в соответствии с рельефом местности, борясь с нарастающим чувством вины. Вчера он слишком жестко говорил с Ханной, и ночью несколько раз испытывал желание позвонить ей снова, но это было бы еще большим эгоизмом с его стороны – разбудить ее среди ночи. За все время их знакомства он никогда не проявлял своего сложного характера до такой степени. Да, иногда ему хотелось проявить себя. Но он никогда не поддавался этому соблазну. Встречаться с девушкой из амишей было нелегко. В ней было нечто возвышенное, у нее были высокие требования, ее принципы и пугали его, и привлекали одновременно. Когда она мягко смотрела на него своими карими глазами, в которых всегда едва заметно проглядывало упрямство, он делал все, чтобы она чувствовала его уважение. Ханна Лэпп Лоусон – дочь амиша старой веры, племянница его приемной матери, Забет, новоявленная защитница женского здоровья, нуждалась в его поддержке, а не в упреках.

Но сейчас она с легкостью может загубить свою карьеру.

Стук в дверь заставил его поднять голову. В дверях, опершись о косяк и глядя на Мартина, стояла Эмми.

– Эй, у нас есть планы на обед. В полдень. Три инженера, тема – две ландшафтные арки. Мы идем к Сператти. Ты с нами?

– С одним условием. Если ты снова не станешь кидать на мои брюки жареный лук с подливкой.

Она щелкнула пальцами.

– Ты расстроил все мои планы.

Мартин постучал пальцами по чертежам, разложенным на столе.

– Ты уже придумала, что делать с ландшафтным планом для Ривер Милл?

– Я сделаю ландшафтный план для Ривер Милл до того, как ты закончишь с инженерным планом для главного водохранилища.

Мартин зевнул.

– Не сомневаюсь. Дай старику передохнуть, хорошо?

Эмми прицелилась в него карандашом.

– Не говори чушь. Я старше тебя.

– Да, на год, а может, на два? Между мной и Ханной разница в восемь с половиной лет, прибавь сюда детей да еще то, что терпение – это мое слабое место.

Эмми чуть изменила позу и поправила серый пиджак своего брючного костюма.

– Терпение – это решение, и я рада, что ты принял такое решение. – Она попыталась сдержать улыбку от собственной шутки.

Мартин откинулся в кресле.

Они сотрудничали с тех самых пор, как Мартин только начинал учиться в колледже, а Эмми к тому времени уже второй год работала архитектором ландшафтного дизайна. Они вместе зарабатывали деньги и опыт в одной и той же строительной фирме и достаточно хорошо знали друг друга. Потом, когда появилась возможность купить эту фирму, Мартину уже были хорошо известны клиенты и специфика работы в этой сфере.

– Ханне тоже этого бы хотелось.

Эмми указала на стопку книг на его столе.

– У тебя через месяц экзамены, и как, ты уже подготовился?

– Думаю, да. Однако я не планировал стать родителем двоих детей за несколько месяцев до государственных экзаменов.