УДК 94(510) ББК 63.3(5Кит) 6 страница

На своей первой должности он вел учет запасов зерна и проверял качество скота. Эти обязанности вряд ли были об­ременительными, а развивающийся разум кормили книги, которые по-прежнему существовали в виде бамбуковых до­щечек, скрепленных горизонтальными шнурами, причем многие из них были разбиты на отдельные части, только позд-

Конфуций с учениками. Гравюра на дереве

9 4 От Конфуция до империи

нее собранные вместе. То, что он узнал о жизнях и верова­ниях ученых прошлого и высокопринципиального основа­теля родного княжества, а также знакомство с ценностями собственного класса ши, — все это было влияние одного рода. Влияние другого рода оказывал скептицизм, разделяемый все большим числом интеллектуалов, по поводу практиче­ской действенности религии. Могущественные предки не могли спасти великие семьи от немилости и бедности, каки­ми бы богатыми и щедрыми ни были ритуальные жертво­приношения; царственные духи не могли возместить слабость в военной силе; а торжественные договоры, заключенные под эгидой небесных покровителей, нарушались совершенно безнаказанно стороной, обладающей более сильной армией. Этот скептицизм вызывал рациональную оценку окружаю­щих условий, которые приносили унижения и страдания простым людям; чувствительный и проницательный моло­дой ум не мог оставаться к ним равнодушным. По всей ви­димости, сам Конфуций никогда не испытывал ни острой нужды, ни насилия над собой, которые могли бы привести его к моральной поддержке экстремистских идей или дей­ствий (за одним поздним исключением). Вместо этого у него развились искреннее сочувствие к народным массам и сба­лансированный взгляд на то, как можно улучшить их благо­состояние. На протяжении жизни ему, вероятно, чаще всего приходилось сталкиваться с высокомерием тех, кто занимал привилегированное положение.

Нетерпимое отношение Конфуция к покровительству, интригам, уклончивым и пустым речам не могло способство­вать карьерному росту. То, что он был скромным и даже мол­чаливым, становится ясно из его отношения к красноречию: «У людей с красивыми словами и притворными манерами мало человеколюбия», — говорил он. И если Конфуций пе­реживал из-за низкого происхождения, в то же время он не мог не осознавать своего интеллектуального превосходства

От Конфуция до империи 9 5

над теми, кто лишь по праву рождения имел более высокий ранг. Но начальникам он, вероятно, казался чопорным, пе­дантичным и излишне придирчивым человеком, что вряд ли могло помочь добиться всеобщего признания тому, кто ли­шен привилегий.

Он женился и имел по меньшей мере одного ребенка — сына, о котором известно лишь то, что Конфуций считал его большим разочарованием; а его жена — просто факт, закреп­ленный в молчании эпох. Таким образом, семья вряд ли мог­ла служить ему утешением за годы безвестности, скорее, на­оборот, заставляла его больше времени посвящать учебе. Учился он, продолжая сочувствовать угнетенным, испыты­вающим лишения народным массам, учился не ради учения, а как человек, который может изучать плуг, чтобы затем с его помощью вспахивать почву. «Учиться, — однажды ска­зал он, — а затем, когда представится возможность, приме­нять изученное на практике — разве это не приятно?»

Большую часть своей жизни Конфуций не имел возмож­ности испытать подобное удовлетворение, но продолжал стремиться к цели с неиссякаемым оптимизмом, сухим юмо­ром, нередко приводившим в замешательство серьезных ком­ментаторов его трудов, и готовностью дружить с каждым. Когда Конфуций приблизился к своему тридцатилетию, во­круг него собралась группа молодых людей, большинство ко­торых не отличались знатным происхождением и были мо­ложе его, что, возможно, сделало Конфуция менее застенчи­вым и побудило поведать о тех умозаключениях, к которым он пришел. Начиная с этого времени, нам становится извест­но о развитии его идей. Они никогда не были систематизи­рованы или даже записаны при жизни Конфуция, и их при­ходится искать в древней литературе — сборнике приписы­ваемых ему бесед и высказываний «Лунь юй», составленном вторым поколением его учеников, трактате «Мэн-цзы», по­явившемся в следующем веке, истории княжества Лу в пе-

9 6 От Конфуция до империи

риод его жизни; более поздние работы сделали легенду еще более запутанной.

Друзья были очарованы силой и эрудицией его ума, при­тягательностью его мягкого и в то же время твердого харак­тера. Они называли его своим Учителем. Это слово, как и предпринятые в последующие эпохи попытки обожествить Конфуция, создают ложное представление о человеке, кото­рый верил в то, что удовольствия играют важную роль в жизни уравновешенной личности и уравновешенного обще­ства — каковое он ставил превыше всего. Он любил такие развлечения, как рыбалка и стрельба из лука, наслаждался музыкой, с удовольствием присоединялся к неформальным песнопениям; и его встречи с друзьями проходили в весе­лой, приподнятой атмосфере, которая не мешала вести ис­кренние беседы.

Но это были тяжелые времена. Из большого южного кня­жества У дошли слухи о судьбе правителя. Получив пригла­шение на пир от амбициозного родственника, князь проявил осторожность и расставил солдат на всем пути от своего двор­ца до пиршественного зала. Перед входом в зал всех разно­сивших блюда слуг раздевали донага и меняли на них одеж­ду, после чего они на коленях вползали внутрь. Но один из слуг спрятал кинжал в рыбе, которую должен был подать на стол, и вонзил заготовленное оружие в князя, даже несмот­ря на то, что в тот же самый миг, как записал хронист, «два меча встретили его грудь». Когда Конфуцию исполнилось тридцать четыре года, в его родном княжестве Лу номиналь­ный правитель попытался восстановить свою власть, атако­вав главу клана Цзи, но «Три семьи» сомкнули ряды и от­правили претендента в изгнание. После этого они возобно­вили свои бесконечные интриги, вызванные завистью к клану Цзи, хватаясь за любой удобный предлог, от азартных игр до женщин. Народные массы были вынуждены трудить­ся еще более усердно, чтобы обеспечить экстравагантной рос-

От Конфуция до империи 9 7

кошью правителей, чьи администрации служили инструмен­тами обмана, насилия и коррупции.

Эти и подобные им события укрепили уверенность Кон­фуция в тех убеждениях, которые он предлагал на обсужде­ние своим молодым друзьям. В системе, настаивал он, су­ществует фундаментальный изъян: она действует для блага тех, кто управляет. Отсюда безжалостная борьба за власть и издевательства над народом. Если вместо этого систему пе­реориентировать на благо управляемых, если, более того, на руководящие посты назначить самых добродетельных людей независимо от их происхождения и, наконец, если врожденные добродетели дополнить обучением навыкам управления, то государство будет процветать, народ начнет стойко переносить трудности, поскольку будет разделять его удачи, с готовностью поддерживать, заселять без завое­вания, в результате чего войнам и несправедливостям бу­дет положен конец. Он верил в то, что для социальных улучшений требуются совместные усилия и что при спра­ведливом обращении любой человек будет их поддержи­вать по самой своей природе. Западные идеи о первород­ном грехе и потребности человека в «искуплении», которое возможно только при божественном содействии, были глу­боко чужды мышлению Конфуция, поскольку он верил в то, что все люди рождаются потенциально добродетельны­ми — то есть заботливыми, искренними, рассудительными и доброжелательными, — и разумно управляемое общество позволяет реализовать этот потенциал. Все зависит от ка­честв правителей.

Эти качества представляли собой этический стандарт высшего порядка. Идея Конфуция о том, что управление людьми должно осуществляться ради людей, помогла сфор­мировать западную демократию; но, хотя он тоже считал, что правительство должно быть народным, в том смысле, что люди, занимающие руководящие посты, должны избирать-

9 8 От Конфуция до империи

ся из всего населения страны, его, вероятно, сильно озада­чил бы наш метод выбора. Он бы спросил, каким образом избирательная урна способна определить самых доброде­тельных и подготовленных людей — одним словом, подхо­дящих для управления страной. Главной потребностью он считал добродетельного правителя, который окружит себя добродетельными, способными министрами, которые, в свою очередь, отберут по тому же принципу — поскольку важным элементом добродетели является готовность распознать то же качество в других людях — подчиненных им государ­ственных чиновников, и так далее, вплоть до самых нижних уровней власти. Предложенную им систему можно охарак­теризовать как устойчивую меритократию, где упор сделан на характер индивидуума. На первое место Конфуций ста­вил идеи, а не правила, поскольку считал, что ничто не мо­жет освободить человека от обязанности думать и быть чест­ным с собой.

В это же время начала распространяться вера в то, что в истории страны существовал золотой век, когда все прави­тели были благородными, а их подданные — счастливыми. В результате появились такие культурные герои, как упо­минавшийся ранее Желтый император. Многие цивилиза­ции сохранили схожие, наполненные сожалениями преда­ния о потерянном рае. Но хотя Конфуций признавал, что «верит в древность и любит ее», он не разделял веру в золо­той век, пусть даже его идеи могли стимулировать ее рас­пространение. Он верил в то, что китайский правящий класс утратил благородство, но в своих рассуждениях он никогда не заходил дальше эпохи лидеров чжоуского завое­вания У-вана и его сына великого Чжоу-гуна. Особенно вы­соко Конфуций ценил последнего за то, что тот сформули­ровал концепцию Небесного мандата, а также рассуждал о необходимости соблюдения принципов гуманности и спра­ведливости в управлении людьми.

От Конфуция до империи 9 9

Конфуций не претендовал на оригинальность. «Распро­странитель, а не создатель» — так он себя характеризовал. Таким образом, он думал лишь о феодальном обществе — единственном, которое он знал, — как о семье, расширение которой может быть успешным лишь на основании взаим­ной ответственности, хотя при этом некоторые члены семьи должны подчиняться другим. Но его идеи по поводу того, как следует управлять обществом, включали революцион­ные предложения: открыть доступ в правящий класс для всех, кто наделен личными достоинствами; сделать единственной привилегией служение людям; ввести систематическое обу­чение; и все это на основании того, что каждая личность яв­ляется объектом уважения и заботы.

Конфуций пробудил в своих друзьях желание построить реформированный мир и в процессе подготовки к этому под­нять уровень своего образования до высочайших стандар­тов. Он читал ученикам курс лекций по предметам, знание которых считал важным для каждого кандидата на пост го­сударственного чиновника. Некоторые из этих предметов были техническими (правительственные документы, прото­колы и правила); некоторые — практическими: церемониаль­ные процедуры и музыка; а некоторые — гуманитарными: история, литература и философия, которые он считал глав­ными инструментами для формирования характера.

Когда Конфуций начал посвящать большую часть своего времени регулярным занятиям, он оставил работу и стал жить на ту плату, которую могли предложить ему ученики, даже если это была всего лишь связка сухого мяса, и не отка­зывал никому, кроме глупцов и лентяев. Он отличался от всех, кто учил до него, не только тем, что был первым про­фессиональным учителем в Китае, но и тем, что к нему мог обратиться любой человек, независимо от происхождения, и узнать все возможное о принципах, разнящихся с теми, которые поддерживали существующую общественную фор-

100 От Конфуция до империи

мацию. И все же он считал себя не столько учителем, сколь­ко человеком, готовящимся к великой задаче. Конфуций имел мессианскую убежденность в том, что рано или поздно его призовут осуществить на практике те реформы, которые он проповедовал. Ученики были его потенциальными заме­стителями, которые помогут решить эту задачу, когда при­дет время.

Хотя последователи идей Конфуция в последующие эпо­хи отличались большой ученостью, а слово «конфуцианство» стало синонимом образованности, сам Конфуций интересо­вался книгами только как источниками знаний и инструмен­тами для формирования характера. О наиболее часто исполь­зуемой им книге «Шицзин» он говорил, что та может «вдох­новить, расширить кругозор, сблизить с другими людьми, научить, как сдерживать свое недовольство»; кроме того, она содержала практическую информацию — названия живот­ных и растений, правила поведения и житейский опыт. Он стремился развивать в своих учениках критическое мировоз­зрение, призывал их смотреть и слушать, при этом воздер­живаясь от суждений о том, что вызывает сомнения, и был строг с теми учениками, которые, копируя древний текст, пытались угадать смысл, вместо того чтобы оставлять про­пуски в «темных» местах.

Конфуций сделал больше любого другого человека в Ки­тае для укрепления верховного авторитета учителя, что дос­таточно иронично, поскольку он ясно говорил о собствен­ном несовершенстве, с готовностью признавал свое неве­жество и никогда не претендовал на то, что обладает монополией на истину. Если ему казалось, что ученик прав, он так и говорил; если тот ошибался, он рассуждал вместе с ним, а если ему не удавалось переубедить, просто оставлял тему. Он никогда не грозил и не запугивал («Человек, кото­рый прикрывает свою внутреннюю слабость грубыми и вы­сокомерными манерами, не лучше, чем вор», — говорил он).

От Конфуция до империи 101

Он воспринимал все знания как гипотетические, а все рас­суждения — как утлое суденышко в океане неопределенно­сти. Такой подход к истине, когда каждое заключение рас­сматривается как гипотеза, которая может быть опроверг­нута, составляет основу того, что мы сегодня называем научным методом. Это также достаточно иронично, посколь­ку Конфуций не испытывал особого интереса к науке: для него главным объектом изучения был человек, а не звезды. Когда его спросили, что такое добродетель, он ответил: «Это значит любить людей». Когда его спросили, что такое зна­ние, он ответил: «Это значит знать людей».

Конфуций исключил из своей учебной программы стрельбу из лука и управление колесницей, так как эти предметы принадлежали военной аристократии, но, желая придерживаться традиций — поскольку он был самым ми­ролюбивым революционером из всех, кто когда-либо жил на Земле, — принимал такие аристократические верования и практики, которые служили его цели. Конкретным при­мером здесь может служить их добавление к тому, что на­зывалось ли. Это слово первоначально означало сосуд, ко­торый использовался в жертвоприношениях, а затем стало обозначать весь ритуал жертвоприношения. Мы уже гово­рили о том, что церемониал не проводил особых различий между живыми и мертвыми, сделал храмы центром как ре­лигиозных, так и мирских дел, а также сблизил людей и ду­хов. Священные сосуды использовались и во время дру­жеских пирушек; церемонии для живого царя мало отлича­лись от тех, которые были посвящены его трупу, — поэтому посол, вернувшийся после выполнения миссии для своего правителя, мог сделать доклад его могиле. Со временем ли стало предметом как повседневного, так и религиозного по­ведения, что привело к формализации манер и этикета не только при общении человека с богом, но также человека с человеком.

102 От Конфуция до империи

Этот предмет вызывал у Конфуция все больший инте­рес не только потому, что умение вести себя правильно и с большим достоинством имело прямое отношение к его стремлению принять участие в управлении государствен­ными делами, но и потому, что он искал способ формиро­вать потенциальных министров из людей, не прошедших школу аристократического воспитания. Он также сделал из ли нечто более важное, чем свод правил, предписывающих, когда поклониться или где посадить самого почетного гос­тя (слева от себя; впоследствии в Китае дорогих гостей ста­ли сажать по правую сторону). Конфуций рассматривал ли как восприятие всей совокупности людей в качестве едино­го социального существа. «Во всех своих делах, — говорил он ученикам, — относись к людям так, словно принимаешь дорогих гостей; а если тебя поставят руководить другими, распространяй доверие так, словно прислуживаешь в важ­ном жертвоприношении. Не делай людям того, чего не же­лаешь себе, и тогда и в государстве, и в семье к тебе не бу­дут испытывать вражды».

Поскольку манеры могут быть показными, либо даже скрывать безразличие или злые намерения, в них нет истин­ного ли. Конфуций ни во что не ставил правильное поведе­ние, которое не подкреплено искренностью. Он говорил: «Разве ли не означает нечто большее, чем простое подноше­ние яшмы и шелка?» Для него ли означало значительно боль­ше, от высочайших повелений сердца до простого здравого смысла, — например, когда шапки из конопли, которые, со­гласно требованиям ли, следовало надевать во время жерт­воприношений, стали слишком дорогими, он не постеснял­ся использовать более дешевую шапку из шелка. Но от тра­диционного ли отойти было непросто: перед аудиенцией с правителем, перед тем как войти во дворец, следовало со­вершить поклон на внешних ступенях, поскольку Конфуций настаивал на необходимости проявлять уважение к прави-

От Конфуция до империи 103

Лаоцзы встречает Конфуция. Гравюра. I в. до н. э.

телю, а истинное уважение состояло еще и в том, что под­данный всегда должен был говорить искренне, даже если при этом он рисковал своей жизнью. Основные принципы ли заключались в том, чтобы всегда воздерживаться от необду­манных действий, проявлять умеренность в суждениях, ува­жать других, сохранять достоинство перед лицом опасности, никогда не терять хороших манер и не выставлять напоказ свое богатство или эрудицию. Конфуций говорил, что один человек хорошо знает, как сохранять дружбу, потому что, независимо от продолжительности знакомства, никогда не забывает проявлять уважительность. Он считал, что ли со­относится с его концепцией образования следующим обра­зом: «Если в человеке естественность превосходит воспитан­ность, он подобен деревенщине. Если же воспитанность пре­восходит естественность, он подобен слуге, ведающему бумагами». Следовательно, только после того как воспитан­ность и естественность гармонично дополнят друг друга, мы получим человека, достойного того, чтобы принадлежать к

104 От Конфуция до империи

правящему классу. Одно время ли играло важную роль в обучении общественного человека правилам поведения, дис­циплине, а также сведении воедино всех атрибутов, необхо­димых для управления.

В этом аспекте соблюдения внешних приличий ли ока­зывало глубокое влияние на протяжении всей китайской истории. Его называли принципом, который является целью китайской национальной жизни, воспитанием, отличающим китайцев от варваров или зверей. Если считать, что тенден­ция ли подавлять радикализм и проявлять уважение к влас­тям, которые его не заслуживают, ответственна за периоди­ческие вспышки насилия, словно бы слишком долго сдер­живаемый под крышкой пар прорывался наружу, то это создаст ложное представление о концепции Конфуция. Для него ли включало в себя абсолютную честность, страстное стремление к мудрости и стойкую веру в те качества, кото­рые все люди ценят превыше всего, такие как отвага, спра­ведливость и сострадание.

Еще одним аристократическим дополнением к ли, кото­рое Конфуций сделал по своим собственным соображени­ям, была музыка. Для нас музыка является изящным искус­ством, дополняющим образование. Однако в классическом мире, будь то в Греции или Китае, это было не так. Когда более чем через пятьдесят лет после смерти Конфуция Пла­тон написал, что «обучение музыке является самым дей­ственным из всех инструментов, потому что ритм и гармо­ния проникают до самой глубины души», он точно выразил взгляды Учителя. Упорядоченность ритма и гармонические связи звуков передают то, что имел в виду Конфуций, когда говорил, что ли является искусством жить в обществе. Кро­ме того, что звуки имеют внутреннюю связь, в своем внеш­нем проявлении, то есть игре на инструментах, с одной сто­роны, и церемониале — с другой, они так же тесно связаны между собой, поскольку один звук обычно сопровождает

От Конфуция до империи 105

другой. Музыка важна для молодого человека, стремящего­ся проникнуть в правящий класс, представители которого очень часто играли и слушали музыку. Сам Конфуций иг­рал на цине — струнном инструменте, похожем на лютню, — и пел. Согласно традиции Конфуций лично отобрал стихо­творения, вошедшие в книгу «Шицзии», которая в действи­тельности представляет собой сборник песен и давно утерян­ных мелодий, но у нас нет никаких доказательств того, что он сам обучал музыке. Вероятно, этим занимался специаль­ный учитель, в то время как сам он внушал мысль о важности музыки своим ученикам: их характер, говорил он, должен «вдохновляться поэзией, укрепляться изучением ли, а затем полироваться изучением музыки».

Мы теперь должны обратиться к тому, как он учил, кем были его ученики и что было ему уготовано судьбой на ос­тавшиеся годы жизни.

ГЛАВА 7

От Конфуция до империи. Продолжение

Конфуций учил в легкой, но в то же время строгой манере, в основном используя консультативный метод. Порою он те­рял терпение и устраивал взбучку нерадивому ученику, но это были редкие срывы человека, который усердно старался жить в соответствии со своей верой и под полным самоконт­ролем. Его отношения с учениками отмечены психологиче­ской проницательностью великого учителя.

Например, над Цзы-лу, грубоватым, простодушным, им­пульсивным парнем, наделенным солдатской прямотой и преданностью, он мягко подшучивал. По отношению к Жань Цю, весьма одаренному, вкрадчивому и амбициозному по­литику, которого трудно себе представить погибшим в борь­бе за безнадежное дело, Конфуций порою бывал резок, но тот никогда его не бросал. Порою он отпускал колкости в отношении Цзы-гуна, невозмутимого горожанина, который, не нарушая конфуцианских принципов, добился большой популярности, стал выдающимся дипломатом и политиче­ским советником, а также философом и в то же время сумел сколотить значительное состояние; среди последователей Конфуция он занимал второе место следом за Учителем. Напротив, Янь Хуэй, вероятно, был самым бедным из всех

От Конфуция до империи. Продолжение 107

учеников и умер молодым, не успев ничего достичь: к нему Конфуций относился как к собственному сыну.

Это всего лишь несколько имен, сохранившихся в исто­рии. Каждый из них начинал как ученик и сопровождал Кон­фуция как последователь. Вероятно, их было всего лишь две или три дюжины — хотя оценки здесь варьируются от двух десятков до нескольких тысяч. По всей видимости, это объяс­няется смешением таких понятий, как последователи и уче­ники. Очевидно, что многие молодые люди прошли состав­ленный Конфуцием трехлетний курс обучения, а затем от­правились своим путем.

Своим будущим ученикам Конфуций ясно давал понять, что он не собирается учить их тому, как стать богатым. Кро­ме того, он считал, что человек должен стремиться не к тому, чтобы стать известным, а к тому, чтобы стать достойным этой известности. Точно так же человек должен стремиться не к тому, чтобы получить должность, а к тому, чтобы хорошо подготовиться к той должности, на которую его могут на­значить. Таким образом, строгие принципы и скрупулезная подготовка гарантировали, что какие бы плохие связи ни имел ученик, он закончит курс обучения прекрасно готовым к тому, чтобы получить пост в правительстве. А сам Конфу­ций, хотя он никогда не оставлял надежд на высокую долж­ность, оставался незамеченным на фоне многих лет государ­ственной политики взяточничества и неприкрытой алчно­сти. Но внезапно, когда ему было уже почти пятьдесят лет, политические волнения в княжестве Лу поставили его пе­ред трудным выбором.

Учитывая существовавшие тогда условия, не было ниче­го необычного в том, что подчиненные время от времени следовали примеру своего начальства: иногда человек, на­значенный управлять городом, закрывал городские ворота и делал город своей личной вотчиной или, если город нахо­дился на границе, присоединял его к соседнему княжеству,

108 От Конфуция до империи. Продолжение

рассчитывая получить там более высокую должность. На этот раз, около 505 года до н. э., подчиненный зашел еще даль­ше. Некий Ян Ху схватил главу правящего клана Цзи, в ко­тором занимал пост одного из самых высокопоставленных сановников, и бросил в темницу. Ян Ху вынудил правителя отдать ему свою власть, а затем заставил глав остальных двух семей принести торжественную клятву в том, что только он один, а не кто-то из них или номинальный князь является правителем всего Лу. Силой или обманом он пытался завер­бовать себе сторонников. Так он завоевал доверие управите­ля домашнего города клана Цзи, добросовестного человека, убедив его в том, что целью переворота является восстанов­ление законной власти князя. На этом основании управи­тель пригласил Конфуция присоединиться к мятежу и за­нять место в администрации. Конфуций никогда не одобрял мораль «Трех семей», как и узурпацию ими княжеской вла­сти, поэтому искус впервые предложенной высокой долж­ности, должно быть, вызывал у него сильный соблазн, про­буждая мысль о том, что она может стать первым шагом в процессе возрождения всего Китая, в котором он сам сыгра­ет видную роль. Но это была лишь мечта человека, сознаю­щего свой возраст, и, как следует поразмыслив, он отклонил предложение. К тому же истинные намерения Ян Ху очень скоро стали всем очевидны после того, как узурпатор попы­тался убить глав всех трех семей. После того как планы Ян Ху были раскрыты в последний момент, ему пришлось бе­жать в соседнее княжество Ци, где он тщетно пытался вы­звать вторжение в Лу. В итоге клан Цзи восстановил свою власть.

Но этот мятеж заставил правителей осознать потребность в чиновниках, которые не превратятся в предателей. Учени­ки Конфуция начали добиваться признания. Они получали важные посты, среди которых был и весьма влиятельный пост управляющего в семействе Цзи. Однако сам Конфуций

От Конфуция до империи. Продолжение 109

ничего не получил, несмотря на то что младший сын главы семьи Цзи стал для него кем-то вроде покровителя. Когда Конфуций увидел, что его друзья смущены тем, что они по­лучили должности, в то время как их учитель оказался обой­денным, он попытался их успокоить: человек может внести существенный вклад в управление государством, сказал он, просто будучи хорошим подданным.

Неспособность Конфуция пресмыкаться ради получения должности можно проиллюстрировать его общением с млад­шим Цзи. Когда последний преподнес ему в подарок лечеб­ное средство, которое любой человек на месте Конфуция принял бы с благодарностью, он даже отказался его попро­бовать: «Не зная, что это такое, я не могу этого сделать». Когда младший Цзи спросил совета о том, как лучше спра­виться с разнузданными разбойниками, Конфуций сказал: «Если вы откажетесь от излишних желаний и будете поощ­рять людей наградами, они не станут разбойничать». Этот принцип, согласно которому добродетельное правительство порождает добродетельный народ, совпадал с глубокой ве­рой Конфуция в силу личного примера. Но он не показался привлекательным младшему Цзи, который, после того как его единокровный брат умер при загадочных обстоятельствах и он возглавил клан, проявил такую же готовность, как и его предшественники, вести войну, оставляя князя без власти, хотя хроники все же приписывают ему немалые админист­ративные способности.

Но Конфуций добился слишком большого уважения, что­бы от его услуг можно было просто так отказаться. Вскоре ему предложили высокую должность советника князя. На­конец у него, казалось, появилась возможность быть услы­шанным при обсуждении важных государственных дел, и годы его размышлений трансформируются в позитивные действия, которые, возможно, приведут к наступлению но­вого золотого века. Конфуций принял предложение со сво-

110 От Конфуция до империи. Продолжение