ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ 3 страница

Катафатическое богословие познает Бога через его действия в мире, освещаемые божественным светом. Освещенное, познанное, ″свое″, из чего следует, что апофатическое богословие трактует Бога как ″чужого″, катафатическое – как ″своего″.  Проблема идентификации и определения границ ″своего″ и ″чужого″ расслаивается на плоскость взаимоотношения человека с Богом и на плоскость взаимоотношений между людьми по поводу Бога.

2. По наличию связи с Абсолютом выстраивается оппозиция: религиозный (″свой″) – нерелигиозный (″чужой″). Причем, нерелигиозный мир – это либо мир мифа (до религии), либо светский мир (возникший в результате секуляризации). Деление достаточно условно, поскольку религиозность присутствует и в нерелигиозном мире.

3. В плоскости религиозных ″своих″ происходит деление на единоверцев (″своих″) и иноверцев (″чужих″). Границей в этой плоскости выступает символ веры (credo). Зачастую историю Руси начинают с Крещения Киевской Руси. Это исторически неверно, но имеет культурные обоснования. «Русь осознает себя частью христианского мира, именно это определяет границу между ″своими″ и ″чужими″. Раздел ″своего″ и ″чужого″ мира идет по линии этноконфессиональной, важнейшей составляющей в определении своего мира является вера»[39]. Символ веры (credo) служит в данном случае основой идентификации ″своих″ (единоверцев) и ″чужих″ (иноверцев).

4.  В плоскости единоверцев ″своих″ выделяются грешник (″чужой″) и праведник (″свой″). Грех – свидетельство того, что человек сделал дьявола ″своим″, а от Бога и церкви пережил отчуждение. Добродетель – наоборот, осуществленная и подтвержденная самоидентификация с Богом и Церковью, отчуждение от дьявола и его побуждений. Грех в данном контексте становится основой разграничения оппозиции ″свой – чужой″.

5. В плоскости грешников ″чужих″ происходит разделение на грешника-еретика (″чужого″) и немощного грешника (″своего″). Еретик не согласен с догмой, отходит от символа веры, в то время как немощный – это грешник, который признает истинность и непоколебимость Закона Божьего, но не соблюдает его в силу слабости человеческой. «Еретики – это только враги… никакой двойственности в отношении к ним ожидать не приходится… душа еретика в тысячу раз зловреднее дьявола»[40]. «Подобно тому, как нельзя кристалл превратить в воду, невозможно обратить еретика»[41]. Анафема – объявление еретиком, еретик – это ″чужой″ из бывших ″своих″.

6. Среди единоверцев ″своих″ выделяются ″чужой″ как еще-не-свой, т.е. оглашенный, его пребывание на службе заканчивается произнесением фразы: «Оглашенные, изыдите!», которая становится разделяющей границей и с которой начинается литургия верных (собственно″своих″); и ″чужой″ как уже-не-свой т.е. отлученный. Отлучение – объявление «не-своим», вслед за которым отлученный приобретает статус ″чужого″. Отлучение от лона церкви возможно временное, возможно навсегда, а возможно, влечет за собой анафему. Примечательно, что из христианской церковной практики уходят в далекое прошлое как оглашение, так и отлучение. Основанием для деления на еще-не-своих (оглашенных) собственно своих (верных) и уже-не-своих (отлученных) является возможность причастия к телу Христову.

Оппозиция не ложится четко на структуру религиозного, но так или иначе себя проявляет. Например, святой / блаженный одновременно ″свой″, потому как является заступником за нас перед Богом и ″чужой″, так как на него не распространяются законы этого мира. Религия вводит оппозицию ″свой – чужой″ в отношения жесткой субординации. ″Свой″ мир – земной, ″чужой″ – мир божественный, в мифе они были равнозначны (миры ″своего″ и ″чужого″), в религии мир божественный – мир совсем другого порядка. Потусторонний мир субординирован: силы света выше сил тьмы. Архангелу Михаилу подчинена нечисть. Потусторонний, ″чужой″ мир делится религиозным сознанием на ад и рай.

Вернемся к утверждению того, что мир развивается, и чем дальше развитие, тем больше мир порождает противоречия. Религиозный тип оппозиции ″свой – чужой″ характеризуется многогранностью и вариативностью определения. С одной стороны, происходит постоянное формирование и оформление новых границ между ″своим″ и ″чужим″, с другой стороны, нарастает тенденция размывания, смывания границ, либо растягивания своих границ на пространство ″чужого″.

Христианство отодвигает на второй план разделение на ″своих″ и ″чужих″ по факторам разделения, отличным от религиозного (это применимо ко всей эпохе Средневековья). Снимаются этнические различия во фразе «несть эллина, несть иудея»[42], снимается противоборство и противостояние во фразе «все люди братья». Снимаются не значит нивелируются, Христос не отрицает существование различий, а скорее, наоборот, в некоторых случаях его подчеркивает (с самаритянкой), братья не могут быть равны, хотя бы по старшинству они различны. Но братья-христиане объединены любовью между собой, и любовью одного Отца, и любовью к одному Отцу. Религиозный фактор оказывается решающим в постановке проблемы ″свой″ – христианин, ″чужой″ – «нехристь». «Нехристь» воспринимается религиозным сознанием как порождение хаоса, что-то немыслимое, несуразное, оскорбительное даже. В слове «нехристь» происходит отрешение не только от религиозной принадлежности к христианам, но и от принадлежности к миру цивилизации (не-христь – варвар). Отрицательная коннотация слова «нехристь» сохраняется и в светской/секуляризированной современности.

Оппозиция ″свой – чужой″ представляет собой проблемное поле для религиозного сознания вообще и для христианского в частности. Религиозный тип оппозиции ″свой – чужой″ конкретизируется по мере институализации религии. Когда религия сталкивается с необходимостью идентификации ″своего″ и ″чужого″, она создает поле для выражения тоталитарной структуры мышления. Пересечение религиозного и тоталитарного сознаний создает особую область проявления оппозиции ″свой – чужой″, которая перестает быть многогранной, а схватывается ограниченно, одномерно, однобоко.

Тоталитаризм проникает в религию в том числе, когда она стремится стать господствующей. Религиозность в свою очередь, впитывается тоталитаризмом, который стремится завладеть умами и сердцами людей. В рамках религиозной традиции мы остановимся на христианстве в силу нескольких факторов. Во-первых, христианство – это культурообразующая религия, более того, эраобразующая (вне зависимости от принадлежности к конфессии, мы живем в ХХI веке от Рождества Христова). Во-вторых, мир религиозного настолько обширен и разнообразен, что охватить его, даже в контексте рассматриваемой оппозиции, невозможно. Да и само христианство есть широкое многогранное поле исследования, которое следует ограничить. Нас будет интересовать не христианская традиция вообще, а отражение, преломление, развитие, разворачивание оппозиции ″свой – чужой″ в христианском мировидении (средневековом по большей части, т.к. средневековому западному христианству присуща тоталитарность).

Мы не проводим аналогии между тоталитаризмом ХХ века и христианской религией. Аналогии касаются структур мышления, которые находят похожее выражение как в религиозном сознании, так и в тоталитарном. Одной из явных общих характеристик можно назвать фанатичность, которая проявлена как в средневековой религиозности, так и в тоталитаризме. Бертран Рассел по приезду в Россию отметил стремление к построению коммунизма как «безрассудную приверженность символу веры»[43].

Склонность к фанатизму Бертран Рассел одинаково приписывает как мышлению христианина, так и к мышлению гражданина тоталитарного государства. «Надежды, которыми вдохновляется коммунизм, в большинстве своем столь же замечательны, как и надежды, возбуждаемые Нагорной проповедью; однако их придерживаются с таким же фанатизмом, и, похоже, они принесут столь же много зла»[44]. От встречи с В. И. Лениным у Б. Рассела складывается следующее впечатление: «Его сила коренится в его честности, мужестве и непоколебимой вере – в религиозной вере в евангелие от Маркса»[45]. И еще одна аналогия: в христианской традиции ссылка на Священное Писание и/или Священное Предание придает вес мысли (озвученной или написанной кем-то) и делает ее сопричастной истине. В Советском Союзе столпами истины становятся сочинения К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина. А. В. Перцев ставит знаки приблизительного равенства между государственной философией СССР и средневековой схоластикой, а также, между ссылками на К. Маркса, Ф. Энгельса и ссылками на Библию. «Государственная метафизика (советская идеология) – эрзац упраздненного христианского учения»[46]. Социализм, коммунизм, фашизм, национализм и др., согласно Д. В. Пивоварову, – примеры специфических идеологий. А «идеология и религия тоталитарны в отношении вопросов истины и поведения» ^[47], с той лишь разницей, что религия нацелена на отображение трансцендентного мира, а идеология – земного. Религия и идеология тесно переплетены между собой. Из чего следует возникновение религиозных идеологий и идеологических религий.

Рассел понимает под религией «совокупность убеждений, принимаемых как догма, которые господствуют над ходом жизни; при этом они игнорируют очевидность или противостоят ей; они внедряются с опорой на эмоциональные и авторитарные средства, но не на разум: по данному определению и большевизм является религией»[48]. Следует оговориться, что большевизм опираясь на разум, создает религиозную идеологию; в то время как средневековая церковь идеологизировала христианскую религию.

В настоящем исследовании затронута проблематика тоталитаризма. Это явление требует тщательного изучения и проработки. Нас интересует общественный феномен тоталитаризма постольку, поскольку он отражает черты тоталитарного сознания, которое, в свою очередь имеет схожую структуру с сознанием религиозным, что позволяет говорить о наличии тоталитарно-религиозного типа оппозиции ″свой – чужой″.

Следует еще раз оговориться по поводу рассмотрения тоталитаризма и христианской религии в рамках одного параграфа. Мы не преследуем цели разработать концепт тоталитаризма, выявить его структуру и т.д. Тоталитаризм нас интересует постольку, поскольку отражает тоталитарный характер мышления, который зародился, согласно К. Попперу, еще в Античности, был присущ религиозному мышлению Средневековья. Карл Поппер в своем двухтомнике «Открытое общество и его враги» ведет историю тоталитарной мысли, начиная с Платона. Церковь последовала примеру платоновско-аристотелевского тоталитаризма, кульминацией чего стала инквизиция[49]. Карл Поппер, вслед за Э. Н. Андерсоном, говорит, что национализм (явление тесно связанное с тоталитаризмом) возник как заменитель христианского средневекового единения и чувства преданности королю[50].

Тоталитарный характер мышления, в свою очередь представляет интерес для данного исследования в силу того, что открывает новые модусы рассмотрения оппозиции ″свой – чужой″, проявляет эту оппозицию в других ракурсах и в других качествах.

«Папа Пий XI импонировал тоталитаризму и пытался реформировать церковь в тоталитарном ключе, пока тоталитаризм Италии не затрагивал интересы самой церкви»[51]. Потом началось противостояние церкви и фашистского движения, как двух структур, обладающих тоталитарным сознанием. «Государство становится регулятором, а подчас и заменителем всех социальных взаимоотношений, вплоть до самых интимных… тоталитарная система требует активных демонстраций гражданами их преданности партии и государству»[52]. Схожая ситуация наблюдалась в средневековой Италии, где власть Папы распространялась повсеместно, в том числе и на личную жизнь паствы. Примечательно, что родина религиозного тоталитаризма в виде примата Папы и политического тоталитаризма в виде фашизма, совпадают.

Из вышесказанного следует: во-первых, средневековой религиозности присуща тоталитарность; во-вторых, тоталитаризм и смежные с ним явления (коммунизм, национализм, большевизм, фашизм) глубоко религиозны, что позволяет говорить о тоталитарно-религиозном типе оппозиции ″свой – чужой″ как частном случае религиозного типа, обладающем отличительными чертами.

Обозначим различные формы взаимодействия ″своего″ и ″чужого″ в тоталитарно-религиозном типе оппозиции:

- Активное противостояние

Отношения активного противостояния ″своего″ и ″чужого″ прослеживаются во всех типах оппозиции, поэтому не представляют особого внимания в данной части исследования. В рамках тоталитарно-религиозного типа иллюстрирующим примером является «холодная война»: активное противостояние СССР и США, затрагивающее многие сферы человеческой жизни.

Иногда противостояние запускает развитие. В период Реформации и Контрреформации церковь (и протестантская, и католическая) мобилизовалась, усилила проповедь, приняла меры по распространению книг и грамотности, открыла школы[53]. Столкновение с ″чужим″ как с противником, оппонентом мобилизует, стимулирует на резкое развитие. ″Чужой″ становится сверхмотивацией ″своего″. Как военно-космическая гонка спровоцировала мощное развитие СССР в области науки, военной и космической промышленности.

- Уничтожение (вплоть до физического) одного другим

А. Я. Гуревич приводит данные о насильственном изучении символа веры. В случае неповиновения язычники предавались избиениям, голоду. Велась как физическая борьба христианства с язычеством, так и идеологическая в процессе христианизации. Институты принуждения, выявления и уничтожения ″чужого″ наличествуют как в средневековой церкви (инквизиция), так и в тоталитарных государствах ХХ века (НКВД, СС). Разница заключается в культурно-исторической реалии: инквизиция идентифицирует и расправляется с ″чужими″ по признаку принадлежности к вере и соотношению веры догмату; для организаций политического сыска в ХХ веке определяющими критериями идентификации ″чужого″ были: верность партии, разделение политических убеждений с большинством, следование официальной идеологии. Термин «большинство» в названии книги А. Я. Гуревича наталкивается на аналогию с «большинством» в тоталитарном обществе.

Процесс христианизации – это процесс захвата и поглощения язычников, насильственного освоения ″чужого″. Религиозные войны – это войны христианства с мусульманством; здесь невозможно освоение ″чужого″, распространение и миссионерство, здесь необходимо отстоять ″свое″, доказать свою истинность и правильность по отношению к ″чужому″ насильственным путем. Согласно идеологии немецкого фашизма, ″чужой″, т.е. не немец, не фашист, не ариец, не достоин жить на этой земле и подвергается либо физическому уничтожению, либо уничтожению человеческого в нем и превращению в раба для обслуживания ″своих″.

- Стремление ″своего″ к «мировому» распространению

В сопоставлении терминов «мировая религия» и «мировая революция» кроется стремление к мировому миссионерству. В национальной религии этническая и религиозная принадлежности совпадают. При взаимодействии национальной религии с другими она нацелена на самосохранение и незыблемость своих основ. В мировой же религии происходит расщепление этнической и религиозной принадлежностей и на первый план выходит религиозная. Отсюда взаимодействие мировой религии с другими сводится к миссионерству – вовлечению ″чужого″ в ″свое″ религиозно-культурное пространство. В этом стремлении более всех продвинулась западная католическая церковь с идеей мирового господства Папы. Миссионерство – распространение ″своего″, порой насильственное. Крестовые походы являются примером нетерпимого миссионерства.

СССР в иной культурно-исторической реальности воспроизводит одну из форм взаимодействия ″своего″ и ″чужого″, выраженную в стремлении построить коммунизм на планете. Идея «мировой революции» кратко выражена у А. Блока: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем»[54] - и символически изображена на гербе СССР. Идея мировой революции Ленина –построение коммунизма на планете, для воплощения которой необходимо порой военным, насильственным путем обратить ″чужое″ в ″свое″, стирая различия и оппозиции в построении бесклассового общества. Таким образом, идея мирового миссионерства сводится к нивелированию оппозиции ″свой – чужой″.  

У славянофилов как представителей русской ментальности были разработаны проекты христианского коммунизма (идея соборности, например). Но большевики в качестве теоретической основы выбрали западный проект коммунизма. Идея коммунизма, выношенная и озвученная капиталистической Европой, к русской ментальности и реальности не имеет отношения, так же как и сам капитализм[55]. А затем возникает стремление уже ″свой″[56] социализм навязать всему миру в качестве единственно правильного и единственно возможного экономического и политического строя, насильно осчастливить народы. Примером «осчастливленных» бывших ″чужих″ становятся ″свои″ – страны Восточной Европы для СССР.

«Наше пространство было лучше чужого. Государственный патриотизм принял гипертрофированные размеры… Мое пространство просто стало центром мира… Чужие пространства сравнивались с землей, им предавалось нулевое значение, и тогда возводилась новая жизнь. Тоталитаризм в принципе победил объективности времени и пространства, подчинив их себе»[57]. Иерусалим – центр христианского мира, излучающий свет веры Христовой. Те, на кого свет не излился по каким-то причинам, – это варвары, «нехристи», ″чужие″. Москва – центр коммунизма, распространяющий сие светлое учение по территории СССР, на страны Восточной Европы и др. Варварами/чужаками становятся капиталистические страны, не принявшие коммунистический строй.

Следует указать на некоторые особенности тенденции распространения ″своего″ на область ″чужого″, освоения ″чужого″, расширения сфер влияния ″своего″ на пространство ″чужого″. Во-первых, освоение ″чужого″ может носить внешний, формальный характер. «Христианизация снаружи, а что внутри? Принятие новой религии – политический акт по преимуществу, но овладело ли христианское учение сознанием каждого отдельного человека»[58]? Зачастую, структура ″чужого″ усложняется: он принимает социальные формы существования ″своего″, сохраняя при этом свою чуждость и инаковость. Уния проявляет эту особенность в чистом виде: признавая примат Папы, государство входит в лоно католической церкви при сохранении прочих отличий.

Во-вторых, важен вектор социальной направленности, в котором осуществляется процесс распространения ″своего″ и освоения ″чужого″. Тоталитаризм европейский формировался снизу, в то время как, советский тоталитаризм насаждался сверху[59]. Аналогично с христианством, которое отвоевывалось на Западе снизу, и в результате гонений и мучений обрело статус государственной религии, в отличие от Киевского князя, крестившего Русь и насадившего христианство сверху.

- Взаимные провокации

Во взаимоотношениях подобного рода преуспели социалистический и капиталистический полюса двуполярного мира XX века. Работа Ю. М. Шикина из серии «Советская действительность и мифы буржуазной пропаганды» подчеркивает в лице ее автора абсолютную неспособность тоталитарного сознания увидеть себя, неспособность к рефлексии, при абсолютной способности к выгораживанию себя, очернению взгляда другого. Со слов Ю. М. Шикина «Подлинное» единство и «подлинное народовластие» не понимаются, а искажаются буржуазной идеологией. Он настаивает на объективном непредвзятом анализе капиталистического общества со своей стороны. При этом он глубоко убежден, что капиталистическое сознание субъективировано, предвзято и отрицательно настроено при анализе советского пространства^[60].

- Подавление ″чужого″, т.е. искоренение чуждости в ″чужом″

Иногда физическое уничтожение ″чужого″ заменяется уничтожением в нем его самости, посредством насильственного освоения ″чужого″. «Тоталитарная машина съедала личность без остатка… спасая себя, государство уничтожало других»[61]. Личное ″чужое″ поглощается и подавляется и превращается в отличного[62] ″своего″. «Общественное мнение есть смерть мнений»[63]. Навязать свою философию значит сделать людей «едино-не-мышленниками», такова схема действия партии авторитарного типа[64]. «В основе тоталитарной системы центральным понятием становится единомыслие, унификация, однообразие»[65], что сравнимо с религиозной догмой, отход от которой приравнивался к преступлению.

Подавление чужого мнения гораздо губительнее в отношении к его чужести, чем уничтожение. При уничтожении ″чужое″ погибает, оставаясь ″чужим″, но остается жить как погибнувшее ″чужое″. ″Свой″ стремится к физическому сохранению ″чужого″, искореняя чужесть и самость ″чужого″.

- Использование образа ″ чужого ″ для конструирования желаемого образа ″ своего ″

Концепт «железного занавеса» подразумевает, что, с одной стороны, нужно разнести «благую весть» о коммунизме по всему миру, с другой стороны, оградиться от влияния внешнего мира, который является враждебным/капиталистическим. ″Свой″ и ″чужой″ определяются здесь по принадлежности к политическому строю. В ″чужом″ акцентируется не его особенности и сущностные характеристики, а его противопоставленность ″своему″. Именно противопоставленность, а не противоположность, т.к. первая подразумевает субъекта, который противопоставил ″чужого″ ″своему″. 

«Поскольку мира за границами страны нельзя было избежать, его пришлось сконструировать… без внешней (даже фиктивной) поддержки нельзя было достичь гармонии внутренней»[66]. И поскольку тоталитарное сознание не может допустить наличие ″чужого″ в бытии, оно (сознание) отправляет его (″чужое″) в небытие, но для поддержания бытия ″своего″ тоталитаризм разрабатывает иллюзорного ″чужого″. Дабы не видеть свое изображение в зеркале, зеркало нивелируется, затем создается изображение себя, для себя выгодное и собой сконструированное. Таким образом, ″свой″ в тоталитарно-религиозном типе оппозиции смотрит на автопортрет как в зеркало.

- Неузнавание ″ своего ″ и самоуничтожение

История знает примеры, когда объект процесса уничтожения/ подавления/ поглощения становится одновременно и субъектом этих процессов. Конец Средневековья: уничтожается народная культура – она горит в кострах инквизиции в образе ведьм. Народ ликовал от лицезрения костров, не осознавая, что сжигают их мировоззрение, мирочувствование, т.к. ведовство было порождением народного сознания[67]. Начало Нового времени: пьеса «Женитьба Фигаро» высмеивает пороки дворянского сословия, зрителями пьесы были они же, дворяне, смеявшиеся над собой же, но без рефлексии, не понимая, не узнавая себя.

История ХХ века демонстрирует, как одна граница делит весь мир по принадлежности к политическому строю, отказывая ему в многогранности. Граница между ″своими″ и ″чужими″ одна, конкретно и четко прочерчена как на карте мира, так и в сознании людей, более того, граница эта объективирована Берлинской стеной, отделяющей враждебные миры коммунизма и капитализма. В этом разделении мир обнаруживает свою целостность. «Разделяя мир, силовая политика создавала образ целостности. Наш общий мир скреплялся тем, что каждый уголок земли имел свое значение в глобальном порядке – то есть в конфликте «двух лагерей» и тщательно сохраняемом, хотя и неизменно хрупком, равновесии между ними»[68]. Оппозиция ″свой – чужой″ в данном случае разрушает мировое единство, но на ней держится целостность мира. Ограниченность же порождает фанатичность сознания, либо сама есть порождение фанатичного сознания.

Как было сказано выше, в религиозном сознании вырисовываются более четкие границы культурной реальности, в отличие от мифологического сознания. Границы внедряются и в структуры мышления, что порождает ограниченное сознание в образе фанатика наряду с многогранным сознанием верующего. Религиозное сознание осуществлено в образе верующего, а тоталитарно-религиозное сознание осуществлено в образе фанатика, который сконцентрирован на одной стороне любой многосторонности. Если метафорично Бога сравнить с солнцем, то взгляд верующего обращен к миру, залитому светом и теплом этого солнца, сам верующий освещен и согрет. Взгляд же фанатика обращен к самому солнцу, он хочет напрямую проникнуть в суть Бога, но, как известно, если долго смотреть на солнце, можно ослепнуть, поэтому фанатики обречены не видеть себя, другого, природу, общество, Бога. Из желания увидеть все они получают невозможность видеть вообще.

Экстремизм есть тот заряд энергии, который приводится в действие фанатизмом, а полем для действия могут стать различные социальные явления.

«Одинаковость порождает соответствие стандарту, а оборотной стороной такого соответствия является нетерпимость»[69]. Нетерпимость возникает в силу отсутствия навыков инаковости у стандартизированной личности. Согласно правилам русского языка, слово «нетерпимость» пишется слитно, потому как есть синонимы без «не» – враждебность. Именно в этом смысле она чаще всего употребляется. Но, если есть противопоставление с союзом «а», или подчеркивается отрицание, тогда не терпимость, а толерантность[70]. Итак, нетерпимость свидетельствует о наличии феномена, как правило, негативно-окрашенного, а не терпимость указывает либо на отсутствие феномена терпимость, либо переносит взор на другой феномен.

Нетерпимость к ″чужому″, фанатизм, экстремизм по отношению к нему возникают, развиваются и достигают наивысшего проявления в рамках тоталитарно-религиозного типа оппозиции ″свой – чужой″.

В тоталитарно-религиозном типе оппозиции ″свой – чужой″ отождествление со ″своим″ возможно по одному и единственному признаку, например, по признаку принадлежности к вере или по признаку принадлежности к партии. Образ ″чужого″ выстраивается по одному признаку и достраивается до образа «врага». Есть значимая для ″своего″ принадлежность, на ней зиждется его существование. Если другой не разделяет с ними этой принадлежности, то он однозначно ″чужой″ и однозначно отрицательный. Одномерный взгляд на ″чужого″ делает ″чужого″ одномерным. Таким образом, в тоталитарно-религиозном типе оппозиция ″свой – чужой″ превращается в оппозицию ″свой – враг″. По мнению Л. Гудкова, ″враг″ есть некто ″чужой″, лишенный личностных черт, представляющий угрозу для индивида, группы, власти, соглашение с которым невозможно[71]. ″Враг″ считается опасным типом ″чужого″. От него необходимо защититься, например, напасть первым, можно укрыться, уйти, убежать, либо победить. Образ ″врага″ является неотъемлемой чертой тоталитарных государств[72].

В ходе исследования нами сконструирован тоталитарно-религиозный тип оппозиции ″свой – чужой″ путем сравнительного анализа опытов средневекового христианства и тоталитаризма ХХ века. Выявлены противоположные тенденции развития оппозиции: формализация/уточнение границ и размывание/смывание границ внутри оппозиции. Развитие оппозиции происходит по пути дробления, размножения; религиозный тип оппозиции ″свой – чужой″ многогранный, многоуровневый, сложный, в отличие от тоталитарно-религиозного типа, представляющего эту оппозицию ограниченной, схватывая лишь один из ее аспектов.

Отношения между ″своим″ и ″чужим″ в тоталитарно-религиозном типе оппозиции осуществляются в формах активного противостояния, физического уничтожения, культурного уничтожения, подавления, провокации, распространения, захвата, манипуляции с образом ″чужого″.

§ 3. Философский тип оппозиции ″Я – Другой″

В данном параграфе нам необходимо выявить особенности философского типа оппозиции ″свой – чужой″ и его антропологическое содержание. «Специфика философской дисциплины в том, что только в рамках всеобщего философского подхода может быть поставлен вопрос о ценностном, заинтересованном отношении человека к человеку и исследовано его значение»[73]. Оппозиция ″Я – Другой″ не тождественна оппозиции ″свой – чужой″, а производна от нее в процессе конкретизации опыта личного бытия. Поскольку Я становится в центре оппозиции, Другой конструируется по аналогии с Я, либо через подобие Я, либо через противопоставление Я. Область ″своего″ конструируется путем обобщения, область Я, напротив, путем обособления. Философия актуализирует сферу личного сознания. Таким образом, понятие Другой охватывает ту область ″чужого″, которая раскрывается в сознании Я.