Понятие расширенного воспроизводства

Исходный тезис Маркса состоит в том, что в основе всего создаваемого общественным производством лежит простой труд. Нечто, лишенное всякой индивидуальности; любая условная его единица по своему качественному составу абсолютно идентична любой другой (равной ей) единице, которая затрачивается в рамках любого другого производственного процесса. Но здесь, как уже говорилось, мы выходим за рамки его политико-экономического учения, ибо в чисто экономическом контексте этот тезис в принципе недоказуем. Решение кроется в диалектико-логическом фундаменте марксизма. Количество — это различие в пределах одного качества, именно поэтому труд, фигурирующий в логических построениях, которые следуют традиции немецкой философской мысли, совершенно однороден, качественно един. Поскольку же именно такой труд является исключительной субстанцией стоимости, то ее последовательное накопление, к которому, с точки зрения капитала, и сводится все развитие производства, не может быть ничем иным, кроме как последовательным накоплением труда. Совсем не случайно Маркс даже средства производства называет накопленным трудом.

Но если без исключения все виды труда представляют собой лишь разные количества качественно однородного начала, то откуда может взяться качественное преобразование самого производства, его непрерывное развитие и совершенствование? Другими словами, откуда может возникнуть какое-то другое качество?

Все сказанное выше уже не позволяет сослаться на механистически понятый закон перехода количественных изменений в качественные. Отнюдь не монотонное накопление объема качественно однородного труда приводит к резким скачкам, преобразующим всю промышленность, как это было, скажем, с изобретением парового двигателя или с открытием электричества. Если труд рудокопа и труд художника, творческий поиск самого исследователя и репродуктивный исполнительский труд машинистки, перепечатывающей его рукописи,— это лишь разные количества одной и той же лишенной всего человеческого субстанции, то в конечном счете неважно, какая именно «соломинка» простого труда приводит к революционному взрыву: эпохальное ли открытие Уатта, или дополнительное вовлечение в какой-нибудь циклопический процесс нескольких сотен (или сотен тысяч) чернорабочих. Подчеркнем, никакой передержки здесь нет. Если даже в предельно простом, отчужденном труде не содержится ничего обусловливающего качественные перемены, то возможны любые политико-экономические чудеса. Впрочем, все это в полной мере согласуется и с формальной логикой, утверждающей, что из неверных посылок следует отнюдь не ложный вывод, но все, что угодно (в том числе, как ни парадоксально, и истина).

Нет ни одного указания на то, что Маркс понимает труд именно таким образом, т. е. как полностью лишенное всего человеческого, по существу механическое начало. Напротив (и нам еще придется говорить об этом), все в его экономическом учении встает на свои места только при одном обязательном условии: труд — это, пусть и претерпевшая отчуждение, но все же не до конца омертвленная, еще сохранившая остатки одухотворенности стихия. Человек, прикосновенный к высокой философской культуре еще мог бы использовать абсолютное отчуждение в качестве острой полемической фигуры, но уж никак не в структуре обязывающего логического вывода. Полностью лишенный всего человеческого труд — это вовсе не предмет политической экономии; такой труд фигурирует только в произведениях фантастов, где роботы получают всю полноту власти над человеком. Заметим, что обязательным элементом сюжета здесь становится восстание против сложившегося порядка. В общем, нет прямых указаний на то, что Маркс объясняет количественные различия между простым и сложным трудом прежде всего долей содержащегося здесь творческого духовного начала, но именно такое истолкование необходимо вытекает из презумпции профессионализма. И (пусть это не покажется парадоксальным) из конечных выводов.

К слову, еще Смит и Мальтус, в отличие от Маркса, понимали под производительным трудом только то, результаты чего способны удовлетворять чужие потребности, а следовательно, могут быть материализованы и отчуждены от человека. Труд — это только то, что реализуется исключительно в материальных благах, что производит богатство. Там, где нет полной материализации, нет и собственно производства, поэтому качества, принципиально не поддающиеся отчуждению (а именно ими предстают знания, способности, талант), характеризуют труд, выходящий за пределы предмета политической экономии. Но это и значит, что в основе товарного производства лежит полностью выхолощенный, лишенный собственно человеческого содержания труд. Это ключевое положение (пусть в неявной форме, но все же присутствующее у его предшественников) не может быть принято Марксом, уже хотя бы только потому, что «непроизводительным» в этом случае оказывается самое существенное в человеке: «Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости» [курсив наш. — Е.Е.].[148] Не случайно он говорит не только о материальных, но и о духовных же потребностях: «Последуем теперь за каким-либо товаровладельцем, хотя бы за нашим старым знакомым, ткачом холста, на арену менового процесса, на товарный рынок. Его товар, 20 аршин холста, имеет определенную цену. Эта цена равняется 2 фунтам стерлингов. Он обменивает холст на 2 ф. ст. и, как человек старого закала, снова обменивает эти 2 ф. ст. на семейную библию той же цены. Холст — для него только товар, только носитель стоимости — отчуждается в обмен на золото, форму его стоимости, и из этой формы снова превращается в другой товар, в библию, которая, однако, направится в дом ткача уже в качестве предмета потребления и будет удовлетворять там потребность в душеспасительном чтении».[149] Конечно, здесь есть некоторая доля иронии, но как и в любой шутке, в этой так же — лишь доля шутки.

Сказанное позволяет взглянуть на расширенное производство новыми глазами.

Мы уже могли убедиться, что чисто количественное определение (первое, что приходит в голову, когда речь заходит о расширенном воспроизводстве) его как процесса, где в каждом последующем периоде производится больший объем конечного продукта, нежели в предыдущем, вступает в непримиримые противоречия с реальной экономической действительностью. На деле возрастающая масса качественно однородного продукта — это только один из возможных результатов развивающегося хозяйственного механизма, причем далеко не самый существенный, и уж тем более не обязательный, ибо главным образом конечный результат отличается не только объемом, но и содержанием.

Обратимся к конкретному факту, имевшему место в практически современной Марксу действительности,— истории завоевания рынка Эдисоном.

Для привлечения массового потребителя великий изобретатель, обладавший еще и талантом предпринимателя, разработал такую стратегию, которая предусматривала неизменность продажной цены электроламп на протяжении нескольких лет. При этом первоначальная цена устанавливалась существенно ниже себестоимости ее производства (составлявшей в 1881 году порядка 1,1 доллара за штуку) — 40 центов. Расчет состоял в том, что с усовершенствованием технологии себестоимость обязательно снизится и тогда при сохранении первоначальной продажной цены производство начнет приносить прибыль, которая покроет все убытки.

В первый год было продано порядка 20 тысяч электроламп, на каждой из которых фирма несла потери в 70 центов. Уже в следующем году себестоимость составила 70 центов, правда, масштаб производства значительно вырос и годовой ущерб от продажи продукции стал даже больше, чем в первом году. В третьем году ряд ручных операций был заменен машинными, что позволило снизить себестоимость до 50 центов, однако число изготовленных и проданных ламп настолько возросло, что годовой убыток снова возрос. На четвертом году работы электролампового завода себестоимость была доведена до 37 центов, и при сохранении продажной цены в 40 центов Эдисону удалось всего за один год возместить убытки всех предшествующих лет. Наконец, в пятом году себестоимость снизилась до 22 центов, а выпуск ламп превысил 1 миллион штук в год. При прежней цене компания стала получать от продажи большие из года в год увеличивающиеся прибыли.[150]

Таким образом, за пять лет себестоимость была снижена в пять раз, производство же возросло в пятьдесят. В свою очередь, это пятидесятикратное увеличение делает очевидным тот факт, что любая возможность чисто линейного расширения производства за счет механического умножения его элементов категорически исключена в любой развитой национальной экономике. Ведь оно должно было бы потребовать такого же пятидесятикратного (за пять лет!) роста всех сопряженных производств, а если быть до конца строгим,— всей американской экономики в целом. Но такие чудеса возможны только там, где рост начинается с практического нуля.

Легко понять, что реальное увеличение выпуска стало возможным исключительно потому, что в каждом последующем производственном цикле и предмет труда, и средства производства, и целесообразная деятельность исполнителей были уже не теми, что в предыдущем. И вовсе не линейные масштабы отличали каждый последующий цикл от предшествующего — отличия были, прежде всего, качественными. Добавим, что первые электролампы не выдерживали и нескольких часов работы, усовершенствованные же усилиями инженеров, теперь они работают тысячи часов. Современные электролампы (с учетом срока службы) эквивалентны десяткам, а то и сотням стандартным шестнадцатисвечевым лампам Эдисона. Между тем эти же лампы — как первых выпусков, так и всех последующих вплоть до настоящего времени — могут рассматриваться как структурный элемент развитой цепи средств труда на каких-то других сопряженных производствах.

Надо думать, что и на сопряженных производствах претерпевают качественные изменения не только они. А это, в свою очередь, означает, что и там конечный продукт в каждом следующем цикле (путь и незначительно) отличается от результата предыдущего. И так — в масштабе всей национальной экономики.

Приведенный пример рыночной стратегии, как капля воды, отражает в себе действительный путь развития всего общественного производства в целом. Из него видно, что в действительности расширение происходит не путем механического накопления предметов труда, средств производства и самой рабочей силы, которые остаются неизменно равными себе, но в конечном счете за счет творческого начала, способного интенсифицировать действие каждой из этих составляющих.

Поэтому, возвращаясь к закону перехода количественных изменений в качественные, мы обязаны сказать, что в реальной истории развития общественного производства он всегда проявлял и проявляет себя как процесс количественного накопления (пусть и незначительных, но обязательно качественных!) перемен, который на определенном этапе взрывается революционизирующим всю промышленность сдвигом уже наднационального масштаба. Только эти постепенно накапливающиеся качественные усовершенствования и могут подготавливать промышленные и научно-технические революции. Видеть же в этом развитии нечто подобное старой биологической преформации было непростительно уже во времена Маркса. Сегодня это тем более недопустимо. Здесь все обстоит в сущности точно так же, как и в развитии науки. Только непрерывное творчество сотен, если не сказать тысяч остающихся в безвестности талантливых исследователей подготавливают появление таких титанов мысли, как Кант, Гаусс, Дарвин, Эйнштейн, да и сам Маркс... Только непрерывное накопление все новых и новых научных открытий приводит в конце концов к перестройке всего сознания человека, революционизирует его мысль. Но утверждать, что такое накопление представляет собой чисто механический, лишенной творчества процесс, значит грешить против истины.

Итак, под расширенным воспроизводством необходимо понимать процесс, где проявляется действие творческого начала, которое, несмотря ни на какое отчуждение, сохраняется в труде человека; именно и только оно интенсифицирует действие всех факторов, составляющих общественное производство. Механическое же накопление остающихся неизменными на протяжении сколько-нибудь длительного времени предметов и средств труда, равно как и самой рабочей силы имеет право на рассмотрение только в кунсткамере политико-экономических курьезов.