Возможна ли деполитизированная стратегия устойчивого развития?

При всех различиях методологии исследователи выделяют два формальных подхода — теории «слабой» и «сильной» устойчивости. В первой природа и различные формы производственного капитала рассматриваются как взаимозаменяемые блага (теоретически и практически). Поэтому развитие производства неограниченно, так как научно-технический прогресс дает возможность изменять технологии в сторону уменьшения потребления природных ресурсов при сохранении объемов выпуска продукции. Эколого-экономическое развитие считается устойчивым, если общий запас ресурсов (человеческого интеллекта, производственного капитала и природы) не уменьшается во времени.

Теория «сильной» («строгой») устойчивости предполагает максимизацию чистых выгод от экономического развития при увеличении качества и количества природных ресурсов во времени. Ее сторонники считают невозможной взаимозамену между производственным и природным капиталом, а тем самым существенно сокращают возможности использовать математический аппарат, позволяющий оценивать варианты устойчивого развития с точки зрения формальных критериев. Развитие считается устойчивым при выполнении следующих условий:

1) вовлечение возобновляемых природных ресурсов меньше или равно их естественному приросту;

2) уровень загрязнения меньше или равен способности самовосстановления природы;

3) экологический риск нарушений п. 1-2 исключен;

4) использование невозобновляемых природных ресурсов допускается только в целях увеличения их удельного производственного потребления и при экономическом росте с одновременным снижением абсолютных объемов потребления невозобновляемых ресурсов;

5) поддержание многообразия животного и растительного мира;

6) антропогенные изменения природы допускаются при возможности восстановления нарушений в ней;

7) поскольку природа способна трансформировать незначительные негативные воздействия в непредсказуемые катастрофические последствия, необходима повышенная осторожность и стратегия, направленная на снижение интенсивности антропогенных воздействий на природу [1].

Эти сформулированные лондонской школой экологической экономики (Д. Пирс, И. Уорфорд, X. Дэли) требования ставят довольно жесткие, трудно выполнимые на практике и трудно контролируемые условия. Тем не менее концепция «сильной» устойчивости заслуживает самого пристального внимания, так как ориентирует на поиск максимально эффективных в экологическом отношении технических решений. Однако обе теории («сильной» и «слабой» устойчивости) абстрагируются от весьма существенных для понимания данной проблемы социально-экономических, политических и ценностно-ориентационных аспектов устойчивого развития.

Убеждение в том, что для принятия мудрых решений в сфере экологических проблем необходимы прежде всего солидные технические знания, или в том, например, что во главе Агентства по охране окружающей среды в США должны стоять технократы, довольно распространено. «Такой подход, — пишет У. О. Дуглас, — свидетельствует лишь об ограниченности или недальновидности...» [2]. Технические специалисты в решении экологических вопросов, считает Дуглас, играют второстепенную роль — они лишь указывают путь к достижению поставленных целей.

В более общей постановке речь следует вести о необходимости в технических решениях (не только экологических, но и любых социально-экономических, нравственных и политических проблем), прежде всего, учитывать мнение тех широких слоев, чьи коренные интересы эти решения могут затрагивать. Именно такой философско-методологический подход соответствует принципам гуманизма и демократии. Вместе с тем следует четко понимать, что в решении подобных вопросов узкоспециальный, то есть технократический, взгляд профессионалов даже самого высокого класса чаще всего бывает явно недостаточным и требуется выход на ценностные и политические ориентиры, что за пределами узкой рациональности. К сожалению, это обстоятельство далеко не всегда учитывается в необходимой мере.

Президиум Петровской Академии наук и искусств, например, придавая первостепенное значение задаче перехода России на путь устойчивого развития и справедливо указывая на неоправданно затянувшуюся подготовку соответствующей национальной программы, представил проект, разработанный под руководством академика Е. П. Борисенкова. Однако в данном документе внимание уделено, в основном, чисто техническим вопросам охраны окружающей среды [З]. Академик ПАНИ, доктор экономических наук В. Волович совершенно справедливо ставит вопрос о том, что природная среда в целом как коллективно потребляемое благо должна стать объектом планирования с учетом диалектического единства природопотребления и природоохраны. Такой методологический комплексный подход противопоставляется стоимостному остаточно-затратному принципу, согласно которому оценивается не столько достигнутый экологический эффект конкретных практических мер, сколько объем вложенных и освоенных финансовых средств [4].

Вместе с тем следует подчеркнуть, что экологическая устойчивость может быть обеспечена только на основе устойчивого экономического развития, но отнюдь не за счет прекращения развития экономики и, тем более, ее низведения до примитивных форм хозяйствования. Более того, необходимо обеспечивать и социальную устойчивость общества, под которой понимается, во-первых, его способность противостоять воздействию внешних к внутренних факторов, негативно влияющих на благосостояние населения; во-вторых, консолидация и согласие членов общества, достаточные для эффективных коллективных действий, направленных на достижение общих, в том числе экологических, целей.                               

Группа новосибирских ученых под руководством профессора Г. М. Мкртчяна, предлагая так называемый «подход максмина», подчеркивает, что для обеспечения устойчивого развития необходимы не просто экономический рост и максимизация (улучшение положения) благосостояния отдельных индивидов, но, в соответствии с теорией справедливости Д. Ролза, максимизация самых последних, наименее обеспеченных, групп населения [5]. Согласно концепции, общество должно гарантировать одинаковые возможности для всех своих членов вне зависимости от того, к какой социальной, возрастной или этнической группе они принадлежат. В случаях фактических нарушений этого принципа программа устойчивого развития должна предусматривать постепенную его практическую реализацию. Программу экономического развития предлагается называть «равновесной», если гарантируется одинаковый объем потребления во все моменты времени. Необходимым и достаточным условием «равновесно-эффективной программы (программы эффективного и устойчивого эколого-экономического развития)» является, по мнению ученых, то, что она «гарантирует неуменьшающийся объем потребления для всех членов общества даже при росте народонаселения» [6].

Не отрицая правомерности и полезности такого подхода, следует, однако, признать его недостаточным, ибо даже экономическая сторона в его рамках рассматривается довольно односторонне — в аспекте потребления, тогда как для обеспечения социальной устойчивости и жизнеспособности общества не меньшее значение имеют вопросы занятости, возможности для каждого применять свои способности в общественно полезном труде, проявлять инициативу и творчество. Кроме того, методология обеспечения социальной устойчивости в отдельных странах и в глобальном масштабе, необходимой для согласованного решения задач равновесного природопользования, требует анализа и учета конкретных противоречий и соотношений противоборствующих сил, учета реальных столкновений диаметрально противоположных интересов, идеологических и ценностных ориентации, то есть социально-политического, в том числе геополитического и классового, подхода. Именно политический аспект, необходимо присутствующий в концепции устойчивого развития, служит объектом наиболее острых дискуссий.

Принятие идеологии ресурсосберегающего устойчивого развития, считает, например, И. Гительзон, может сделать будущее весьма драматичным, поскольку неизбежно возникнут трения и противоречия между государствами. «Конференция в Рио-де-Жанейро показала, что на пути становления квот и предельных нормативов согласия ожидать не стоит. Как распределить квоты на загрязнение — пропорционально численности населения или уровню промышленного производства? Борьба за право использования ограниченных ресурсов может принять форму мировой «холодной» войны. Новая война за передел мировых ресурсов заставила бы мировое сообщество тратить силы не на изменение технологий и выход из экологического кризиса, а на защиту прав на потребление» [7].

В. П. Казначеев отвергает концепцию устойчивого развития как «западную» и «политизированную», отражающую интересы «золотого миллиарда», то есть группы наиболее развитых стран, как концепцию, реализация которой «приведет к поляризации культур современных ноосферных волн и самоуничтожению планеты» [8]. В этом же духе выступают С. Кургинян, А. Кудинова и В. Репин, считающие, что устойчивое развитие «есть фактическая капитуляция перед геополитическим конкурентом», означающая геноцид населения России и большинства стран мира» [9]. Другие же оппоненты, например М. Рац, наоборот, полагают, что «устойчивое развитие не концепция, а голая идея, мало отличающаяся от коммунистической» [10]

Отмежевываясь от политики, понимаемой в качестве деятельности, направленной на защиту интересов определенных государств, классов или групп, В. П. Казначеев призывает переходить от известного сегодня геополитического уровня на уровень «космополитический» (в данном случае на уровень, связанный с «живым космическим пространством») в целях разрешения проблем глобальной стратегии выживания [11]. В последующих своих работах он, наоборот, выдвигает на первый план геополитику, понимая ее, правда, весьма своеобразно: как некоторую комплексную научно-прикладную дисциплину, «новое междисциплинарное поле науки, имеющее гуманитарно-исторические и естественно-научные аспекты» [12].

Однако необходимо предварительно решить методологический вопрос: четко определить специфику и сущность объекта, который призвана изучать данная наука. Политика, как следует из анализа теоретических источников, есть, прежде всего деятельность, направленная на защиту интересов определенных государств, классов, социальных групп, которые лишь частично совпадают, не совпадают и даже противоречат интересам других государств или же классов, социальных групп внутри данного общества. Она предполагает поиск точек соприкосновения различных интересов, соглашений участвующих в политическом процессе сторон на основе взаимоприемлемых компромиссов, но если преодоление противоречий таким способом ока­зывается невозможным, то политика переходит в явные формы силовой борьбы, в конечном счете — в войну, классическое определение которой: политика, проводимая другими (т. е. «неполитическими») средствами.

Специфический вид политики, проявившийся в развитой форме лишь в XIX-XX вв., — геополитика, сущность которой — борьба крупнейших держав за влияние и господство на всем пространстве земного шара, направленная в первую очередь на достижение целей, выражающих их долговременные специфические интересы. В современных условиях в этой борьбе первостепенное значение приобретают методы экономического, финансового и информационно-психологического давления, поскольку военные решения, когда у противников имеются средства массового уничтожения, оказываются все более взаимно неприемлемыми. Тем не менее побеждающая сторона, как показывают итоги холодной войны, успешно навязывает побежденным странам практически все выгодные для себя условия, которые прежде можно было продиктовать только после победы в «горячей» войне. Вместе с тем военное преимущество одной страны (группы стран) над другими, как показывают события последнего десятилетия в Ираке, Ливии, Югославии, все более склоняет «сильную» сторону прибегать к прямой агрессии, к методам «горячей» войны.

«Если геополитика в прежние времена, — пишет В. П. Казначеев, — касалась политических границ, политических отношений государств и их объединений друг с другом, с различного рода экономическими, военными, социальными или религиозными структурами, то сегодня политические границы как линии разделяющие государства, потеряли свою прежнюю значимость» [13]. С этим утверждением можно согласиться, но с весьма существенным уточнением: потеряли существенное значение границы и суверенитет стран, побежденных в холодной войне. Победители же очень жестко регулируют общение с другими странами в выгодных для себя рамках и решительно, вплоть до массированного применения военной силы, пресекают малейшие попытки нарушения своих геополитических интересов, не говоря уже о нарушениях своих национальных границ на земле, на воде или в воздухе.

Полагать, что геополитика становится каким-то всеобщим объединением, «концептратором» многих научных и практических задач, которые могут быть сведены, как надеется В. П. Казначеев, к задаче выживания всего человечества, пока нет никаких оснований: Скорее, современная геополитика — это небывало масштабная и острая борьба государств за жизненное пространство и стремительно сокращающиеся ресурсы земного шара, за околоземное пространство. Возглавляемый США модиалистский блок (то есть тот самый «золотой миллиард») стремится полностью подчинить себе «нужную» (меньшую) часть человечества, а основную его часть устранить по возможности «мягкими», «гуманными», методами (вроде кабальных займов, организации финансово-экономических кризисов, распространения алкоголя, табака и других наркотиков, платной дорогостоящей медицины, и т. п.), а если потребуется, — жестокими и решительными мерами, связанными с прямым вооруженным насилием.

Истинный смысл геополитических интересов этого блока, именуемого «странами Третьей волны», Олвин и Хейди Тоффлеры с предельной откровенностью выразили в вышедшей в США книге: «Невозможно остановить загрязнение окружающей среды, болезни и иммиграцию в страны Третьей волны».

Богатые страны, пишут они, не смогут выжить, если бедные страны будут вести экологическую войну. Под «экологической войной» в данном случае понимается активная защита странами «третьего мира» суверенных прав распоряжаться природными богатствами на своей территории и отказ подчиняться диктату при решении глобальных экологических проблем. Поэтому, считают Тоффлеры, «напряженность между цивилизацией Третьей волны и двумя более ранними цивилизациями (имеются в виду развивающиеся страны, находящиеся на доиндустриальной ступени и еще не вступившие в постиндустриальную фазу. — В. Т., Г. К.) будет нарастать, и новая цивилизация может с успехом бороться за глобальную гегемонию, как это делали в XVII—XIX вв. модернизаторы Второй волны, то есть индустриально развитых стран, по отношению к представителям Первой волны (под ними Тоффлеры понимают аборигенов африканского, американского, австралийского континентов, индусов и т. п. — В. Т., Г. К.) несколько веков назад» [14, 28].

Тем не менее постановка В. П. Казначеевым вопроса о геополитике как науке, бесспорно, заслуживает внимания и поддержки. При условии, что эта новая дисциплина, во-первых, будет инструментом анализа реальных борющихся сил за господство на нашей планете, во-вторых, поможет осознанию истинных национальных интересов России в этой борьбе и поиску эффективных способов их защиты.

В. П. Казначеи и его коллеги правильно подчеркивают необходимость разработки стратегии национальной безопасности и отмечают фактическое отсутствие таковой. «Осознание Россией своей новой роли в изменяющемся мире, — пишут они, — требует определения ее долгосрочных стратегических интересов, выбора ближайших и отдаленных приоритетов, формирования систем «обратной связи», регистрирующих вектор движения страны и меру расхождения с намеченной траекторией» [12]. Содержанием такой стратегии по отношению к другим государствам должна быть именно определенная российская геополитика, которая, конечно, не может сводиться к концепции стабильного развития, на что вполне обоснованно указывают авторы. Вместе с тем геополитика, направленная на защиту действительных интересов нашего народа, обязана строиться с учетом этой концепции.

Выполнение программы ООН «Повестка на XXI век», предусматривающей переход мирового сообщества на путь устойчивого развития, по мнению В. П. Казначеева, «неминуемо приведет к расколу человечества, к идее выживания «золотого миллиарда», что является научно необоснованным. Налицо полный возврат к идеям Мальтуса» [11]. В действительности концепция, принятая в 1992 г. в Рио-де-Жанейро, вовсе не ставит целью выживание одного миллиарда людей, а имеет ясно выраженную гуманистическую направленность [15]. Вместе с тем следует подчеркнуть, что опасения и тревоги оппонентов не лишены серьезных оснований. Транснациональные корпорации, извращая суть концепции устойчивого развития, используют ее в качестве идеологического прикрытия планов утверждения своего абсолютного господства над миром, чтобы превратить подавляющее большинство землян в покорное стадо, численность которого (возможно, в размере одного миллиарда или даже менее) будет устанавливаться в зависимости от потребностей финансовой элиты «мировым правительством», и таким путем разрешить экологические проблемы, избавив планету от «перенаселенности» [16].

О величайшей опасности для рода человеческого и даже неизбежности в условиях современного глобального рынка, контролируемого транснациональными корпорациями, реализации именно такого плана, явно не декларируемого, но уже осуществляемого на деле, предупреждал выдающийся глобальный аналитик современности Н. Н. Моисеев [17]. Следовательно, чтобы сорвать подобные замыслы, необходима опирающаяся на высокую духовность и научную методологию твердая и последовательная политика российского государства, направленная на освобождение от финансово-экономических, политических и идеологических пут, которыми Запад повязал нашу еще совсем недавно великую державу. В этом залог и необходимое условие спасения всего человечества от надвигающейся на него «железной пяты».

Призывы заменять геополитику «геокосмической» политикой, направленной на взаимодействие с «живым космосом», или не тратить силы на защиту прав на потребление, чтобы направлять усилия государств на «изменение технологий и выход из экологического кризиса», могут импонировать гуманистическому сознанию. Но по реалистичности они мало отличаются от призывов Ф. Бэкона прекратить все политические и классовые распри, чтобы обратить все силы человечества на покорение природы: тогда, полагал он, богатств хватит на всех и, таким образом, отпадут причины борьбы и вражды между людьми. Надежды этого провозвестника научных и промышленных революций могли бы, возможно, оправдаться, если бы Земля со всеми ее природными богатствами уподобилась модели безгранично расширяющейся Вселенной.

Бесперспективность методологического изоляционизма, связанного с жестким отграничением научно-технических и экономических вопросов от политики, четко осознают многие широко мыслящие ученые и государственные деятели Запада. «Охрана природы в гораздо большей степени, — подчеркивает профессор Ф. Сен-Марк, — политическая проблема, чем техническая. Она зависит прежде всего от соотношения сил» [18].

Устойчивое развитие есть нормативная концепция — вектор социальных целей, пишут Д. Пирс и И. Уордфорд, выраженных определенным набором показателей. Содержание развития, подчеркивают они, зависит от конкретных социальных целей, рекомендуемых правительством, его аналитиками или советниками, а следовательно, концепция должна быть политической. Выбор целей основывается не только на политических решениях, но также на преобладающих ценностях и этических нормах, что требует, по своей сути, арбитража между конфликтующими, целями, такими как экономический рост и сохранение окружающей среды, введение новых технологий и сохранение традиционных культур, или согласования роста с социальной справедливостью [19].

Именно нормативный характер концепций объясняет большой «разнобой» методологических подходов и определений ключевых понятий, зависящий, прежде всего, от целей, выдвигаемых в качестве желаемых для общества, а также от предлагаемых средств реализации. Вместе с тем существует и некоторая существенная общность трактовок, что позволяет достигать определенного консенсуса по поводу базовой концепции устойчивого развития. Однако политические государственные решения сегодня имеют определяющее значение с точки зрения того, останется ли эта концепция благим пожеланием или же получит воплощение в практической жизни.

Думается, академик В. А. Коптюг совершенно обоснованно отказался принять участие в правительственной группе по разработке государственной стратегии устойчивого развития, поскольку, по его убеждению, никакой разумной рациональной стратегии без радикального изменения социально-политического курса страны в России быть просто не может [20]. Он вместе с другими известными академиками — социологом Г. В. Осиповым и экономистом Л. И. Абалкиным — обращался в 1996 г. с письмом к Президенту РАН Ю. С. Осипову, в котором подчеркивалось, что «предпринимавшиеся в последние годы на правительственном уровне попытки привязать терминологию устойчивого развития к проводимой в России социально-экономической и политической практике реформ лишь показали научную несостоятельность, бессмысленность и неэффективность такой политики» [21]. Такую оценку разделяет и Президиум Сибирского отделения РАН [22].

В 1997 г. опубликован очередной доклад членов Римского клуба Э. фон Вайцзеккера, А. и X. Ловинсов «Фактор четыре: удвоение богатства при двукратном сокращении использования ресурсов». Авторы убедительными расчетами доказывают, что если повсеместно применить действительно современные технологии, то величина полезного продукта, получаемого от использования единицы ресурсов, может возрасти в 4 раза, а следовательно, мы можем жить в 2 раза богаче, расходуя лишь половину ресурсов. Они приходят к выводу о том, что для реализации таких возможностей развитые страны должны ежегодно выделять около 1% своего валового национального продукта для помощи остальному миру [23].

Трудно, однако, рассчитывать на то, что мировая элита примет подобные предложения, поскольку это не только уменьшит ее прибыли, но вызовет недовольство большинства населения неизбежным снижением жизненного уровня, который уже давно перестал повышаться. В частности, авторы доклада сами отмечают, что в Германии реальная заработная плата с 1980 по 1990 гг. не росла, несмотря на то, что валовый национальный продукт увеличился на 20%.

Упования авторов на моральный фактор мало обоснованы. Вряд ли американский бизнесмен, как замечают оппоненты, с детства усвоивший: «чем длиннее «кадиллак», тем короче переговоры», согласится пересесть на малолитражный автомобиль, чтобы из экологических соображений жечь меньше бензина, или баварский бюргер проголосует за «зеленых», запретивших ему использовать камин, у которого сидели его дед и прадед, если дымоход меньше чем в 200 метрах от соседнего жилья. Кроме того, самого яростного противодействия следует ожидать и со стороны компрадорской буржуазии слаборазвитых стран, заинтересованной не в сокращении, а увеличении экспорта ресурсов, а также со стороны государственных деятелей этих стран, которые видят в высоком спросе на свое сырье в Европе и США единственную возможность расплатиться за внутренние и внешние долги, достигшие уже катастрофических пределов.

Разрушение природы, подчеркивает английский исследователь Р. Уэлфорд, является, прежде всего, результатом человеческой жадности и использования ресурсов в интересах монополистического капитала. Причем мощные корпорации - главные виновники экологического кризиса, стремясь сбить растущую волну массовых протестов, «убеждают нас, что нет особых причин для озабоченности, поскольку события развиваются якобы в направлении увеличения экологической ответственности крупных фирм... Это еще одна корпоративная ложь». Реальный ответ, который дают монополии на призывы мировой общественности переходить на путь устойчивого развития, заключает Уэлфорд, состоит в беспредельном экологическом разбое [24].

Следовательно, самые радикальные социально-экономические и политические изменения во всем мире — необходимое условие эффективного решения экологических проблем. Ни в рамках отдельных государств, ни, тем более, в международном масштабе никакая «деполитизированная» стратегия равновесного природопользования или устойчивого развития в принципе невозможна, поскольку она неизбежно задевает экономические интересы господствующих социальных классов и групп, государств и транснациональных корпораций, которые им всегда кажутся гораздо важнее экологии. Создание соответствующих социально-экономических и, в первую очередь, политических предпосылок — необходимое условие практического решения проблемы выхода из глобального экологического кризиса и перехода человечества на путь устойчивого развития. В этом процессе исключительную роль приобретает субъективный фактор истории: особая ответственность ложится на властвующие политические структуры, и персонально — на высших государственных руководителей.

Вместе с тем предотвращение глобальной катастрофы невозможно без радикальных изменений в массовом сознании всех (или, по крайней мере, большинства) людей планеты, без обеспечения необходимых духовных основ устойчивого развития.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. См.: Разработка принципов и системы экономического регули­рования в Кузбассе: Научный отчет / Рук. Г. Н. Мкртчян. Новосибирск,1995.

2. Дуглас О. И. Там же. С. 225.

3. Борисенков Е. П. Окружающая среда и развитие // Земля русская. 1996. № 21, 22.

4. Волович В. Воспроизводство природной среды // Земля рус­ская. 1997. № 5, 6 (40, 41).

5. Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск: НГУ, 1995.

6. Разработка принципов и системы экономического регулирова­ния природопользования в Кузбассе. Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 1995.

7. Гительзон И. И. и др. Упом. работа. С. 419-420.

8. Казначеев В. П. Проблемы живого вещества... С. 22.

9. Завтра. 1955. № 16 (72).

10. Природа. 1966. № 1. С. 58.

11. Казначеев В. П. Прежде всего... // Вестник МИКА. 1966;

Институт человека // Там же. С. 10.

12. Казначеев В. П., Демин Д. В., Мингазов И. Ф. Геополитика и современные проблемы этногенеза // Человек в российском экономическом пространстве. Новосибирск: НГАЭиУ, 1997.

13. Казначеев В. П. О структуре долгосрочного прогноза социально-демографической и геополитической обстановки в Сибири // Экология человека: духовное здоровье и реализация творческого потенциала личности. Т. 1. Новосибирск: СО РАМН и РАН, 1998.

14. Тоффлер Э., Тоффлер X. Создание новой цивилизации. Политика Третьей волны. Новосибирск: НГУ, 1996.

15. Коптюг В. А. Конференция по окружающей среде и развитию: Информационный обзор СО РАН. Новосибирск, 1992.

16. Турченко В. Н. Сущность и альтернативные парадигмы устойчивого развития // Закономерности социального развития: ориентиры и критерии людей будущего. Ч. 1. Новосибирск, 1994.

17. Зеленый мир. [Спецвыпуск]. 1996. № 12 (218).

18. Сен-Марк Ф. Социализация природы. М.: Прогресс, 1977. С. 333.

19. Pearce D., Warlord J. World Without End Economics, Enviroment and Sustainable Development. The World Bank, Oxford University Press. 1993.

20. Коптюг В. А. Возможна ли разработка устойчивого развития России в настоящее время? // Наука на грани тысячелетии. Вып. 1. Новосибирск: НГУ, 1997. С. 19.

21. Наука в Сибири. 1996. № 42-43

22. О проекте концепции перехода Российской Федерации на мо­дель устойчивого развития // Наука в Сибири. 1995. № 8.

23. Weizsaker E., Lovins F. В., Lovins L. Н. Factor Four: Daubling Wealth — Halving Resourse Use. The New Report to the Clab of Rome. London: Earthcan Publication. Ltd, 1997.

24. Welford R. Hijacking Environmentalism. Corporate Responses to Sustainable Development. London: Earth Publ., 1997.

Глава 2. Духовные основы устойчивого развития.

Сущность духовности

Третье тысячелетие должно усвоить уроки и вернуть Уважение к Природе в духовный канон.

Владимир Гусев

Высочайший взлет духа всегда был необходимым условием всех великих человеческих деяний. Египетские пирамиды — результат концентрированной научно-технической мысли того времени, органично слитой с верованиями и идеологией, с нравственными и эстетическими идеалами. Выразителями идей и архитекторами были немногие талантливые личности, но непосредственными создателями — сотни тысяч простых людей, объединенных и воодушевленных небывалым по дерзости замыслом — победить своим трудовым подвигом саму смерть и всесокрушающий поток времени.

Подобный, охватывающий глубинные массы народа, подъем человеческого духа делал возможным создание великих империй, подготавливал эпохи Возрождения и Просвещения, великие переселения народов и географические открытия, все социальные, научные и промышленные революции, обеспечивал победу сил прогресса, гуманизма и добра. Однако до сих пор все достижения по своей сути были противоречивыми: независимость обществ от капризов природы достигалась за счет все более разрушительных воздействий людей на окружающую среду. Этот экспансивно-гомеорезный путь развития, по которому человечество идет со времен неолитической революции, к концу второго тысячелетия исчерпал свой прогрессивный потенциал.

Переход на кооперативно-гомеостазный путь, получивший название устойчивого развития, предполагает утверждение принципиально иных отношений между природой и обществом и между людьми, когда для человека каждый другой и природа станут высшими ценностями независимо от степени их полезности. Это означает, что необходимо совершить в глобальном масштабе переворот в производительных силах и общественных отношениях более радикальный, чем когда-либо в истории. Поэтому и сдвиг в общественном сознании людей всей планеты, необходимый для столь грандиозных свершений, должен по размаху и глубине быть беспрецедентным, то есть стать глобальной духовной или этической революцией [1; 2].

Вместе с тем следует подчеркнуть, что предлагаемая П. Г. Олдаком классификация цивилизаций, предусматривающая выделение двух типов — материально-ориентированных и духовно-ориентированных цивилизаций, — не имеет научных оснований, ибо любое общество, для того чтобы развивать духовную сферу, должно позаботиться об обеспечении надежной материально-производственной основы, включающей и соответствующую естественно-географическую среду, и физическое здоровье населения. Причем переход на путь устойчивого развития не отменяет, а усиливает такую ориентацию, наполняя ее новым, более глубоким, содержанием. Можно лишь согласиться, что капитализм доводит материальную ориентацию до абсурда, превратив мотив безграничного приращения капитала и потребительства в высшую самоцель: «Исполнилась мечта идиотов — мы затрачиваем все больше труда, перемалываем все больше природных ресурсов, чтобы удовлетворить выдуманные нами потребности» [1, 40]. Бесспорно и то, что без изменения массового сознания устойчивое развитие невозможно, но для этого необходимы соответствующие практические действия самих масс. Вместе с тем для любого массового действия нужны соответствующие идеологические предпосылки.

Эта истина все более проникает в сознание людей планеты. В США с конца 70-х гг. издается международный журнал «Экологическая этика», в котором обсуждаются этические и экологические аспекты взаимоотношений общества с окружающей средой. Большое внимание в нем уделяется вопросам устойчивого развития, рассматриваемым с различных методологических позиций, причем центральное место занимает поиск духовных основ перехода к равновесному природопользованию. Подчеркивается, что оптимизм 60-х гг., выражающий уверенность в неуклонном прогрессе и неизбежном улучшении общей ситуации в мире, сегодня кажется едва ли не наивным анахронизмом. Вместе с тем журнал отражает разные взгляды фактически уже сложившегося мирового экофилософского сообщества на проблему глобального экологического кризиса и поиски путей ее практического разрешения [З].

О необходимости спасения окружающей среды заговорила католическая церковь. «Современному обществу не найти решения экологических проблем, если оно не обратит внимания на свой образ жизни. Во многих частях света общество подвержено потребительству и стремлению мгновенно удовлетворять свои нужды, оставаясь между тем безразличным к наносимому ущербу. Как я уже заявлял, серьезность экологической проблемы во всей глубине раскрывает нравственный кризис человека», — утверждает папа Иоанн Павел II. Он объявил св. Франциска покровителем природы. В русле христианского богословия сформировалось даже особое направление — экотеология. Среди американских философов растет убеждение о необходимости объединения всех верующих и атеистов, особенно сторонников левых, в том числе марксистских направлений, поддерживающих экологические движения, в «зеленую коалицию», которая будет бороться со всеми антиэкологическими силами, не желающими считаться ни с чем, кроме непосредственной материальной выгоды [4].

Чтобы не отдельные подвижники, но люди в своей массе ориентировались на духовные ценности (причем не в качестве средств обеспечения материальных благ в этом мире и не ради обещанного блаженства в загробном мире) как на самоцели, придающие глубокий смысл и составляющие истинное богатство бытия, они должны быть по возможности освобождены от забот об обеспечении элементарных материальных условий своего существования, включая питание, жилье, образовательные и медицинские услуги, личную безопасность. Только тогда может быть реально обеспечен в мировом сообществе приоритет духовных ценностей над материальными, о чем мечтают издавна мыслители почти всех философских и религиозных направле­ний. До тех пор постоянно отдавать приоритет духовным ценностям не на словах, а на деле — поступками и всем образом своей жизни — способны лишь немногие одержимые высокими идеями подвижники.

По мере создания необходимых материально-технических условий и, самое главное, по мере реального формирования гуманистических взаимоотношений между людьми труд на общую пользу — на благо не только «ближних», но и «дальних» — будет постепенно превращаться из жесткой необходимости в главную форму свободной творческой самодеятельности и самореализации каждой личности. И тогда станет возможной и духовная революция, необходимая для позитивного разрешения всех глобальных проблем современности. Отсюда следует необходимость в громадной работе по созданию соответствующих духовных предпосылок, в массовом сознании для организованных эффективных практических действий.

Сегодня понятие «духовность» постоянно звучит в качестве ключевого слова в выступлениях ученых, писателей, педагогов, политических и церковных деятелей, в устах людей различных религиозных верований и самых бескомпромиссных атеистов. С ним связывают надежды не только на возможность перехода к равновесному природопользованию, но и на позитивное разрешение всех глобальных проблем со­временности и возрождение России. Однако мало кто обращает внимание, что в него вкладывается часто весьма различное содержание.

Так, среди студентов Орловского пединститута 15% опрошенных отождествляют духовность с внутренним миром человека или со «всем хорошим в человеке», около 20% связывают ее со стремлением к высшим идеалам, 25% — с религией, 5% — со стремлением к красоте и гармонии, столько же — с осмыслением, переживанием своего единства с природой. Причем более половины подчеркивали связь духовности и нравственности. Около 4% считают невозможным определить сущность этого понятия, так как внутренний мир непознаваем, или полагают, что «у каждого своя духовность». Некоторые же выразились в том смысл<