Шейх Баха ад-Дин Накшбанд ал-Бухари в памяти людей
(Биография шейха, записанная со слов и по письменным воспоминаниям его ближайших учеников Ала-ад-Дина Аттара и Мухаммада Парса неким Абдул Мухани Мухаммад Бакыром ибн Мухаммад Али в 804 г. х./1401 г., т. е. через 12 лет после смерти Баха ад-Дина, была издана в Бухаре в 1328 г. х./1901 г. под названием «Макамат»).
Шейх Баха ад-Дин родился в месяце мухарраме 718 г. хиджры (1318 г. н. э.) за три года до смерти знаменитого шейха Ходжи Али ар-Ромитани, известного также под именем Азизан («величайший», «укрепляющий»), в селении Каср-и-Гиндуван (в одном фарсанге от города Бухары) и там же погребен в понедельник 3-го раби-ул-эввеля 791 г. хиджры (1389 г. н. э.), прожив на свете семьдесят три лунных года. Его рождение, по преданию, предвидел один из наиболее известных учеников шейха Азизана — шейх Ходжа Мухаммад-Баба ал-Симаси, который часто бывал в селении Каср-и-Гиндуван и однажды, находясь там незадолго до своей смерти, предсказал, что здесь родится тот, кому суждено стать великим в тарикате (мистическом Пути) и через него селение Каср-и-Гиндуван («индийская крепость») получит название «Каср-и-Арифан» («крепость познавших Божественную Истину»). Узнав о рождении Баха ад-Дина, шейх ал-Симаси назвал его своим духовным сыном и, умирая, завещал своему халифу (преемнику) Сайиду Амиру Кулалу беречь Баха ад-Дина. Согретый чудодейственной любовью ал-Симаси, Баха ад-Дин уже в раннем детстве творил чудеса, которые ставили в тупик его окружающих. Рос он и воспитывался, по-видимому, под ближайшим руководством своего деда, друга шейха ал-Симаси, потому что в рассказах как самого Баха ад-Дина, так и его современников ему уделяется особенное внимание, между тем как отец упоминается редко. Под влиянием наставлений духовного отца своего, Ходжи ал-Симаси, и деда, большого друга дервишей, у Баха ад-Дина с раннего детства стал слагаться тот мистически настроенный характер, который впоследствии привел его на путь высоких подвигов созерцательной жизни. Женившись на семнадцатом году, Баха ад-Дин недолго пользовался сладостями семейного очага, ибо вскоре по смерти своего духовного отца и наставника, шейха ал-Симаси, дед взял его в Самарканд и там водил по всем почти мало-мальски выдающимся дервишам, заставляя внука поучаться у них духовной жизни. А когда оба они вернулись к себе домой, дед «покончил с отношением Баха-ад-Дина к его жене», отославши его жену к ее родителям. В это время рвение на пути тариката у Баха ад-Дина усиливается под влиянием того, что к нему попадает одна из реликвий знаменитого шейха Азизана, его «кулях», или дервишеская шапка. В то же время место его духовного руководителя и ближайшего наставника заступает любимый ученик покойного Ходжи ал-Симаси, Сайид Амир Кулаль, которому ал-Симаси еще при жизни завещал заботиться о Баха ад-Дине, как уже говорилось выше. Одновременно с суфийскими подвигами Баха ад-Дин занимается и чисто житейским делом: вместе со своим отцом Баха ад-Дин ткал роскошную шелковую цветную ткань «камха» и резал по металлу разные узоры. Отсюда его прозвище «Накшбанд» — «чеканщик». Однажды Баха ад-Дину приснилось, что один из славнейших тюрскских шейхов, Хаким-Ата поручает его некоему дервишу. Когда Баха ад-Дин пробудился, дервиш так отчетливо запечатлелся в его памяти, словно он живой стоял перед ним. Когда Баха ад-Дин рассказал сон деду, последний истолковал его в том смысле, что Баха ад-Дин получит счастье от тюркских шейхов. И Баха ад-Дин решил разыскать дервиша, что ему через некоторое время и удалось. Дервиша этого, происходившего из среднеазиатских тюрков, звали Халил; он произвел такое сильное впечатление на Баха ад-Дина, что последний оставался при нем некоторое время. Через шесть лет после этого дервиш сделался государем Среднеазиатского Заречья под именем Султана Халила или Казан-Султана. Баха ад-Дин пользовался его большим расположением, изучив, по его словам, придворное обхождение и сделавшись свидетелем многих событий в жизни этого султана; в его служебные обязанности входило также и непосредственное исполнение смертных приговоров над разными лицами, присуждаемыми султаном к казни. Однажды, выступая в роли палача, Баха ад-Дин посадил присужденного к казни человека на колени и, сотворив молитву, хотел отрубить ему голову, но сколько ни ударял мечом по шее — никакого вреда не мог ему причинить. Заметив, что в то время, когда он рубит казнимого по шее, тот что-то шепчет, Баха ад-Дин воскликнул: «Заклинаю тебя Богом, во власти которого находятся души всех, скажи мне, что ты хочешь?» — «Ничего я не желаю, — отвечал казнимый, — но у меня есть шейх-наставник, к заступничеству которого я и взываю в настоящую минуту». Из дальнейшего разговора палача и жертвы выяснилось, что могущественным шейхом, останавливающим губительную силу меча, оказался Сайид Амир Кулал — шейх самого Баха ад-Дина, опекавшего его по посмертному поручению шейха Азизана. Под впечатлением этого момента Баха ад-Дин еще более познал всю святость своего наставника и понял великое значение пира-руководителя в жизни каждого его ученика («мюрида»): если пир столь чудесно охраняет последнего от удара меча в этой жизни, можно надеяться, что он сохранит его и от адского огня. Следует отметить, что Сайид Амир, как и многие другие суфийские шейхи, владел мирской профессией изготовителя глиняной посуды, что отразилось в его прозвище — «кулал» («горшечник»). Наряду с обязанностями палача Баха ад-Дин не переставал заниматься и суфийскими подвигами. Когда же совершился неожиданный трагический конец царствования Султана Халила и когда Баха ад-Дин, по его словам, в одно мгновение увидел все дела и бремена его царствования развеянными и рассеянными, как пепел,— его сердце стало холодным и нечувствительным ко всем благам этого мира; для него стало ясно, что о величии и пышности царей нельзя судить по их внешним проявлениям, но необходимо твердо помнить, что на земных царях могущественный Царь царей проявляет свое величие во всех смыслах. Лишившись своего царственного покровителя, он пришел в Бухару и поселился вблизи города, в селении Рийвартун, уйдя всецело в созерцательную жизнь подвижника, но в то же время не чуждаясь людей и исполняя все положенные намазы вместе с жителями Рийвартуна в сельской мечети, не общаясь с Сайидом Амир Кулалом, жившим в это время в другом месте. По ночам, находясь в мистическом настроении, Баха ад-Дин бродил по кладбищам, которых так много в окрестностях Бухары, посещая мазары, где любил предаваться богомыслию. Однажды, как он сам потом рассказывал, находясь в состоянии исступления и приближения к Богу, он в одну из таких ночей в одном из мазаров был восхищен и сподобился чудесного видения. Ему явились отшедшие в вечность суфийские шейхи, окружавшие престол, на котором восседал в славе и блеске Ходжа Абд ал-Халик ал-Гиджувани. Ал-Гиджувани был одним из четырех любимых учеников знаменитого суфия и ученого Ходжи Абу Якуб Юсуфа ал-Хамадани (440 г. х./1048 г.—535 г. х./1140 г.). Сам ал-Гиджувани родился в селении Гиджуван недалеко от Бухары и там скончался в 575 г. х./1180 г. По легенде, источником света суфийского знания для ал-Гиджувани был не только его учитель ал-Хамадани, но и таинственный пророк и праведник Хизр, он же ал-Хадир, он же Хидр, он же Ходжа Хидр. Этот пророк не назван в Коране по имени и присутствует в суре 18 «Пещера» как «раб из рабов Аллаха». Хизр принадлежит к одному из первых поколений людей и за праведность получил от Аллаха в дар вечную жизнь. Особые отношения связывали Хизра с суфиями, для которых он был не только помощником, как для всех прочих людей, но и учителем. Своим наставником признавал Хизра знаменитый Ибрахим ибн Адхам ал-Балхи, а другой известный суфий — Мухаммад ибн Али ат-Термези считал этого пророка своим личным другом, и свои сочинения, которые он хотел, чтобы прочитал Хизр, он бросал в Амударью, уверенный, что река принесет их к его другу. Рассказывают, что имам Абд ал-Джемиль, отец ал-Гиджувани, был собеседником Хизра, и этот пророк предрекал ему рождение сына. Когда ал-Гиджувани появился на свет. Хизр сделал его своим духовным сыном и научил его впоследствии тайному зихру (поминанию Аллаха). Во время упомянутого мистического свидания на одном из старых бухарских кладбищ ал-Гиджувани открыл Баха ад-Дину «начало, середину и конец суфийского подвижничества». После этого окружавшие ал-Гиджувани шейхи, чтобы подтвердить действительность происходящего, предсказали Баха ад-Дину, что с ним случится завтра, и приказали ему немедленно идти в Несеф (Карши) к Сайиду Амир Кулалу. Это была уже вторая (после неудавшейся казни) полученная им весть о необходимости его встречи с наставником (пиром), определенным ему Судьбой, и Баха ад-Дин в тот же день отправился в Несеф. Сайид Амир Кулал встретил Баха ад-Дина с искренним вниманием и лаской. Он понял, что перед ним суфий, познавший истину Пути без помощи учителей, и научил его тайному зикру — знанию, исходящему от Хизра и открывающему возможности соединения с Божеством не путем видимого экзальтирования себя вроде громогласного и многочисленного произнесения стихов из Корана в связи с ритмическими телодвижениями, а посредством самоуглубления в себя и безмолвного размышления о присутствии Бога в себе. С тех пор Баха ад-Дин стал делать зикр тайно или молча, отсюда его последователи получили в Средней Азии название «хуфия», т. е, погружающиеся в экстаз путем тайного, молча произносимого призывания Бога. В круг интересов Баха ад-Дина входят это время не только суфийские устремления шейха Кулала, но и элементы учения знаменитых суфийских авторитетов — Абу Йазида ал-Бистами и, конечно, Абу-л-Мугис ал-Хусайн ибн Мансура ал-Халладжа, мученика веры. «В моменты исканий на Пути дважды объявлялись во мне свойства Мансура Халладжа»,— говорил Баха ад-Дин. В его видениях дважды возникала виселица, и он вспоминал слова шейха Азизана, что если бы во времена Халладжа был на земле кто-нибудь из духовных чад шейха ал-Гиджувани, то казнь великого суфия не состоялась бы, и Халладжа миновала бы мучительная смерть. Особый интерес проявлял Баха ад-Дин и к учениям тюркских суфийских шейхов, принадлежавших к суфийскому братству «Ясавиа», основателем которого был поэт и мыслитель Ахмад ибн Ибрахим ибн Али ал-Яси. На время Баха ад-Дина пришлись четвертое и пятое поколения шейхов этого братства. Внимание к ним Баха ад-Дина основывалось на его общении с султаном Халилом, принадлежавшим к братству Ясавиа. Рассказ о встрече Баха ад-Дина с тюркским шейхом Кашимом выглядит следующим образом: когда Баха ад-Дин приблизился, шейх был занят арбузом. Увидев своего гостя, шейх стал бросать корки в его сторону, а Баха ад-Дин подбирал их и с благоговением перед шейхом доедал. В это время пришел слуга и объявил, что у него пропало три верблюда и четыре лошади. Шейх обратился к Баха ад-Дину и предложил ему поймать скот. К Баха ад-Дину сразу же кинулись четыре ученика (мюрида) со словами: «Должно быть это преступление!» Но Баха ад-Дин не бросился на поиски, а опустился на колени и погрузился в созерцание. После вечерней молитвы вышел слуга и сказал, что верблюды и лошади сами вернулись. После этого Баха ад-Дин пробыл у шейха неотлучно около трех месяцев. Наконец шейх Кашим сказал ему: «У меня девять духовных чад, десятый ты, и превыше всех!» Потом Баха ад-Дин говаривал: «За кем не признаны свойства тюркских шейхов, тот приходит в отчаяние и беспокойство от Пути их». А шейх Кашим после этого несколько раз бывал в Бухаре и Баха ад-Дин всегда встречал его с почтением, а тот говорил: «Тех свойств и устремлений к действиям, которые я вижу в тебе, ни в ком другом из моих учеников я не наблюдал». Примерно в это же время Баха ад-Дина увидел десятилетний Тимур. Молодой суфий произвел на будущего завоевателя мира большое впечатление, и он навсегда сохранил почтительность и уважение к мудрецу, а после его ухода из жизни — память о нем. Проживая потом то в Бухаре, то в родной деревне, Баха ад-Дин не переставал усердно заниматься подвижничеством, стремясь приблизиться к Богу. Причем немало он и путешествовал, посещая то священные города Аравии, то большинство знаменитых тогда городов Ирана и Средней Азии, например: Нишапур, Серахс, Герат, Карши и проч.; везде он встречал большое к себе внимание благодаря своим высоким качествам совершенного суфия, везде он старался еще более совершенствоваться в стадиях духовной жизни, беседуя с местными шейхами-суфиями. Молва о нем шла далеко, и люди разных общественных положений стремились послушать его беседы и стать его учениками. Ответы нашего шейха, дававшиеся на обращаемые к нему вопросы, отличались большою глубиною мысли и тонким пониманием высоких идеалов подвижничества и отречения от этого мира. Будучи в Серахсе, Баха ад-Дин посетил, по приглашению наместника, Герат. Приглашенный к столу наместника, за которым собрался весь цвет ученых людей и сановников Герата, Баха ад-Дин не стал ничего есть. Когда его спросили, что это значит, он отвечал, что, собственно, ему не место за этим пышным столом: он — приверженец простонародья и дервиш. Что же подумает о нем народ, когда узнает, что кушает Баха ад-Дин? После обеда наместник Герата спросил Баха ад-Дина, есть ли в исповедуемом им учении явный зикр, пение и отшельничество? — Нет,— отвечал наш шейх,— у нас этого нет, что же касается, в частности, нашего отшельничества, оно у нас проходит в повседневном общении с людьми, т. е. наружно мы пребываем среди толпы, а сердцем должны быть всегда с Предвечною Истиною. В другом случае он выразился так о целях своего служения Богу: — Наш путь к Нему — взаимное общение (но не отшельничество), в отшельничестве же — слава, а в славе — погибель. Добрые же дела обнаруживаются только в собрании людей, общество же людей заключается во взаимном содружестве, основанном на условии не делать друг другу того, что воспрещено. И если общество людей из тех, что идут к Богу нашим путем, имеет подобное единение,— в том его благополучие и счастье, и можно надеяться, что достигшая высокого совершенства истинная вера будет постоянно находиться в среде такой общины. Спасая свою душу в миру, Баха ад-Дин свято соблюдал заветы нестяжательности и полного «опрощения»: у него не было ни дома, ни земельной собственности. Если случалось ему жить где-либо, он нанимал помещение, как всякий пришелец. Зимою постелью служили ему сухие листья, а летом — старая циновка; из посуды у него был лишь разбитый глиняный кувшин. Не было у него ни слуг, ни невольников или невольниц. И когда об этом однажды спросили Баха ад-Дина, он отвечал: «Рабство недостойно старчества». Путешествуя в Аравию с целью паломничества, Баха ад-Дин проходил через Хорасан и научил там одного из именитых люден зикру. На обратном пути ему сказали, что этот человек мало занимается преподанным ему зикром. Шейх ответил, что беды в том нет, и спросил нового своего мюрида, видел ли он его, Баха ад-Дина, когда-либо во сне? Тот ответил утвердительно. — Довольно и этого,— сказал наш шейх,— ибо достаточно кому-либо иметь хотя бы самую ничтожную связь с суфиями, чтобы надеяться на то, что в конце концов он воссоединится с ними. — Блаженный шейх Азизан,— сказал однажды Баха ад-Дин,— говорил, что земля в глазах суфиев подобна скатерти, а мы говорим, что она не больше, как поверхность ногтя, и ничто на ней не скрыто от глаз суфиев. Однажды от Баха ад-Дина требовали какого-нибудь чуда. — Мои чудеса — на глазах у всех: обремененный столькими грехами, я тем не менее могу еще ходить по земле,— ответил шейх. Несмотря на подобную скромность шейха, его современники свидетельствуют о многих чудесах, дара творить которые он удостоился еще при жизни. Так, например, со слов одного дервиша передается, что однажды город Карши испытывал страшную засуху: все посевы и травы стали выгорать, людям и животным угрожал голод. Каршинцы, памятуя частые посещения своего города Баха ад-Дином, послали за ним в Бухару одного дервиша, чтобы шейх помог им избавиться от грозящего бедствия. Как только дервиш предстал перед Баха ад-Дином, тот спросил его: — Каршинцы послали тебя ко мне из-за безводья. Хорошо, я пошлю вам отсюда воды. Подожди немного! Прошло несколько времени, собрались тучи и полил дождь, усиливавшийся с каждым часом. На другой день дервиш получил разрешение вернуться в Карши, а дождь беспрерывно лил трое суток, пока дервиш не дошел до Карши; бдагодаря этому вся область Карши была обильно полита. К традиционным чудесам, творимым Баха ад-Дином как великим суфийским учителем, относится и его непрерывная и неразрывная связь с учениками. Тайная безотчетная сила, которой он владел, позволяла ему мгновенно сообщить свою мысль ученику, находящемуся за сотни верст от него, и, получив такой мессидж, ученик ощущает внутреннее беспокойство и необходимость скорого личного общения с учителем. По воспоминаниям Великого имама Мауляны Ходженди, когда он был вызван великим везиром на дискуссию о мутазилитах, он после этой дискуссии, выйдя из дворца, вдруг ощутил тайную силу, влекующую его к Баха ад-Дину, и он немедленно отправился в путь, а на четвертый день своего путешествия Мауляна Ходженди встретил гонца от шейха, сказавшего ему, что мысль учителя направлена к нему и он ожидает его. (Этот случай датирован в биографической рукописи месяцем рамазаном 795 г. х., т. е. через четыре года после кончины Баха ад-Дина, и неясно, имеет ли тут место ошибка мемуариста или речь идет о мистическом посмертном свидании учителя и ученика.) Баха ад-Дин постоянно слышит голос Природы, славословящей Создателя. Это биение жизни явственно слышат и его ученики. Рассказывают, что однажды некий дервиш принес шейху яблоко, но Баха ад-Дин сказал: «Не будем некоторое время есть это яблоко, так как сейчас оно произносит хвалу Аллаху!» — и все те, кто был в это время рядом с шейхом, ясно услыхали голос этого плода. Как и многие суфийские шейхи, Баха ад-Дин владел билокацией: находясь телесно в одном месте, он мог мысленно присутствовать в другом и затем совмещать свой мысленный и телесный образы. В связи с этим его биографы вспоминают такой случай: «Ходжа Хазрет (одно из почетных прозвищ Баха ад-Дина: «Хазрет» — в данном случае — «господин», «высокочтимый», «святой». Таким же по смыслу было и другое прозвище шейха: «Ходжа Бузург», которое можно перевести «Великий Ходжа». Кроме того, шейха именовали «Шах-и-накшбанд», а иногда просто «ал-Шах») был однажды в одной из деревушек под Бухарой, где беседовал с дервишами. Вдруг Ходжа поднялся и сказал: «Мауляна Ариф находится сейчас в моем кишлаке (Касл-и-арифан) и беседует с Баха ад-Дином, который требует нас к себе». Все отправились в Касл-и-арифан и действительно застали там Мауляну Арифа, беседовавшего с двойником шейха, образ которого сразу же обрел единство. Чувствуя приближение к конечному пределу, Баха ад-Дин говорил: — Когда наступит смертный час, я научу дервишей, как умирать. Я всегда ждал смерти, когда она придет. Опасно заболев и предчувствуя свой конец, Баха ад-Дин отправился в один из бухарских караван-сараев и занял там комнату, в которой и слег. Его многочисленные ученики почти безотлучно находились при нем, и каждому он говорил какое-нибудь слово утешения или ободрения. Во время кончины он протянул руки для молитвы и долгое время оставался в таком положении, пока не испустил дух. Это произошло 3-го раби-ул-эввеля 791 г. хиджры.
Популярное: Генезис конфликтологии как науки в древней Греции: Для уяснения предыстории конфликтологии существенное значение имеет обращение к античной... Как выбрать специалиста по управлению гостиницей: Понятно, что управление гостиницей невозможно без специальных знаний. Соответственно, важна квалификация... Организация как механизм и форма жизни коллектива: Организация не сможет достичь поставленных целей без соответствующей внутренней... ©2015-2024 megaobuchalka.ru Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. (277)
|
Почему 1285321 студент выбрали МегаОбучалку... Система поиска информации Мобильная версия сайта Удобная навигация Нет шокирующей рекламы |