Два более крупных портрета предоставлены мне благодаря дружескому содействию господина Вальтера Бека и фрейлейн Г. Штедтке. Мюнхен

 

 

Папа Николай был поставлен перед задачей верно осуществлять посредничество. Он оказался перед этой задачей в эпоху, когда человечество начало испытывать сомнения в Троице. В сказании о Граале повествуется, как голубица Духа ежегодно возобновляет свою преображающую силу. И весть об этой воскрешающей силе Духа доходит как раз до людей, впадающих в сомнение по вопросу о Троице. Весть устраняет это сомнение. Так написано в удивительной поэме о Великом Святом Граале214, и Вольфрам фон Эшенбах приводит к Зельде своего героя Парсифаля через сомнение. Сомнение, подразумеваемое здесь, касается судьбы человечества. Ибо в этой судьбе царит необходимость Отчего миропорядка и свобода Сыновнего мира, тогда как необходимость и свобода удивительным образом переплетается в судьбе. Дух, исходящий от Отца и Сына, Дух, исходящий из Божьей воли, устанавливающей цели, царит в судьбе.

Так в проблеме человеческой судьбы представлена проблема все-направляющего Духа в его двойном отношении к Отцу и Сыну.

Во времена папы Николая то, что мы называем Лотарингией и то, что мы называем Италией, была страна-посредница. В своих столкновениях с франкскими властителями и епископами в девятом столетии — а это и была эпоха папы Николая — оживали проблемы посредничества.

«Каково должно быть посредничество по отношению к духовным импульсам Востока?» Этот вопрос господствовал в жизни папы Николая I.

В этом вопросе папа Николай мог найти верного советника в Анастасии, как свидетельствует Хергенретер, в том самом Анастасии, который при Адриане II, преемнике папы, выступает как Анастасиус Библиотекариус. Этот Анастасиус Библиотекариус — важное лицо. С ним связаны наши сведения о соборе 869 года. Ибо когда легаты на обратном пути после собора подверглись нападению морских разбойников, осталась только частная запись, произведённая Анастасием как действительно подлинное свидетельство, и Анастасий сам подчёркивает, что только эта запись, а не какое другое воспроизведение актов собора возвещает истину. Хергенретер в своём труде о Фотии (Bd. II, s. 64 ff.) установил, что следует верить этому высказыванию Анастасия. Итак, Анастасий — свидетель собора 869 года. Кроме того, наряду со Скотом Эриугеной, он переводчик Дионисия Ареопагита, чью «Passio», как он рассказывает в письме к Карлу фон Ка-лену, он читал ещё мальчиком (Migne. Patr. Lat. CXXIX, 737). Итак, в Анастасии мы находим личность, вовлечённую судьбой в течение эзотерического христианства. Три дня он был папой, однако должен был уступить Бенедикту III. Но, по-видимому, совет личности, благодаря знанию языка незаменимой в общении с греками, был существенным для папы Николая I. Эрнст Перель говорит об этом также в своей прекрасной книге «Papst Nicolaus I und Anastasius Bibliotecarius» (Berlin, 1920 /Weidemann/ S. 298 ff.). По его словам, Анастасий далеко превосходил папу Николая в знании источников канонического права, церковной истории и греческого.

Итак, мы должны признать немаловажный вклад Анастасия в сплетение судеб Европы и Востока. Он как созерцающий связующие нити больше держится на заднем плане истории, тогда как папа Николай вовлечён в противоборство сил. Анастасий, который сам должен был стать папой, действовал через Николая и преданно служил ему, конечно осуществляя многое из того, что сам ввёл бы, если бы судьба даровала ему тиару. В 869 году он стоит как страж истины в истории. В нём я усматриваю доброго советника папы Николая.

Судьба направила Анастасия в Константинополь с политической миссией по поручению Людовика II для переговоров о возможном браке. Супругой Людовика II была Энгельберта215. От неё и Людовика II, внука Гуго Турского, происходит Эрменгарда. Так что ради этой Эрменгарды, правнучки Гуго Турского, Анастасий отправился как посредник в Константинополь (см. схему на сл. стр.), поскольку руки Эрменгарды просил у Людовика II для своего сына Константина император Василий. Представляется понятным, что Людовик II направляет послом именно Анастасия, если вспомнить, что Анастасий был учителем Эрменгарды (Flodoard, Hist. Rem. Eccles. I, III, с. 27. M.G.SS. XIII, 550). Брак не состоялся. Людовик объясняет это неким происшествием в последний момент216. Но Анастасию, таким образом, представилась возможность спасти акты собора 869 года Архангел Гавриил, чьё служение в том, чтобы быть послом, возвещающим грядущее материнство, вдохнул в Анастасия добрые силы своего существа, и Анастасий посвятил их служению солнечной силе истины. Судьба позволила ему и двум его спутникам Зуппе и Эбергарду принять участие в последнем десятом заседании Восьмого Вселенского собора 28 февраля 870 года. (Böhmer, Regesta imperii. Karolinger. II Aufl. S. 509).

Рассмотрим теперь другую сторону, повлиявшую на папу Николая. Эта другая сторона находит своего представителя в Ротаде Суассонском. Вероятно, это он привёз в Рим примечательную подделку «Декреталии Псевдо-Исидора». Николай сначала отклонил её, а впоследствии использовал. Профессор А. Ниссль из Инсбрукского университета, слишком быстро отторгнутый от науки ранней смертью, раскрыл тайну декреталий Псевдо-Исидора. Открытие Ниссля по его письмам было достойным благодарности образом опубликовано профессором Танером в сообщениях исследовательского института австрийской истории XI. Bd. Innsbruck 1890, S. 627 ff. Смерть помешала профессору Нисслю разработать его открытие.

Очевидно, Ниссль справедливо предположил, что фальсификатор и обманщик должен быть тщеславным217. Так он искал признаки тщеславия в псевдоисидоровской подделке. Он искал, нет ли там какого-нибудь имени, позволяющего выйти на сочинителя или на того, кто подстрекал его.

Улики здесь две:

1. Первая фраза вступления к пространной рукописи — цитата из писателя по имени Мариус Меркатор. Обширный манускрипт — подделка, носит, однако, не имя «Мариус Меркатор», а вместо этого имя Исидор Меркатор. Изготовитель, очевидно, чтобы скрыть новизну подделки, избегая современного стиля, извлекал отдельные фразы из бесчисленных старых писаний и компоновал их, как мозаику. Так он взял первую фразу, не называя, правда, источника, из Мариуса Меркатора. Но цитата не буквальная, а на месте Мариуса оказался Исидор. И цитируя фразу, как она действительно представлена в подделке, мы выходим на вторую улику;

2. Фраза: «Isidor mercator servus Christi lectori conservo suo et parens in domino fidaei salutem» показалась Нисслю слишком искусственной. Смысл фразы таков: «Исидорус Меркатор, служитель Христов, дружественному читателю в покорности Господу привет верности». Конечно, очень красивое посвящение писания. Ниссль переставил 76 букв этой фразы и получил следующее: «Rottadus vero civitatis Suessionensis rector Incmaro Remensi foedo archipresuli dolum», что в переводе означает: «Poтад, правитель города Суассона, Хинкмару Реймскому, позорному архиепископу эта хитрость».

Нужно признаться, результат ошеломляющий. Ибо Ротад Су-ассонский действительно был в ссоре с Хинкмаром Реймским. Фраза получена при полном использовании всех букв фразы, где упомянут Мариус Меркатор, при предположении, что слово «Мариус» заменено словом «Исидор». И всё писание приписывается Исидору. Но мы допустили бы ошибку, если бы сочли автором Ротада Суассонского. Он не кто иной, как представитель целой школы. Ибо учёность, содержащаяся в псевдоисидоровых декреталиях, такова, что в ней во всяком случае переработана целая библиотека. Вопреки чрезвычайно обширным, достойным восхищения исследованиям современной учёности всё-таки невозможно доказательно установить, кто автор фальшивки. И большее, чем остроумные мнения, подобные мнению Ниссля, вряд ли доступно методам исследования. Но может быть, следует подойти к этой столь важной ситуации следующим образом.

Дело не сводится только к тому, чтобы знать, кто фальсификатор, настоящий вопрос другой: какое место занимает эта подделка в развитии всего человечества? Рассмотри вопрос пристальней.

Живой дух умер, когда возникли сомнения в Троице. Собор 869 г.ода, которым отменена трихотомия, учение о том, что в человеке различаются тело, душа и дух, — лишь завершение длительного процесса. Собор только высказал то, что произошло внутри развития человечества. Путь к Духу перестал быть доступным в старом смысле. И тут же в человечество закрался Ариман, дух лжи. В принципе безразлично, какой человеческой рукой написана подделка. Её написал Ариман, закравшийся в человечество дух неправды. Но даже и это обусловлено всемирной историей. Иначе как могло бы наступить новое время, эпоха машины, книгопечатания, газетного дела, если бы не закрался этот дух. Тут без него не обошлось. И вопрос, стоящий перед Николаем, был не в том, должен ли был закрасться этот дух неправды или нет, — вопрос был только в том, какое направление можно было ему дать в душах среднеевропейского населения218.

То был великий вопрос, стоявший перед Николаем и его советниками. Они решили его как могли, но им не удалось воспрепятствовать всемирной необходимости. То, что обрушилось на Николая, было мировой необходимостью, перед которой исчезает вопрос о вине или невиновности отдельного человека. Псевдоисидоровы декреталии — исторический документ, подтверждающий вторжение духа неправды, которое не могло не последовать вместе с высказыванием, будто, как сформулировано в позднейшей интерпретации, больше не следует говорить о духе, а только о теле и душе, причём к душе отходят некоторые качества духа. Николай Кузанский в гораздо более поздние времена усмотрел, что закравшееся тогда — подделка, Ариманова работа. В третьей книге своего труда «De Concordantia Catholica» высказывает он сомнение в подлинности Константинова дара и вдобавок также сомнения, касающиеся важных мест Исидоровых декреталий.

Не само содержание Исидоровых декреталий, например, не возвышение власти епископов, противопоставляемой светской власти, — настораживал моральный аспект, опора на подделку, вот что было главным. И такое использование подделки вовсе не было единичным случаем, ибо девятое столетие полно других подделок. Псевдоисидоровы декреталии значительны лишь тем, что место, ими занимаемое, связано с высшим духовным руководством.

Мировое значение этого всемирного процесса отражено также в сказании о Граале. Развитие западного течения представлено Парсифалем и его путём познания. Даже если проблематично, где искать замок Грааля, одно несомненно: он находится на Западе. Также отчётливо Восток представлен Фейрефисом. Он приходит из страны королевы Секундильи, а её искать следует на Востоке. Среднее течение представлено Гаваном; его путь ведёт в Италию и на Сицилию. Здесь Шательмервей. Так что в сказании о Граале видна временная проблема девятого века в его типичных представителях, и поставлен вопрос, что посредничает между Востоком и Западом. Что именно повествование о Гаване объявлено вставным эпизодом, не относящимся к целому, в этом особый трагизм, явный также в остальной истории Европы. Гаван, представитель Средней Европы, среднего течения, избран, чтобы стать властителем Шательмервей и победить Клингсора. Когда я однажды спросил доктора Штайнера, является ли Клингсор лишь персонажем сказания или реальным лицом, он ответил мне, что Клингсор — лицо реальное, он только не может мне сказать, подтверждается ли его существование документально. Но для духовного исследования очевидно, что Клингсор был герцогом Капуи. Оттуда Клингсор искал связей с арабской Сицилией, с твердыней Кало Бобо.

Эта местность обозначена на карте, например, в Атласе Андре, как Кальтабеллота, и находится в южной Сицилии недалеко от побережья, где берег на карте носит имя Шакка. Здесь в Кальтабеллоте был центр, с которым установил связь Клингсор. Калат аль-Беллут объясняет Венрйх (rerum ab Arab. gest... comment. S. 308) как «Замок Дубов». Здесь утвердилось африканское магометанство. В 840 году. Кальтабеллота была захвачена сподвижниками Абу — Икал — Аглаб ибн Ибрагима, уже владеющими Палермо. В 827 году, арабы пришли на Сицилию. В 831-м они захватили Палермо, в 840 году — Кальтабеллоту. То были обстоятельства, предполагаемые сказанием о Граале. Бенедикт Сорактинский говорит в своей хронике, что арабы пришли, как только заметили раздор между франкскими королями. В 827 году некий Евфимий призвал арабов на Сицилию, так как из-за похищения монахини из Сиракуз его преследовали братья монахини и он не видел для себя другого выхода, кроме союза с арабами (ср. Карузиус. История Сарацин в Сицилии). Когда в 839 году умер Сикар, его место занял Раделхис. Он также вынудил Гастальдена Пан до призвать арабов в Апулию, куда они пришли под водительством Калфуна. В 830-841 годах арабы, пришедшие как друзья, напали на Бари, замучили и утопили Пандо. Тем не менее Раделхис призвал арабов-наёмников. Так арабы пришли в страну, поскольку после смерти герцога Сикарда Беневентского в 839 году жители страны разделились на две партии, из которых беневентанцы выбрали предводителем Раделхиса, а са-лернитанцы — Сикенульфа, причём Раделхис был казначеем Сикарда, а Секенульф — его брат (Эрхемпертус, «История лангобардов»). Пандо, призвавший арабов, был сыном Ландульфа I. Стоит сравнить с этим родословное древо у Перегринуса

 

(Historia principum Langobardorum219, Neapel, 1749, Bd.I, s.65).

С 862 года, после смерти братьев, Ландульф II был единовластным герцогом Капуи. Это личность примечательная (я обязан указанием на личность Ландульфа во всём этом контексте моему другу доктору Эугену Колиско. Он обратил моё внимание на единственного писателя, говорившего об этом, на Эрхемпертуса). Эрхемпертус пишет в главе 21 о Ландульфе II (цитаты из Эрхемпертуса я даю в переводе, любезно выполненном для меня господином Иоахимом Шульцем). Там сказано: «Он был младший, и как оказалось позднее, у его матери, когда она ещё носила его во чреве и предавалась рядом с мужем горестным мыслям, было видение. Ей почудилось, что она родила огненный факел. Когда этот факел упал на землю, огонь распространился в пространной окружности, казалось, сжёг область всего Беневента, и с этим сон исчез вместе с видением. Потрясенная, она бросилась к мужу, чтобы поведать печальное. И когда отец услышал, чем кончается видение, он запечатлел будущие события несколькими стихами.

 

Горе, супруга моя! Нас рок преследует грозный.

В жутком виденье твоём предзнаменованье ужасно.

Замкнуто в чреве твоём дитя, осенённое жутью,

В жизни любить никого не будет, родных разлучая.

Ядом коварных речей разрознивать будет сограждан,

Души будет сжигать, свирепым огнём пламенея.

 

И то, что он высказал в духовном экстазе, мы должны были видеть собственными глазами, как бесчисленные невинные люди пали от его деянья, от меча, если не от огня. Тот огонь, однако, воспламенивший его деянья, охватил в определённой степени под знаком этой картины кровь рода человеческого. Что никто не счёл этого невероятным или только воображаемым, тому я могу представить столько же свидетелей, сколько жителей в городе.

И дальше в главе 31 сказано: «Этот Ландульф был по своему характеру умён, по привычке хитёр, весьма сластолюбив, и упорен, и честолюбив, как никто другой, сверх меры суетен, осквернитель монахов, грабитель человечности... презирающий собственного князя, был он клятвопреступник, предающий собственных внуков. Не хотел он ничего знать, кроме похотей своей плоти. Никогда не находил он покоя, до самого дня своей смерти. Если он видел где-нибудь единение в союзе, противился этому изо всех сил. Сеял семена раздвоения. Если кому-нибудь это покажется невероятным, пусть он взглянет на бесчисленные пороки, которыми он обманул Гайфериуса. Трижды клялся он ему, что признаёт его главенство. Гораздо приятнее было ему улавливать души невинных людей, чем считать кого-нибудь себе равноценным, не говоря уже о том, чтобы счесть кого-нибудь более достойным... он любил постоянно полумужчин, предпочитая их настоящим мужчинам. И тем не менее он выполнил слово пророка Исаии (3:4): „И дам им отроков в начальники...” Если бы я хотел описать по отдельности деяния этого человека, думаю, время проходило бы быстрее, чем успевал бы я выговорить слова, но если кто-нибудь хочет знать больше, пусть он посмотрит в моих стихах». (Не совсем понятно, имеет ли в виду Эрхемпертус вышеприведённое пророчество или другие стихи, не дошедшие до нас.)

Этот Ландульф I встретил в Монтекассино императора Людовика II и приобрёл такое влияние на императора, что тот сделал его «третьим человеком в империи». Эрхемпертус пишет в главе 36: «На основе такого повышения в ранге стремился он с величайшим вожделением к архиепископату над всем Беневентом, и хотел он сделать Капую столицей. Но Господь не допустил этого, и не получил он высокого поста».

То было посягательство на императора Людовика II. Он хотел соединиться с дочерью Винигиса. Но супруга императора Энгельберга сопровождала его вместе со своей дочерью и воспрепятствовала этому (s. 518, Böhmer, Regesta imperii I, Karalinger 751-918, 2. Aufl. Insbruck, 1008).

Из этого изображения проистекает с достаточной ясностью: то, чго сказание о Граале описывает как область Шательмервей, вполне совпадает с картиной нравов, которую дают обстоятельства и описания характера, взятые из самой истории. Здесь, как и везде, сказание и история удивительнейшим образом друг другу соответствуют.

В только что описанном выражается и аморальность, чей осадок чувствуется в истории псевдоисидоровых декреталий. Что Вольфрам фон Эшенбах передаёт нам в характере Клингсора, имеет свой исторический прообраз в Ландульфе II, герцоге Капуи; а что сказание повествует о союзе с арабами, восходит к брату Ландульфа Пандо. Всё отчётливей становится, что время около 869 года составляет исторический фон для всего того, что в «Парсифале» Вольфрама фон Эшенбаха является переработанным поэтически.

 

Глава седьмая

 

Род Грааля

 

Киот, прорабатывая хроники европейских стран, отыскал в хронике Анжу описание человеческих судеб, побудившее его предположить, что нашёл он род Грааля.

Киот исходил — как мы знаем — из пророчеств Звездочёта (Флегетаниса). Тот в звёздных письменах прочитал за 1200 лет до Христа, что по истечении 1200 лет солнечный дух Христа проявится в одном избранном человеке — в Иисусе. Солнечная гостия почиет в чаше луны. Как плод группы крови, ведомой лунным богом Яхве, должно было возникнуть совершенное тело, достойное воспринять солнечный дух. История еврейского народа — земное зеркальное отражение звёздных письмен. Авраам вышел из Ура в Халдее, из земли звёздной мудрости. В его крови запечатлелось то, что вавилонянин наблюдал в космосе. Двенадцать колен образуют на земле то, что действует в космосе как двенадцать знаков зодиака. Это давно известно. Что странствия еврейского народа — странствия от планетной силы к планетной силе, показал Рудольф Штайнер. В Египте еврейский народ, ведомый сперва лунным богом Яхве, встретился со служением Гермесу или Меркурию. В Вавилоне, во время вавилонского пленения, еврейский народ столкнулся с культом Иштар-Венеры. В Иерусалиме еврейский народ был сосудом солнечного духа. Это подготавливалось постепенно.

За 1200 лет до Христа еврейский народ пророчески предвосхитил своё солнечное водительство. В Иисусе Навине перед нами личность, через всё, что через неё передаётся, в предвосхищении являющая образ Христа. Иисус Навин (Иошуа) сперва звался Осия, и оба эти слова идентичны слову Иисус. Также Иисус Навин, когда манна (хлеб) на исходе, приносит гроздь, то есть вино как пророчество о Земле обетованной. На этом месте в развитии еврейского народа обнаруживаеся пророчество Флегетаниса.

Киот спрашивает себя: каким образом во времена Парсифаля могло существовать что-нибудь подобное? Где в то время нашёлся бы народ, достойный хранить Грааль?

Ясно, что Христов импульс в IX веке должен был приобрести другую форму и образ действия, не такие, как во времена Ветхого Завета. Тогда Христос был солнечный дух, Свет Мира, до своего нисхождения в отдельное человеческое «я». Логос ещё не стал плотью. В девятом веке после Христа Его земная жизнь давно стала историческим фактом. Воскресший живой Христос, вселившийся в отдельное человеческое «я», стремился охватить существо этого «я» изнутри. Он начал действовать от «я», к «я», то есть социально. У меня нет сомнения в том, что мы с девятого столетия проделали ещё более пространный шаг в развитии, и сегодня Христов импульс стремится охватить народы. Как отдельные личности мы христиане, как члены народных союзов мы в нашей борьбе, так сказать, не крещены. Нет народа, который как народ жил бы по-христиански. Христианское государство всё ещё утопия.

В IX веке эта проблема была на ещё более ранней стадии. «Государство» ещё даже не родилось. Кровные союзы, племенные товарищества в сочетании с крупным землевладением были основой тогдашнего развития. Со времени великого переселения кровь европейских народов продолжала смешиваться. Одновременно распространялось и христианство. Ирландские монахи были носителями христианства, которое как высшая ступень друидического жречества, связанного с земледелием, имело тенденцию сочетаться с хозяйственными импульсами. Римское христианство сочеталось с государ-ственно-политическим расцветом власти. Христианство Грааля оставалось обстоятельством чисто человеческого развития. Оно обращалось только к отдельной личности. Но изначально было так, что в храме Грааля как видение будущего в 72 хорах усматривалось единение 72 народов земли.

Для девятого столетия стоял вопрос так: может ли Европа в своей срединности прежде всего обрести своё различие в отзыве от Запада и Востока, чтобы привести ко Граалю Восток, являя ему, что переживает Фейрефис, представитель Востока.

Так посредине возникла задача — примерно по линии Лотарингии — возжечь свет, чтобы он светил Востоку.

Возникшее тогда, как действенный и впредь исторический импульс, выразилось своей исторической символикой в судьбе святой Одилии.

Одилия происходила из дома, чей глава — отец её Адальрих или Этихо — получил в 666 году Эльзас как наследственное герцогство. Он — личность, сильно ощущающая бремя ответственности, которая тяготеет над отдельным человеком потому, что он физически унаследовал силы, живущие в нём.

Когда потом родилось у него слепое дитя — Одилия, — он сказал себе: «Теперь люди спросят, кто согрешил, это дитя или его родители?» И он хотел умертвить дитя, чтобы избежать упрёка, будто по его вине Одилия родилась лишённая света очей. Так судил отец. Но мать спасла дитя. С помощью няньки она отправила дочь к своим родным в Бом-ле-Дам. Там росло дитя.

А в Регенсбурге, восточнее Пальмы (Бом-ле-Дам), жил тогда Эрхард, епископ Регенсбурга. И на его долю выпала милость Божественного откровения. Ему было велено отправиться в Пальму вместе со своим братом Хидульфом, чтобы там крестить слепую девочку. В крещении она прозреет. Так оно и было. Мировая сила, как Свет мира отверзающая очи слепорождённым, дала также Одилии свет очей, как только епископ Эрхард окропил их. И нарёк он её Одилия, Sol Dei, Солнце Бога.

Так святая Одилия обозначается легендой как Солнце Бога. Дочь и отец противостоят как свет и тьма. Смутно чувствовал отец, что через него действует то, что для Одилии могло бы омрачить свет. Но она всё-таки пришла к свету.