Имагинация, образующаяся при освобождении от тела. Василий Валентин. Двенадцать ключей.

 

Таков культурно-исторический факт: народ, в наибольшей степени подверженный сомнению, персидский народ со своим культом света и тьмы должен был также изобрести календарь. Понимание течения времени возникает именно из переживания сомнения, когда оно преодолевается. Парсифалю предстоит узнать, что солнце, луна и звёзды совпадают с вегетативными процессами на земле. Поэтому ему так настоятельно внушается, что Страстная пятница — особенный день. Ни в какой другой праздник не мог бы он этого пережить, так как только праздник Пасхи подвижный, ориентируется на констелляцию солнца и луны: воскресение на весеннее полнолуние. Так значение праздника Пасхи, во всяком случае, чрезвычайно реальное. Кто наблюдает природу, тот замечает, что бывают годы, когда произрастание, цветение, плодоношение — весь вегетативный процесс — происходит раньше, и другие годы, когда он наступает позже. На мой вопрос, чем это вызвано, доктор Штайнер ответил мне однажды, что это совпадает с констелляцией, определяющей также праздник Пасхи.

Можно сказать, что Парсифаль поставлен перед задачей исследовать жизнь Земли; ему сказано, что кровь, пролитая Каином, отняла у Земли девственность, а кровь, пролитая Христом, восстановила чистую девственность Земли. Каждый год в Страстную пятницу между землёй и космосом совершается процесс, заново оживляющий землю. Этот процесс — весна. Нельзя счесть несущественным то, на что также указывал доктор Штайнер: в Страстную пятницу при созерцании весеннего пейзажа и чудесно распускающихся цветов Рихард Вагнер впервые воспринял идею своего Парсифаля.

Парсифаль ищет свою мать. Он полагает, что ищет свою земную мать, но она умерла. Она обитает в звёздном пространстве. Это и есть тайна, в которую должен вникнуть искатель Грааля, как небесная Матерь и земная мать встречают одна другую в известные времена. Всё это включается в описание Страстной пятницы, как его даёт Треврецент, рассказывающий о том, что разыгрывается в Страстную пятницу. Он повествует о Граале:

 

469, 29                     Сегодня можно чуда ждать,

Возобновится благодать.

Сей камень в пятницу Страстную

Приемлет силу неземную,

И тайнодейственная птица,

Слетает с неба голубица,

Облатку белую неся,

В которой сила камня вся.

И вновь она туда взлетает,

Где постоянно обитает.

 

470,11                      Зачем нам снедь иная,

Когда есть пятница Страстная.

Сей дивный камень всем питает,

Что на земле произрастает,

А также райскими плодами,

Чтоб не томиться нам трудами.

Накормит камень, даст напиться.

Ему не свойственно скупиться.

 

В таком пропитанье действует космический импульс, вбираемый Землёй в пасхальное время. Мы уже объясняли, что Вольфрам описывает макрокосмический аспект. Поэтому он говорит о звёздных письменах, он говорит о земле и он говорит о цельном человеке. Кретьен де Труа описывает, как показал доктор Штайнер, скорее микрокосмический аспект, касающийся человеческой головы и её нового одушевления каждую ночь.

Так у Кретьена де Труа сказание о Граале даётся скорее с точки зрения бодрствования и сна, а у Вольфрама фон Эшенбаха, напротив, через внедрение в годовой цикл и по отношению к рождению и смерти. Так наставник Вольфрама Киот смотрит не столько на процессы в отдельном человеке, он созерцает скорее человеческие связи, являющие импульс Грааля; род Грааля интересует его.

Теперь нам следует сказать нечто принципиальное об этом родословии Грааля.

В Граале сочетаются солнечные силы духовного происхождения и лунные силы физического. Все кровные связи, передающиеся по наследству в определённом предрасположении, управляются луной; поэтому подчинённый луне Гавриил всегда выступает как провозвестник рождений. Солнечный импульс мы должны усмотреть, когда происходит смешение крови, когда космополитическая сущность растворяет лунную, или кровную, связи племенного родства, когда всё идёт к тому, чтобы произвести на земле единое человечество. Михаил, солнечный дух, является тогда в средневековых изображениях, как и во всех исторических изображениях, принадлежащих Рудольфу Штайнеру, как водитель великого космополитического движения. Род Грааля — это такой род, который ставит свои семейные и кровные связи на службу космополитическому. Киот поставил перед собой задачу испытать всемирную историю, можно ли найти племенную, или кровную, связь, которая служит не семейному импульсу, а импульсу человечества. В чисто историческом рассмотрении мирового свершения он открыл такую связь, и мы принимаем его метод для этого исследования. Не так важно найти книгу Киота, ибо эта книга не просто листы бумаги, покрытые письменными знаками, но эту книгу Киота следует называть книгой в том смысле, в каком слово «книга» употребляется в Библии. Там книга означает череду поколений, сумму жизненных сил. Кровные связи, служащие космополитическому импульсу, собственно, и образуют книгу Киота. Вписал ли он в настоящую книгу то, что прочитал, нам почти безразлично. В антропософской терминологии книга Киота — эфирное тело, в котором запечатлены звёздные письмена, то есть на земле был народ, чья история, чьё родословное дерево в своих отношениях соответствуют макрокосмическим процессам созвездий. Эти макрокосмиче-ские процессы созвездий созерцал в своё время вдохновитель Валаама. А он— как мы уже показали — личность, называемая Флегетанисом. Он указал на родословное дерево, в котором одни видели указание на Давида, другие — на Христа. Киот поставил себе задачу исследовать в истории после Христа на христианский лад, что на свой лад сделал Валаам. Этими исследованиями он был приведён к роду Грааля.

 

470, 21                     Кто в честь Грааля наречён,

Тот именем среди имён

На камне том отмечен

И, значит, безупречен;

Тем самым он вписался в род,

Который ко благу Бог ведёт,

И ни в какие времена

Их не изгладить имена.

 

Само собой разумеется, что эти письмена — звёздные письмена; дети, принадлежащие к роду Грааля, родятся не в любой день, а только в определённый день в соответствии с космическими ритмами.

Их не изгладить имена, в чём поистине нет недостатка в записях внешней истории с именами тех, кто упоминается легендами о Граале. Так было, например, с именем Вальдо фон Райхенау, имя которого было вычеркнуто из списков аббатства, в чём нетрудно убедиться. Но имя носителя Грааля вписывается в космос:

 

470, 29                     Но если имя прочтено,

Перед глазами исчезнет оно.

Дети Граалю посвящены,

Они Граалем взращены187;

Иной на свет едва рождён,

А уж ему Грааль суждён.

 

Служить Граалю бывают призваны с рожденья. Сначала были действенны силы наследственности. Но потом они начали служить тому, что готово произвести новое родство между людьми. Такое новое родство явил Христос, когда его родные пришли, чтобы поговорить с ним. Обойдя их обращение, он ответил, указывая на народ: «Вот кто мне брат и сестра».

В этих словах можно усмотреть переход от лунного импульса к солнечному, от Гавриила к Михаилу. Народ, в особенности остающийся под водительством Гавриила, поместивший в свой герб лилию, должен был с наибольшей мощью разрабатывать сказание о Граале в его микрокосмическом аспекте. Не случайно, но следуя космической закономерности, написал Кретьен де Труа своё произведение на старофранцузском.

В истории Грааля нет ничего случайного. Всё пронизано высшей закономерностью. Но девизом для рыцаря Грааля было: «Поиск перехода от Гавриила к Михаилу». Благодаря этому девизу они становились вождями при переходе от четвёртой послеатлантической эпохи в пятую, от эпохи Агнца в эпоху Рыбы. Когда родился Агнец, берущий на себя грех мира, Его рождение возвестил Гавриил, возвестив тем самым сущность всей культурной эпохи. Возникло римское христианство. Оно зиждется на традиции Гавриила, оно зиждется на традиции. Что на земле передаётся от рода к роду, то поддерживается апостольской преемственностью, хранимой Гавриилом. Пятая культурная эпоха создала христианство без традиции, и это христианство несёт в себе силу стать космополитическим. Независимо от кровных связей, племенных уз, наций и религиозных исповеданий.

Всё очевиднее для нас, что означает символ солнечной гостии, покоящейся в лунной чаше: знак перехода из четвёртой в пятую культурную эпоху, из римской в англо-саксонско-германскую, говоря в антропософской терминологии.

Так Треврецент поведал Парсифалю о роде Грааля. Но Треврецент должен присовокупить ещё кое-что. Он должен присовокупить, что в земное рождение человечества вовлечены люциферические силы. Поэтому он начинает говорить о мощной, великой битве между Троицей и Люцифером.

Вспомним, что Треврецент даёт это поучение в эпоху, отстоящую от эпохи Вольфрама на одиннадцать поколений, когда учитывается указание Вольфрама на эти одиннадцать поколений188, так что речь идёт о 869-870 годах. Это мировая эпоха, когда человечество, как Парсифаль, олицетворяющий человеческое переживание, начинает сомневаться в Троице. На это время приходится Восьмой Вселенский собор, значение которого — центральное открытие Рудольфа Штайнера. На этом соборе Троица стирается человеческим существом. Больше он не говорит о теле, душе и духе, а только о теле и душе, которой, согласно более позднему толкованию, приписываются лишь некоторые духовные качества. Везде, где в эзотерической традиции продолжается истинное христианство, сохраняется троичность. Стоит прочитать хотя бы труды просветлённого Василия Валентина, где вместе с веянием дивной христианской любви возвещается троичность. Итак, мы в эпохе, когда человечество начинает сомневаться в Троице. В особой заключительной главе первой части этого труда мы представим всё соотношение сказания о Граале с 869 годом. Здесь достаточно этого указания.

Одно из примечательнейших мест — следующее поучение Треврецента, о котором сам Треврецент скажет, что это поучение придумано. Стихи 798, 6 гласят:

 

Чтоб от Грааля вас отвадить,

Я лгал, я вас хотел спровадить.

Мой перед вами грех бесспорен,

Но впредь я буду вам покорен,

Достойный сын моей сестры,

Я говорил до сей поры,

Какие ходят слухи:

Мол, близ Грааля духи

Дурные, Божью благодать

Пытаются завоевать.

Но и в Своей свободе

Верен Бог Своей природе;

Бог духов не простил дурных,

Он постоянно против них.

Кто к Божьей милости влечётся,

От нечисти пусть отречётся.

Навек извергнутые вон,

Избрали сами свой урон.

 

Так что позже нам сказано, что следующее поучение неверно. Треврецент хочет отвадить Парсифаля от Грааля. Подготовленные так, мы готовы услышать слова, гласящие:

 

471, 16                     Когда вступили в битву

Троица и Люцифер,

Ангелы небесных сфер

На землю слетали;

Там они витали;

У камня сонм лучистый...

 

Эти слова относятся к Евангелию Матфея (4:11). Там говорится, как после искушений божественно-духовные иерархи служили Иисусу. Мы уже указывали на то, что Иисус — чаша, в которой Кровь Христа. И если здесь сказано, что ангелы служат камню, это относится ко Христу. Но в то же время мы понимаем, что ангелы, служащие Иисусу после прошедших искушений, — именно те силы, которые хотели ввести его во искушение, и которые он, выдержав искушения, заставил служить себе. Иисусу служат Люцифер и его полчища. Теперь мы иначе понимаем те же стихи:

 

471, 16                     Когда вступили в битву

Троица и Люцифер,

Ангелы небесных сфер

На землю слетали;

Там они витали;

(то есть полчища Люцифера)

У камня сонм лучистый,

Ибо сей камень чистый.

 

Далее следуют слова, которые Треврецент потом берёт назад.

 

471, 23                     Простил ли духам Бог вину

Или низверг их в глубину,

Его решенье безупречно,

И служат они камню вечно,

Который тем дороже.

К ним послан ангел Божий.

 

Так что Христос посылает Своего ангела к тем люцифери-ческим ангелам, которые избраны для того, чтобы вернуться ко Христову ангелу, драгоценному камню из короны Люцифера. Они и ангелы истинные служат Граалю. Но когда они становятся служителями Грааля, они должны были отказаться от войны. Но Треврецент оставляет Парсифаля в заблуждении, будто Грааль можно завоевать. Тогда, во времена Треврецента, человечество испытывало неуверенность касательно вопроса об искуплённых и отвергнутых ангелах, то есть о космических интеллигенциях. Но решение этого вопроса фундаментально, и не может не возникнуть вопрос: что произошло с люцифе-рическими ратями после того, как солнечный дух снизошёл на землю? Что сталось со светоносцем Люцифером, когда Свет Мира шествовал по земле как человек и отклонил искушение Люцифера? Тогда были искуплены те Люциферические духи, которые отказались от войны, а упорствующие в борьбе и войне прокляты на целые эоны. Благо, извлечённое из Люциферова падения, было включено в развитие человечества Христом Иисусом. И до 869 года духам был дан срок, чтобы они обратились. Это значит, что полчища Люциферовых духов были поставлены перед решением, будут ли они впредь служить Граалю или останутся теми, что были, мятежными духами.

В эпоху сомнений, в эпоху Парсифаля, обратили внимание на различие духов. Парсифаль был избран, чтобы сомнение, уже не только субъективное обстоятельство отдельной человеческой души, но объективное состояние мира, а именно разделение в царстве духов преодолеть, направив человечество к добру.

Всё это станет нам совершенно ясным, когда мы опишем год 869 со всеми относящимися к нему историческими событиями во временном аспекте: год великого решения в жизни человечества, когда ему предстояло выбрать между Троицей и её отвержением.

Поведав это всё, Треврецент говорит Парсифалю:

 

471, 29                     Вот, господин, каков Грааль!

 

А Парсифаль говорит, что в будущем он хотел бы как настоящий рыцарь выстоять в благородных битвах. А Бог уж приведёт его ко Граалю, если он удостоится подобного боя. Тут Треврецент отвечает, что он должен беречься высокомерия; высокомерие всегда приводит к падению. При этих словах Треврецент был так взволнован, что заплакал и поведал Парсифалю об Анфортасе. Анфортас пал от высокомерия, ибо он безудержно боролся за свою любовь. Так не должен делать тот, кто хочет приблизиться ко Граалю. Никто да не приходит ко Граалю без призвания. Один-единственный мог бы приблизиться без призвания, и произошло бы ужасное. Тревцент имеет в виду Парсифаля. И он рассказывает, что до озера Брумбане уже продвинулся ещё один рыцарь, Лэхелин, брат Орилуса. Он убил там Либбеальса, который был сыном Приенласкоса и рыцарем Грааля. Совершив такое, Лэхелин обзавёлся конём Грааля. Мы знаем, что Парсифаль сделал нечто подобное, когда конь Грааля достался ему в обмен на убитого Инглиарта. Разница только в том, что Лэхелин, а не Парсифаль убил рыцаря Грааля. И Треврецент спрашивает Парсифаля: «Не вы ли Лэхелин, если я вижу на вашем седле горлицу, знак Грааля? Вы едете на коне Грааля, кто вы, какого вы рода, откуда вы происходите?» А Парсифаль отвечает, что его отец — Гамурет, и он не Лэхелин. Он не совершал грабительского убийства, по крайней мере, не совершал его из-за лошади. Но вооружение он добыл так, ибо ради него он убил Итера из Кукумерланда. Тогда Треврецент называет Парсифаля своим племянником и сетует, что Парсифаль убил близкого родича. Супруга Итера из Гавеиса Ламмира — сестра отца Парсифаля. Может быть, у них даже иное родство, чем это свойство, так как Треврецент говорит: «Итер и Парсифаль происходят от одной крови». Из этого известного нам родства три поколения позади Итера и четыре поколения позади Гамурета, так что позади Парсифаля пять поколений. Оба рода происходят от Мазадана и от феи Терделашуа во Феймургане. Выяснено, что Мазадан — это Мак Адам, согласно стиху 464, 20 в «Парсифале» Вольфрама, Каин. А фея Феймургана — персидская Пери Мергиана, как отметила уже Блаватская и высказала это на странице 416 её «Тайной доктрины». Так что родство заключается в том, что оба дети Каина. С замечанием Блаватской к этому месту приходится согласиться: при таком родословном древе речь идёт об эпохах человечества, а не об отдельных личностях, в особенности когда замечаешь, что оба потомка Мазадана носят имена, указывающие на само общечеловеческое. Ибо один отпрыск Лассалиес, от которого ведётся род Парсифаля, носит имя, примерно означающее «сочетатель блаженных», а другой отпрыск, от которого происходят Итер, Артур и Гаван, зовётся Брикус, что примерно означает «злосчастный». Два потомка Каина, один из рода блаженных — Парсифаль, другой — из рода злосчастных — Итер, Красный Рыцарь, вступили в битву друг с другом, и Парсифаль убил своего брата по человечеству. Треврецент объясняет Парсифалю, что он за это деяние платится, собственно говоря, своей жизнью. Мировая справедливость требует теперь его жизни. Предсказание Треврецента сбудется позже, при битве Парсифаля с его сводным братом Фейрефисом, который, однако, не Красный Рыцарь, а чёрносерый. В этом поединке ломается меч Итера. Лишь тогда, когда Фейрефис и Парсифаль узнают друг во друге братьев, так что Фейрефис, неспособный достигнуть Грааля собственными силами, приводится ко Граалю Парсифалем, деяние будет заглажено.

В лице Фейрефиса достигает блаженства тот, кто сам по себе не может достигнуть блаженства. Но Фейрефис, по крайней мере, со стороны отца происходит из рода блаженных. О происхождении Белаканы, его матери, мы не узнаём ничего.

Треврецент призывает Парсифаля осознать, какую вину он взвалил на себя. И он рассказывает ему, как его скоропалительный отъезд принёс смерть его матери, сестре Треврецента. Только теперь Парсифаль узнаёт то, чего не знал до сих пор.

В дальнейшем Треврецент продолжит рассказывать Парсифалю о его родных. Лучше всего мы сможем передать то, что он поведал, в форме родословного древа (см. с. 335).

Что он рассказывает о Киоте, Шуазиане и Сигуне, мы уже, по существу, знаем из главы о Шионатуландере. Дальше он рассказывает то, что мы тоже уже знаем, как Репанс де Шуа оберегает Грааль, и судьбу Анфортаса. Анфортас, хотя он служит Граалю, и даже господин Грааля, в преступной дерзости выбирает себе подругу, неугодную Граалю. Мы знаем, что речь идёт об Орелузе. Его боевым кличем был Амор; такой девиз не располагает к смирению. Когда Анфортас выехал на поиски приключений, происходит то, что так тяжело его ранило. Ядовитое копьё язычника, рождённого от Этнизы из Парадиза, поразило его в лобковую кость. В копьё было врезано имя язычника.

Железо копья так глубоко засело в его ране, что в дальнейшем невозможно было его оттуда извлечь. Врачебное обследование показало: остриё было полым внутри, так что из него изливался яд. Врачу следовало искусственно извлечь осколки. Так Анфортас был наказан за свой любовный пыл неизлечимой раной. Чтобы восстановить равновесие во Вселенной, Треврецент должен был отказаться от всего того, чем злоупотребил Анфортас в своей необузданной страсти. Он отрёкся от служения мечу и стал отшельником. Далее Треврецент рассказывает, какие средства применялись, чтобы залечить рану. Всё было тщетно. Рана всё время намокала от яда. Написанное во врачебных книгах помочь не могло. Различные змеиные яды тоже не помогли. Бесплодной оказалась экспедиция, посланная обследовать четыре райские реки, не плавает ли в одной из них целебная трава. Не помогла даже ветвь, которую Сивилла дала Энею на пути в подземный мир и защищающая от адской угрозы. Никакого улучшения не последовало и от крови пеликана, и от камня карбункула, находящегося под черепной костью единорога. И трава, называемая трахонта, вырастающая из крови убитого дракона, таинственно связанная с движением звёзд, не оказалась целебным средством. Одним словом, целебного средства не нашлось ни в познании великих демонов (Эцидемон, как учит нас Вартбургская война, ангел или демон человека, а здесь приводится как змеиный яд, то есть как дар змеи, она же наука), ни в четырёхчастных силах жизненного организма (четыре райских потока), ни в области сил физического тела (нисхождение Энея в подземный мир), ни в «я» (кровь птицы пеликана). Не помогли даже субстанции, добываемые человеком в алхимическом процессе (камень-карбункул единорога), как и земные вещества, в особенности пронизанные небесными силами (трава трахонта). Во всяком случае, последняя подвела к особенной тайне раны, ибо боли от неё усиливаются, когда некоторые звёзды снова проходят через определённые места своего круговорота и фазы месяца проявляются подобным же образом. Так что рана Анфортаса— своего рода орган, предназначенный для постижения звёздного круговорота. Хотя Анфортасу не удалось правильно образовать этот орган, в своих страданиях он переживает тайное соотношение микрокосма и макрокосма. Ему может принести исцеление только одно: вопрос, который задаст рыцарь. Мы уже знаем, что этот рыцарь, задавая вопрос просто согласно ритуалу, вызывает то, что исцеляет: вдохновение.

На этом месте Треврецент прерывает свою беседу. Он довёл её до того места, где находится Парсифаль. Остальное он может предоставить самопознанию Парсифаля. Простую трапезу, простое жилище отшельника описывают нам дальнейшие стихи. Когда они поели, Парсифаль признаётся: он сам тот несчастный, кто созерцал Грааль, видел муку короля и не задал вопроса. И он узнаёт от Треврецента, что он должен знать, чтобы развязался узел судьбы.

 

489, 21                     Племянник мой, через меня

Вещает Бог, тебя храня.

Ты в Монсальвеше видеть мог

Копьё, в котором сей урок;

Как в небе сумрачно-лазурном

Луч, испускаемый Сатурном

(Мы знаем, как соотносятся копьё и Сатурн),

Порою мучит летний снег,

Не ведаю, как бы избег

Твой дядя нестерпимой боли,

Когда бы вновь не укололи

Его ранение копьём,

Хоть яд ещё таится в нём;

Сталь наконечника багряна,

Как неразлучная с ним рана.

От звёзд страдает Монсальвеш.

Их след кровавый слишком свеж.

Чередованье лунных фаз

Для раны хуже всякий раз.

 

Это таинственная рана, нанесённая человеку за то, что он эгоистически злоупотребил Высшими силами, данными ему природой, творческими силами. В человеческом организме есть область, в которой совершается то, что движимо не земной, а звёздной закономерностью. Как устройство и строение совершается в таинственных звёздных ритмах, остаётся непостижимым для обычного сознания.

Рассмотрим с такой точки зрения закономерность Сатурна. В течение большого количества лет он проходит такой же круг, как луна в течение дней. От четверти к четверти он движется примерно семь лет. За четыре семилетия он проходит весь круг своего пути. В человеке это выражается процессами старения. От семи до семи лет в человеке меняется обмен веществ. В первое семилетие у него меняются зубы. К этому присоединяется определённый процесс изменений в кожном покрове. Во втором семилетии наступает половая зрелость; так завершатся процесс для срединного человека и переходит в нижнего человека. В третьем семилетии происходит менее наблюдаемый в нашу эпоху процесс, переживаемый нами не столько телесно, сколько душевно, когда человек в 21 год — для разных наций этот возраст различен — достигает своего совершеннолетия. В 28 лет круговорот завершается. Все эти процессы, проходящие в ритме Сатурна, — процессы затвердения, выражающиеся в окостенении, в склерозе. Выпадение вторых зубов, процесс в костях, лёгкое затвердение гортани при половом созревании мужчины, от чего у него меняется голос, всё это сатурнанские процессы. Сатурн даёт человеку внутреннюю крепость, внутренний костный остов, распрямление189. Другая сила, сила прямо противоположная, — сила луны. Ритм луны действует везде, где внутри водянистого чередуется подобие прилива и отлива. В человеческом организме эта сила со своим ритмом выступает в женственности. Хотя в мужчине действеннее Сатурн, а в женщине — Луна, при этом в каждом человеке, в мужчине ли, в женщине ли, действенны обе силы. Это силы рождения и силы смерти. Когда в человеческом существе сталкиваются созидающие и разрушающие силы и это столкновение по звёздным законам задерживается, когда человек во внутренних процессах своего организма эгоистически ищет сладострастия, происходит то, чем вызвана болезнь Анфортаса. Что излечивает эту болезнь? Лишь сознание, что любовь не должна быть эгоистической, что человек — лишь управитель Божественных небесных сил в своём организме. То, что в дальнейшем сообщается о болезни Анфортаса, — образное оформление только что сказанного. Серебряные ножи кузнеца Требюше относятся — если принять во внимание макрокосми-ческий аспект — к Луне, а копьё — к Сатурну. Тем временем в человеке должны быть созидающие лунные силы, то есть серебряные ножи, серебряные серпы кузнеца Требюше, чтобы исправить то, что разрушает копьё Сатурна. Сатурн совпадает с жарой и холодом, как месяц с текучестью и льдом.

 

490, 11                     Так он мороза не избег,

И стынет плоть его, как снег,

Но яд копья смертельно жгуч,

И остриё копья как луч,

Жизнь страждущему сохраняет,

Из раны стужу изгоняет,

Чтоб наконечник облекла

Она подобием стекла.

Так мудрый мастер Требюше,

Искусник доблестный в душе,

Хранил то, что постиг он сам,

Что двум серебряным ножам

Он вверил, чтоб глагол сберечь,

В котором королевский меч.

 

Мы знаем об этом глаголе, что он сохраняет силу, способную соединить разбитое на куски. Платон выразил то же самое на свой лад в диалоге «Пир». Он там устанавливает, как единый человек расщепился на мужской и женский пол и как любовь (прежде всего, низшая любовь) основывается на том, чтобы снова восстановить первоначальное единство. Но поскольку, как описывает Платон, это не удаётся никогда, цель высшей очищенной любви в том, чтобы достигнуть в человеке человечности, призванной обретать превыше всех различий единое первоначальное человеческое существо. Так или иначе, это по ту сторону рождения и смерти, в вечном. Вот к чему должен стремиться Парсифаль. Истинное человековедение предполагается в противоположность мужскому и женскому в том, что оно распознаёт в мужском организме силу, скорее разрушительную, а в женском — скорее созидательную. То и другое преодолевается, так что ни одно из них не выступает в своей односторонности, по ту сторону жизни и смерти мир, где разрозненное до сих пор пронизывается единением. В таком мире больше не может быть низшей любви. С подобной точки зрения, почерпнутой из антропософского человекопо-стижения, проблема болезни Анфортаса не понимается ли в духе большего благородства?

Далее поэт повествует об асбесте, который сгорает. Собственно, он должен быть несгораемым. Ясно, что это относится к огню вожделения. Сравнение перенял Гёте, у которого говорится во второй части «Фауста»:

 

Несём, как тяжкий крест,

Его мы тело,

Нечисто, как асбест,

И не сгорело.

Так духом сплочены

В нём две стихии,

Что и для нас прочны

Узы такие.

Их не разъединишь.

Связь бесподобна.

И разделить их лишь

Любовь способна.

 

Так полагает Гёте и предоставляет высказать это более совершенным ангелам. Ни один ангел не способен разъединить двойную единую природу высшей духовной силы. Только вечная любовь способна отделить бессмертное от смертного. Так объясняет эти строки Карл Юлиус Шреер.

Так мы можем понять и следующие стихи Вольфрама Эшенбаха:

 

490, 25                     Бывало, говорили мне,

Что не горит асбест в огне,

Но если лучше посмотреть,

Способен и асбест гореть,

И есть на свете вещество,

Что поджигает и его.

 

Всё это происходит, пока человек не очистил свою низшую природу. Если он её очистил, он преодолевает всякий разрыв. Тогда достигает он области, где все противоположности исчезают и единое человеческое существо находит себя в своей вечности. Анфортас не достиг этого восхождения на высоты. Поэтому, когда на него нападают боли, он ищет глубин. Он заставляет нести себя к озеру Брумбане, чтобы там рыбачить, как полагают, но он, подавленный своими муками и страданиями, ни разу не выудил хотя бы столько, чтобы хватило на одну трапезу. Тщетное начинание — извлекать небесную пищу при погружении в низшую природу человеческого существа.

Парсифаль отвечает, что он это знает, он тоже видел короля на озере Брумбане, приехав из страны отречения, из Перлапера. И всё-таки вопреки тому, как хорошо охраняется твердыня Грааля, он проник в неё, вошёл в замок, и копьё он тоже видел. На это Треврецент отвечает: такой боли, как тогда, король ещё никогда не испытывал.

 

492, 23                     Неописуемую боль

Тогда испытывал король.

Звезда Сатурн так выдаёт

Свой угрожающий приход;

Он близится похолоданьем,

И угрожает он страданьем.

Врачуя страждущую плоть,

Копьём решались уколоть.

Звезда Сатурн взошла в ночи.

Жгут рану грозные лучи.

 

Тогда возобладал Сатурн. Сатурн и солнечный герой Парсифаль тогда совпали. То была сила Сатурна, с ней пришёл солнечный герой. Но время ещё не пришло, он не смог задать вопроса. Настанет ли день, когда сочетание звёзд и то, что вырабатывается изнутри человека, встретятся в полной свободе? В день, когда это совершится, Парсифаль постигнет: страдание короля от того, что эта гармония не могла создаться.

После того как Парсифаль мог явить такую степень самопознания, он узнаёт через Треврецента о жизни рыцарей храма. Бог избирает их ещё детьми, и они призваны служить Граалю. Если в какой-нибудь стране после смерти короля необходим король и возникает потребность в посланнике Грааля, тогда Грааль посылает такому народу короля. Но он должен скрывать своё происхождение. Если же есть страна, где нужна дева Грааля, Грааль ниспосылает эту деву, не скрывая её происхождения, тем или иным способом.

 

494, 13                     Муж в тайну Богом облечён,

Тогда как явь для дев и жён,

И это вовсе не каприз.

Так молодой король Кастис

Был Херцелейдой очарован

И ненадолго ей дарован,

Обвенчан с матерью твоею,

О чём тебе напомнить смею.

 

Странный обычай: мужчины умалчивают о своём происхождении, как мы знаем из истории Лоэнгрина, а женщины не умалчивают. В этом кроется тайна мужского и женского. Рудольф Штайнер учит нас, как действуют силы наследственности: они передаются от мужчины, тогда как женщина скорее противится наследственности и через то, что она даёт, ребёнку сообщаются силы, являющиеся скорее общими человеческими свойствами и более происходящие из космоса в целом.

Мужа, посланника Грааля, не подобает спрашивать, кто его отец или кто его мать, ибо то, что идёт через поколения, несущественно для того, кто стал рыцарем Грааля. А для женщины существенно как раз то, что она получает от череды поколений. Граалю свойственно упразднять кровное родство и заменять его родством душевным. Потому мужчина должен освободиться как раз от того, что действует в нём как наследственность, а женщине следует отдаться силам наследственности, ибо в ней в силу её женской природы они-то и действуют как противонаследственные. Вот почему во всех родословных древах Грааля больший вес приобретает происхождение от матери, а не от отца. Здесь это будет пояснено одним лишь примером. Писатели, подчёркивающие, что Карл Великий был носителем духовной миссии, напоминают, что его дед и бабка со стороны матери — Флор и Бланшефлёр. Сверим это с поэмой Конрада Флека. Речь идёт о происхождении с материнской стороны. Таков смысл стихов:

 

494, 13                     Муж в тайну Богом облечён,

Тогда как явь для дев и жён.

 

Тайны родословного древа Грааля открываются Парсифалю при встрече с Треврецентом, его родичем. Далее говорится:

 

495, 1                       Грааль для мужа — тайный дар,

Для девы — символ явных чар.

Берёт Грааль себе свой плод,

Чтобы его пречистый род

Был заодно с Граалем,

За что мы Бога хвалим.

Тот, кто Граалю подчинился,

От женской ласки уклонился.

Чтобы хранить свою страну,

Король берёт себе жену,

И тот, кому дана земля,

Которая без короля.

 

Треврецент поведал Парсифалю, что и он изведал любовь и, служа ей, побывал в Европе, в Азии, в Африке, ведомый в Го-ривон и на гору Фейморган и в Агремонтин. С пылкими мужами довелось ему биться, и сражался он со всею силою страсти. А когда попал он в Рохас, что в Штирии, то есть на Рохитскую Гору в Штирмарке, он столкнулся с венедскими мужами. Потом он из Севильи отправился на Сицилию и через Фриуль до Аквилеи. Но в Севилье ему встретился отец Парсифаля. Из этого места мы можем заключить, что Треврецент считает важным наряду с баснословными местностями упомянуть Штирию. Наряду с другими немаловажно то обстоятельство, что герб Гамурета подобен штирийскому. На соотнесённость каролингских владений со Штирией мы уже указывали. Ещё отчёливее скажет об этом Треврецент. Он говорит:

 

498, 20                     И в Рохасе я побывал,

Но три недели воевал

Я на Сицилии сначала,

Где претерпел тревог немало,

Потом добрался до Гандина,

Куда влекла меня судьбина;

Название, похоже,

В честь предка твоего же.

 

Он далее говорит, что этот город находится при впадении Грейи в Драву. М. Хаупт («Zu Wolframs Parzival» in «Zeitschrift für Deutsches Altertum», II. Bd. Berlin, 1859, S. 42 ff.) указал на Рохас как на Рохитскую гору в Сангауне и на упомянутую далее Грейю как на Грайенвах, впадающий при Петтау. Город Гандейн расположен в Драубене при Петтау. Герб Гандейна, чёрная пантера, напоминает герб Штирии — белую пантеру на зелёном поле. Так что семья Парсифаля происходит из этой области. В эпоху, когда, как мы указывали, разыгрывается сказание о Граале, возникают оживлённые связи между областью Штирии, Каринтии и владеньями Каролингов. Упоминая Лиутварда, святую Рикардис и Арнульфа Каринтийского мы уже указывали на эти связи190. В этом месте мы узнаём также, что Итер, супруг дочери этого Гандейна, был оруженосцем Треврецента, а ему вверил Итера отец Парсифаля. Гамурет подарил тогда Тревреценту зелёный камень, из которого вырезана дароносица, и Парсифаль клятвенно заверяет ею невинность Йешуты.

Треврецент упрекает Парсифаля в том, что он убил Итера и виновен в смерти своей матери. Далее в том, что он увёл у Грааля лошадь. Тогда Парсифаль говорит ему, что получил от Грааля плащ и меч.

Четырнадцать дней оставался Парсифаль у Треврецента. Из беседы с ним узнаёт он, что старец, которого он видел в горнице в замке Грааля, — Титурель. Мы уже сообщали это раньше. Потом оба — Парсифаль и Треврецент — прощаются друг с другом.

 

502, 23                     Был грустью Парсифаль томим,

Но Треврецент простился с ним,

Сказав: «Грехи оставь ты мне.

Я замолю их в тишине.

Что говорил я, не забудь!

И обретёшь ты правый путь».

Прощанье подаёт им знак,

Вообразите сами как.

 

В последующих главах мы снова следуем за Гаваном.

 

X. В десятой авантюре Гаван испытывает переживания, идущие параллельно переживаниям Парсифаля. Парсифаль, например, находит мёртвого рыцаря на лоне Сигуны. Гаван находит раненого рыцаря на лоне женщины и исцеляет его. Всё это заранее замечается, чтобы указать при знакомстве со следующей главой, как различны пути Гавана и Парсифаля. Цель Гавана — Шательмервей, цель Парсифаля — замок Грааля. Оба полярно противоположны. Мы ещё узнаем их ближе.

Рассмотрим содержание десятой авантюры. Уже вступительные строки показывают, что мы вступаем в область Клингсора. Здесь господствует нечто, противоположное постоянству. В одном из последующих мест этой авантюры сказано: