От смерти особой помощью Божией

(Кар. 10, s. 71) Нет ничего проще, чем без обиняков сказать в этом месте: смотрите, как умирает праведник, и никого это не трогает: Невиновного устраняют, и никому до этого нет дела: как слепы честолюбие и высокомерие! Невинность унижена, зависть и ненависть возвеличены. Воззри, Господи, с высоты! Видишь, какое нечестие творят со мной мои враги; о Господи, освободи меня от всякого насилия и не попусти коварному, льстивому языку погубить меня.

Между тем и при этом совсем уже предавшийся смерти (s. 72) князь Гуго совлекает свои одежды, обнажает шею, с завязанными глазами и согнутыми коленями, препоручает себя Богу, предоставляет свою главу удару обнажённого меча, ничего уже не ожидая, кроме неизбежного, молниеносного удара. Но когда палач позади него неуклонно приближается, готовый нанести удар и уже замахивается, нападает на него нежданно-негаданно небывалый, не испытанный доселе ужас, так что он оглядывается по сторонам, говоря в изумлении: «Что это? Что это значит? Откуда сей глас? Откуда сие повеление? Или должен я водворить мой меч в ножны? Не сделав своего дела, со стыдом, подвергая опасности своё тело и душу, удалиться от этого места? На этот раз я не знаю, что со мной: я не чувствую в себе ни малейшей силы, никакой крепости, никакой мощи; протестую перед присутствующими против моих дальнейших (s. 73) действий, насилие выше моих сил, я ничего больше не могу». Собравшийся народ ужаснулся, один во всём обвинял палача, другой подозревал палача и жертву в тайном сговоре, третий дивился князю, парящему между жизнью и смертью, словом, кто во что горазд.

Тогда, между прочим, не возникло в народе никакого разлада или мятежа, а до палача дошёл новый строжайший королевский приказ собраться с духом и сообразно выполнить свой долг, иначе сам он не будет пощажён. Добрые слова и угрозы не могли противостоять руке Божией, отводившей обнажённый меч и отнимавший у палача всю его силу. А когда и вправду оказалось, что на палача кричат напрасно и не так-то легко сыскать кого-нибудь другого, чтобы тот при таких обстоятельствах и при видимом явственном чуде отважился бы нанести удар, тогда король заметно побледнел, поскольку он и его правительство могли подвергнуться осмеянию, что стало бы поводом и причиной всеобщего возмущения и восстания, а гнев короля усилился, следующим образом изливаясь:

«Неужели дошло до того, что я переживу день, когда откажутся неукоснительно выполнить малейшее из моих повелений? Как? Неужели я в моём государстве, при моём дворе, среди моих наиприближённейших советников должен терпеть завзятого предателя на мою погибель и на погибель моей короны? Я не намерен этого сносить, я не потерплю этого, Гуго должен умереть, пусть даже мне придётся обагрить его кровью мою королевскую руку».

В таком пылу поднимает он свою руку, выхватывает (s. 75) меч, желая явить свой гнев, но то был напрасный труд: так случилось в тот же миг, что рука короля оцепенела, члены его и жилы застыли, так что руки короля опустились и обнажённый меч из них выпал58. А когда их величество пришли в себя и окрепли чувствами, они уже постарались одуматься и сказали так: «Теперь, теперь вижу я, насколько я был неправ; узнаю справедливую и могучую руку Всевышнего, защиту и оборону невинного. Приди сюда, мой возлюбленный Гуго, дай мне тебя обнять, тебя, тебя, кого Бог защитил от моей несправедливости; приди сюда, мой верный, честный герой, умилостиви своей молитвой гнев Бога, заслуженно карающего меня, дабы Его Божественное могущество соблаговолило вернуть мне мои прежние силы, дабы опять я владел моей рукой»; после чего узы и путы, в которых томился Гуго, были развязаны, сняты с него и удалены, и он опять стал свободен в своих движениях. Как только Гуго поднял глаза, сомкнутые дотоле, и узрел короля, сердце его смягчилось, ибо его величество бросился ему на шею, прося прощения за всё причинённое зло и умоляя, чтобы рука его обрела прежнюю силу: Гуго падает в ноги королю, своему господину, но тот поднимает его; один другому сострадает: король сострадает невинному, на которого по своей строптивости навлёк позор и всенародное поношение, Гуго же сострадает королю, чья рука отягощена таким несчастием, и это длится, пока Всемогущий Бог не простирает свою милостивую руку и не возвращает королю его прежние силы, избавив их от паралича. Отчего происходит необычайная радость и ликование всего королевского двора, распространяющаяся (s. 77) по всему городу, что даёт королю повод к новой приязни и союзу с Гуго, дабы не только вернуть ему прежние чины и почести, но и королевскую милость во всей её полноте.

Между тем, говорит повествователь, он вынужден признать, что этой истории Эгинард не сообщает. И сам Эйнхард не отрицает, что «записал не всю историю вышеупомянутого короля Карла, в которую может входить и эта, не заслуживающая быть причисленной к другим славным королевским деяниям, но она ничуть не менее достоверна, поскольку в Эльзасской Хронике (s. 78) уделено ей немало пристального внимания ради различных, проистекающих из неё обстоятельств, так что она там хорошо и отчётливо записана». Он поднимает вопрос, по праву ли Гуго именуется «бургундским» и не тот ли он, кого Регино называет графом Туронским и упоминает его как посла Карла Великого на Восток. При этом он цитирует Регино Прюмского: «Регино пишет в году от Р.Х. 811, что в подтверждение мира (s. 79), заключённого с императором Никифором в Константинополь направлены (Карлом) в качестве королевских послов Хайдо, епископ Базеля и Гуго Туронский59. И даже если не было у оного господина другой великой заслуги, кроме упомянутого посольства по королевской милости, и этого было бы достаточно, чтобы приписать ему всё остальное».

Этим патер Лира завершает первую часть своего повествования.

Историческая справка. Это предположение патера Лиры подтверждается. Гуго действительно был послом Карла Великого в Константинополь в году 811. Легенда, впрочем, сделала из посольства от Карла Крестовый поход Карла Великого в Константинополь. Здесь разъясняется эта примечательная легенда. Стоит сравнить с ней старофранцузский текст, изданный в «Старофранцузской библиотеке» Венделином Ферстером, Bd. 2, Leipzig (Reisland) 1900: Путешествие Карла Великого в Иерусалим и в Константинополь, изд. Е.Кошвица, IV выпуск. Как там повествуется, Карл Великий выехал, чтобы посетить в Константинополе короля Гуго, ибо супруга Карла объявила, что Гуго более достоин короны, чем Карл. Гуго выступает в этом предании как тринадцатый среди двенадцати, но Карл со своими двенадцатью паладинами направляется к нему. Гуго требует, чтобы Карл со своими двенадцатью рыцарями совершил то, что он хвастливо обещал совершить, иначе он обезглавит их. При помощи сильных реликвий паладинам удаётся совершить двенадцать тяжёлых подвигов, насколько это требуется, чтобы получить помилование от Гуго. Карлу достаются следующие реликвии: рука св. Симеона, кровь св. Стефана, мученика, и голова Лазаря. Эта голова Лазаря, как учит нас легенда, была доставлена в Андлау из Константинополя супругой Карла III св. Рикардой. Этим явственно подтверждается, что писавший легенду приписывает легенде о Крестовом походе Карла Великого событие, частично связанное с Карлом III. Это в точности совпадает с историей, в которой Карл III предстаёт перед нами человеком беспомощным. Так что Рикарда, его супруга, вполне могла задаться вопросом, кто более велик и более достоин носить корону: Карл Третий или Гуго Турский. Всё разъясняется наилучшим образом, как только времена, отодвинутые в легенду, сопоставляются с реальными историческими временами. Императрица, считающая Гуго более, чем Карла, достойным носцть корону, не кто иная, как Рикарда. Сказание о Рикарде в сочетании со сказанием о Карле и двенадцати паладинах, образует легенду оКрестовом походе Карла Великого. Путешествие Гуго в году 811 в Константинополь и гораздо более поздний поход Рикарды, благодаря которой голова Лазаря доставлена в Андлау, перепутаны слагателем легенды. Карл Великий, согласно старофранцузскому тексту, доставляет многие реликвии:

План Тура, на котором обозначено место, где стоял замок Гуго.