Происхождение анадромных видов    

Лосось без рек.

История кризиса тихоокеанского лосося.

Джим Лихатович.

 

Перевод А.Р. Моисеева

 

Содержание.

 

Предисловие  .   .   .   .   .   .   .   .   .   3

Благодарности .   .   .   .   .   .   .   .   .   4

Введение .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   5

Глава 1 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   10

Глава 2 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   20

Глава 3 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   32

Глава 4 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   38

Глава 5 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   55

Глава 6 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   76

Глава 7 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   100

Глава 8 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   111

Глава 9 .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   133

Эпилог  .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   146

Приложение А .   .   .   .   .   .   .   .   .   152

Приложение В .   .   .   .   .   .   .   .   .   153

Приложение С .   .   .   .   .   .   .   .   .   156

 

 

Предисловие

Как случилось, что лососи тихоокеанского побережья Северной Америки оказались в столь тяжелом положении? Почему мы не смогли остановить их сползание к краю гибели вчера, а сегодня лишь начинаем восстанавливать популяции лососей до малой толики прежнего изобилия? Нельзя утверждать, что мы не предпринимали героических попыток исправить положение. Уже три четверти столетия мы прилагаем немалые усилия, затрачивая при этом огромные суммы денег. По некоторым подсчетам, в три миллиарда долларов обошлись программы, связанные с охраной и восстановлением красной рыбы в бассейне одной только реки Колумбии, но повернуть вспять процесс исчезновения лососей нам так и не удалось.

В последние годы я часто обсуждал этот вопрос с биологами, экологами, работниками корпораций, рыбаками, индейцами, журналистами, адвокатами и просто заинтересованными гражданами. И я пришёл к выводу, что большая часть людей вообще не в состоянии понять, насколько стара эта проблема. Большинство полагает, что своим критическим положением лососи обязаны событиям последних двадцати-тридцати лет. Возможно, это и не удивительно, ведь в это время мы стали свидетелями быстрого исчезновения лесов, строительства крупнейших плотин, стремительной урбанизации, и других форм наступления на лосося и его реки. Но вопрос выживания лосося возник гораздо раньше - в момент прибытия на Северо-Запад первых евроамериканцев. Белые люди привели рогатый скот, принесли плуги, семена, топоры и другие предметы первой необходимости, без которых они не могли выжить. К несчастью, поселенцы также принесли своё мировоззрение и индустриальную экономику.

Взирая на рыбу и реки через призму своего восприятия природы, евроамериканцы видели картину, отличную от той, в которой несколько тысяч лет в высшей степени гармонично жили индейцы. Они видели пугающую их дикую природу, которую необходимо было приручить, упростить и сделать управляемой. Они видели богатые ресурсы, которые были нужны им, чтобы прокормить жадную индустриальную экономику. Как и следовало ожидать, мировоззрение евроамериканцев заставило их перестраивать Северо-Запад, делая похожим на места, из которых они прибыли.

 Цель этой книги - показать историю влияния нашей культуры на лосося. Эта история необычайно важна. Она ясно даёт понять, почему все усилия по возрождению лосося до настоящего времени, несмотря на хорошее финансирование, потерпели неудачу. Потому, что все эти усилия продиктованы тем же мировоззрением, которое породило проблему. До тех пор, пока мы не поймём, в чём настоящие корни проблемы лосося и не займемся её решением на фундаментальном уровне, рыба будет продолжать своё движение к грани исчезновения.

Когда узнаёшь историю отношений между людьми и лососем, особенно за последние 150 лет, на душе становится грустно. Мы могли бы смотреть в будущее с большим оптимизмом, но это зависит от Вас.

Книга разделена на две основные части. Главы 1 и 2 описывают эволюционную историю лосося и развитие экономики подарка у северо-западных индейцев, которая в значительной степени базировалась на лососе. Главы с 3 по 9 описывают влияние индустриальной экономики евроамериканцев на красную рыбу. В главе 3 осмысливается переход от экономики подарка к экономике индустриального типа. Глава 4 детально показывает, как происходило разрушение среды обитания лосося до 30-х годов прошлого столетия. Следующая глава описывает развитие промышленного рыболовства и рыбоконсервной промышленности на северо-западном побережье Северной Америки. История создания рыбоводных заводов, которые использовались для поддержания численности лосося в условиях промыслового прессинга на него и разрушения среды обитания красной рыбы, представлена в шестой главе. О начале научного понимания биологии лосося читатель сможет прочесть в седьмой главе. Основные идеи, изложенные в предыдущих главах, систематизируются в восьмой главе, на примере двух самых значительных нерестовых рек региона - Фрейзера и Колумбии. Заключительная глава охватывает последние десятилетия. В ней же анализируется влияние на сложившуюся ситуацию федерального закона «Об Исчезающих Видах». Эпилог предлагает пути создания дружественной лососю культуры.

 

Благодарности

 

Эту книгу я не смог бы завершить без помощи, поддержки, и конструктивной критики моей жены и лучшего друга, Паулетт. Гораздо большим, чем можно выразить словами, я обязан Чарльзу Уоррену, который остается моим другом и наставником последние тридцать лет. Мой сын Тим, его жена Чарлейн, и Кэрри Хоффман провели много часов в библиотеках, копируя материалы, делая другую работу, необходимую для написания книги. Выражаю благодарность за столь важные минуты поддержки моему сыну Джиму. Многим я обязан Мардж и Дейву Буханан из «Tyee Winery» за воодушевлявшую меня их поддержку, а также за предоставленный в мое распоряжение пляжный домик, в котором были написаны несколько глав этой книги. Спасибо Рону Хирши за подсказанное название книги, и за многое другое.

Дейв Буханан, Дэн Боттом и Чарльз Уоррен читали рукопись на различных стадиях её написания и давали мне конструктивные предложения по её улучшению.

Энн Вилейсис технически помогла превратить мой проект в книгу, доступную читателям. Я очень ценю её помощь. Я также ценю поддержку Барбары Дин из «Айсленд Пресс», которая терпеливо переносила одну просроченную дату сдачи рукописи за другой.

Многие идеи этой книги родились в последние тридцать лет из тысяч часов споров с прекраснейшими биологами и защитниками лосося. Среди них Дейв Буханан, Дэн Боттом, Рег Райзенбиклер, Чарльз Уоррен, Стив Джонсон, Гомер Кэмпбелл, Гарри Вагнер, Джек Мак-Интайр, Джей Николас, Билл Бэкки, Том Лихатович, Боб Муллен, Боб Хутон, Ларс Мобранд, Крис Фриссел, Билл Лисс, Джим Холл, Курт Бёрдсли, Рон Хирши, Том Джей, Чип Мак-Коннаха и многие, многие другие.

Отдельную благодарность выражаю сотрудникам отделения «Секвиум» библиотеки « North Olympic », отыскавшим через межбиблиотечный обмен много ранее мне неизвестных документов. Большую помощь оказали также сотрудники Национального Архива города Вашингтон, округ Колумбия и г. Сиэтл; библиотеки Вашингтонского Университета; и библиотеки Университета штата Орегон. Высоко ценю зоркий взгляд профессора Джима Холла и его внимание к деталям.

 

 

Введение

 

Проблема лосося.

Сейчас конец декабря, и я собираюсь принять участие в ежегодном подсчете нерестящегося лосося. Каждую зиму, начиная с конца 1940-ых годов, биологи на всем Северо-Западе подсчитывают лососей, которые, избегнув рыбацких сетей и крюков, возвращаются в свои родные реки метать икру. Ученые, идущие на реку каждую зиму, первыми узнают, силен или слаб нерестовый ход, но что более важно, они - те немногие, кто становится свидетелем рождения новых поколений дикого лосося.

Я покидаю шоссе и еду глубоко изрытой колеями дорогой для перевозки леса в водораздел Пишта, маленькой реки в предгорьях полуострова Олимпик (рисунок I.I). Грузовик застревает на повороте, и я допиваю последний кофе из термоса прежде, чем выйти на ледяной воздух. Сквозь прохудившиеся болотные сапоги я чувствую холод, особенно неприятны сырые стельки. Но, несмотря на протест ног, скольжу по берегу реки и ступаю в холодную воду. Стайка корольков и гаичек роится в кроне голой ольхи. Голоса птиц звучат подобно прозрачным перезвонам в замороженном воздухе. Солнце декабря висит низко над горизонтом, но несколько золотых лучей слабого света побиваются через тонкий занавес пара, поднимающийся от реки. Эта декорация сцены первозданного мира так подходит древнему ритуалу дикого лосося, ритуалу, который я собираюсь увидеть и записать.

В былые времена в устье реки Пишт жили индейцы. Несколько маленьких поселений сгруппировались у рек Пишт, Хоко, и Клаллам на западном конце пролива Хуан Де Фука. В некоторых из этих деревень индейцы жили ещё 3 тысячи лет назад. Археологи подсчитали, что коренное население, жившее возле этих небольших рек, добывало около 45 тысяч лососей каждый год.

Если они вылавливали до 50 процентов идущего на нерест лосося, то общее количество входящей ежегодно в эти небольшие реки рыбы составляло 90 тысяч. Сегодня дикого кижуча мало, осталась лишь тень его прежнего изобилия, а дикая чавыча в Пиште почти исчезла.

 Существует, по крайней мере, три гипотезы о происхождении названия реки. Некоторые думают, что судно с таким названием потерпело поблизости кораблекрушение, другие считают, что это название произошло от слова из языка индейцев Клаллам (S'Klallam), которое можно перевести, как «где ветер дует со всех сторон». Но гипотеза, которой придерживаюсь я, говорит, что название реки Пишт происходит от слова «рыба» из языка пиджин - жаргонного языка индейцев Чинук, возникшего при общении между коренными народами и евроамериканцами.

За четыре часа я сделал двадцать одну отметку в своей водонепроницаемой записной книжке. Двадцать один кижуч возвратился из своего океанского путешествия, чтобы отложить икру в гравий этого небольшого притока Пишта. Мои отметки будут переведены в цифры, отосланы в большое здание офиса и превращены в «данные».

 Биологи, работающие там, проанализируют данные со всех рек, а потом будут проводить бесконечные встречи, истолковывая их снова и снова. В искусственном климате офиса сырые болотные сапоги, ледяной воздух, гаички, реки и даже лосось невозможны. Контакт с естественным, внешним миром в офисах осуществляется через горы компьютерных распечаток. Биологи много говорят о лососе, но они говорят о сухом, безжизненном подобии этой великолепной рыбы. Лосось, которого они видят, глядя на цифры, не та рыба, которую довелось узнать мне. В той «реальности», что сконструирована в залах заседаний, лосось во многом далек от себя живого, отделен от среды обитания, среда обитания оторвана от реки, река - от экосистемы. Мир компьютеров, цифр и конференций – неотъемлемая часть современной системы управления лососем, но я живу и работаю в этом мире, и меня беспокоит то, что он всё больше теряет свою связь с реками и лососем.

Однажды я спросил одного биолога, прекрасного специалиста в области математического анализа, что он узнал о лососе реки, которую изучал около десяти лет. Что понял он, каждодневно бывая там, наблюдая за рекой и работая с её серебристой рыбой? Узнал ли что-то, что он не смог бы выразить в цифрах? Есть ли вопросы, на которые не могли ответить его математические модели? Проник ли он в суть? Он вручил мне несколько листков бумаги, заполненных математическими уравнениями, и сказал: «Все, что я знаю - там, в цифрах». Технически он сделал свою работу, но близорукий подход помешал рождению другого взгляда, понимания или гипотезы, которая могла бы обогатить историю. Вот о чем поведали мне его уравнения.

Биологи, изучающие рыбу, обычно сосредотачивают свое внимание на популяциях, которые можно описать в цифрах. Они обращаются со статистикой так, как будто сами не зависят от экосистемы, которая их породила, и относятся к рыбе так, как будто она находится в полной власти управляющих ею людей. Биологи полагаются исключительно на модели, в которых популяции лосося - шахматные фигуры, перемещаемые по доске, а не живые создания, непрерывно взаимодействующие с окружающей средой, связанные с ней...

 

Рисунок I.1. Полуостров Олимпик и Национальный парк Олимпик в штате Вашингтон. (Источник: Рэнделл Мак-Кой, специалист ГИС, племя Клаллам, низовья Эльва Ривер) (Source: Randall McCoy, Geographic Information Systems [GIS] Technician, Lower Elwha Klallam Tribe)

 

Закончив наблюдения, я задерживаюсь на несколько минут. Сажусь на бревно рядом с большим, темным водоемом, и чищу апельсин. В быстро исчезающем свете водоем - чаша черных чернил. Я уверен, что мое присутствие прервало строительство кладки парой кижучей, скрывающихся в темноте водоема. Если повезет, в умирающем свете этого декабрьского дня мне удастся наблюдать, как спаривающаяся рыба движется от места укрытия к порогам, чтобы вырыть лунку для кладки. Кижуч здесь с единственной целью, здесь и повсюду на Северо-Западе. Взрослые лососи отдают последние дни и часы своей жизни, чтобы протянуть тонкую нить к следующему поколению. Эта нить тянется, по крайней мере, уже 10 тысяч лет, с того времени, когда дикий пейзаж полуострова Олимпик и его реки возникли из тающих ледников Висконсинского ледникового периода.

То, что совершит трудный прыжок от немногих оставшихся диких лососей к следующему поколению, находится в гравии, затонах, и стремнине этой реки и всех маленьких ручейков и рек региона. Тысячи икринок лосося уже отложены в гравий этого потока, миллиарды на всех реках. Они будут оставаться в кладках несколько недель в этот особенно опасный ранний период жизни. Множество икринок будет съедено хищниками вроде бычков, которые скрываются на дне потока или крохалями, которые тычут свои клювы в гравий, отыскивая икринки.

Обширная заготовка леса в бассейне Пишта усиливает опасность для икринок, лежащих в инкубаторах из гравия. Недавно, например, большая часть дороги для перевозки леса обрушилась. Треть мили её сдвинулось в приток, прихватив с собой большие куски склона холма и засыпав несколько лососевых кладок. На Северо-Западе дорожные разрушения и оползни - обычный побочный продукт лесозаготовок. Наводнения, ставшие сильнее после вырубки леса на склонах холмов, вымывают икру из кладок и перемалывают её в гравии. Смерть тысяч, а возможно и миллионов икринок лосося - издержки бизнеса, которые нельзя обнаружить в бухгалтерских книгах корпораций и агентств природных ресурсов. Нет записей, которые смогли бы сообщить нам, сколько икринок убито удушающим слоем грязи или каменной мясорубкой. Эти издержки спокойно перекладываются на лосося, и, в конечном счете, на семьи, которым его промысел даёт средства для существования.

Личинки кижуча из сохранившихся кладок покидают гравий и становятся свободно плавающей добычей. Они останутся в реке до тех пор, пока не отправятся в море весной второго года своей жизни. До того времени юный лосось должен пережить многие другие опасности. Те же оползни, что душат икринки, уничтожают и среду обитания молоди лосося, заполняя заводи, разрушая водные пищевые цепочки. Вырубка деревьев и кустов по берегам приводит к тому, что солнце нагревает воду до температур, невыносимых для молодой рыбы. И в лучших условиях лососи, начинающие жизнь маленькими розовыми шариками в гнездах гравия, не все доживают до выхода в море, а в условиях нашествия человека на среду их обитания всё меньшее количество молоди переживает период роста в реке и мигрирует к морю.

Короткий декабрьский полдень сменился почти полной темнотой, прежде чем кижучи двинулись к перекатам стремнины выше заводи. Я не могу видеть их, но слышу, как они плещутся. Я представляю их избитые, израненные о гравий тела, бьющиеся в гонке создания жизни до тех пор, пока смерть не настигает их. Послушав несколько минут, я выбираюсь из реки и прокладываю себе путь через путаницу веток и пней на вырубке к дороге, по которой начинаю длинный путь назад, к моему грузовику.

Это был холодный, тоскливый полдень. Пришло слишком мало лосося. Леса быстро исчезают, и дом лососей пустеет. Но в темноте, спотыкаясь на замерзших колеях, я думаю о том, как умирает дикий лосось, плещущийся в темноте, и это даёт мне надежду. Нить жизни, такая хрупкая в разоренных реках Северо-Запада, ещё не прервана. Дикий лосось уцелел, пережив времена вулканической активности, ледникового периода, созидания гор, пожаров, наводнений и засух. Я уверен, лосось выживет, если мы сможем управлять нашими действиями и отдавать обратно то, что мы берем у рек, чтобы сохранить их здоровые экологические функции. Пока я еду домой, мои мысли продолжают возвращаться к реке, текущей в темноте, и обнадеживающему плесканию кижуча, прокладывающего путь следующему поколению.

А на другой стороне Земли человек, который владеет большей частью бассейна реки, сидит в Лондонском офисе и решает судьбу Пишта и лосося. Как и биологов с их компьютерными распечатками, этого человека связывают с рекой лишь сухие, безжизненные колонки цифр. Принимая решения по уничтожению леса в бассейне Пишта, он думает о ценах на древесину на мировых рынках, о прибылях от различных сделок и о сотне других факторов. В груде документов на его столе нет ничего, что говорило бы ему о диком лососе, что плещется в исчезающем свете декабря в день своего последнего прыжка в следующее поколение.

Я биолог, мне много раз приходилось наблюдать дикого лосося на нересте, но мне приходилось работать и с колонками цифр. Двадцать восемь лет я работаю в реальном мире лососевых рек и абстрактном мире управления ими и вижу, что они всё больше отдаляются друг от друга. Это отдаление - результат отрицания связей, существующих между людьми и лососем, связей между людьми и любой частью природы. Господствующее в нашем обществе мировоззрение считает экосистемы складами для хранения и производства предметов потребления. Упорно утверждая, что человек стоит вне этих экосистем, мировоззрение требует управлять, манипулировать и «улучшать» их. Даже менеджеров ресурсов обучают тому, что раскол между людьми и экосистемами нужно сохранять и усиливать. Такой взгляд на мир породил конфликт, противоречия и исчезновение лосося.

Всё это ускользало от меня, пока я искал причины вне противоречий, вне конфликта, и вне попыток всех, включая менеджеров лосося, переложить вину за состояние лосося на кого-то еще. Когда я изучил историю отношений между лососем и людьми, я осознал силу нашего мировоззрения. Оно заставило нас делать ложные предположения о природе и своей роли в исчезновении лосося. То, что я обнаружил - и есть предмет этой книги.

Лососёвые – одни из древнейших обитателей тихоокеанского Северо-Запада, более миллиона лет они учились заселять и использовать почти всю пресноводную область, эстуарий и морскую среду обитания. Чавыча, например, процветает в потоках, текущих и через дождевые леса, и в пустыне. Она нерестится и в притоках всего в нескольких милях от моря, и в Скалистых горах в 900 милях от солёной воды. От вершины горы, где орел несёт лосося, чтобы накормить своих птенцов, до далеких океанских вод Калифорнийского течения и Аляски, лососи заполнили Северо-Запад, распространившись на площади, непревзойденной ни одним другим животным. Они подобны серебряным нитям, глубоко вплетенным в ткань экосистемы края. Уменьшение их численности до грани исчезновения - признак серьезных проблем. Красивый экологический гобелен, который обитатели региона называют домом, распускается, его серебряные нити потерты и порваны.

Миллионы лет главной силой лососей была их способность проникать везде и обитать в широком разнообразии сред обитания. Но с прибытием евроамериканцев эта черта сделала лосося уязвимым. Его повсеместное распространение привело к тому, что он вступил в контакт со всем диапазоном проявлений экономической активности человека. Это горная промышленность и вырубка леса в верховьях, пастбищное животноводство, ирригация и другая сельскохозяйственная деятельность вдоль всего течения, индустриальное и жилое развитие в низовьях реки и в устье, крупномасштабный коммерческий лов рыбы в океане.

Решение проблемы лососей трудно отчасти потому, потому что их обширные перемещения в течение жизни создают идеальную ситуацию для путаницы. Любая промышленность, предприятие, или индивидуум, вносящие вклад в истощение лосося в одном месте их большой экосистемы, с готовностью укажут на другую промышленность, предприятие или индивидуума, как на причину проблемы, действующую на лосося в другом месте его экосистемы. В последние полвека быстрое уменьшение численности лосося породило лицемерные увиливания и бесконечные попытки свалить вину на кого-то другого. Уменьшение численности лосося - совокупный эффект многих факторов активности человека от истоков до океана. Доказательство действия определенного фактора получить невозможно. Истощение стад лосося разожгло споры и подтолкнуло нас к его изучению. Но на безнадежный поиск единой причины было потрачено впустую много времени, усилий и денег. И что более важно, он мало что дал для решения проблемы, которая действительно стала всеобщей.

Жителям Северо-Запада предстоит ответить на важные вопросы. Ценят ли они лосося настолько, чтобы предпринять усилия к восстановлению среды его обитания, и тем самым спасти рыбу от полного исчезновения? Желают ли они сохранить лосося, даже если это будет означать кардинальное изменение стратегии экономического использования земель, вод и других ресурсов региона? А если они не желают необходимых перемен, то сохранит ли тихоокеанский Северо-Запад без лосося свою прежнюю привлекательность для людей, как край с почти нетронутой природной средой?

Многие жители региона считают важной задачей возрождение тихоокеанского лосося. Многие обожают рыбалку и изумительный вкус свежей рыбы. Коренные американцы ловят её, чтобы получить средства к существованию, удовлетворить свои культурные и религиозные потребности. Промышленные рыбаки хотят продолжать ловить рыбу – это их образ жизни. Многие жители региона видят в лососе важный символ чистой и здоровой окружающей среды. Многие желают, чтобы лосось был восстановлен до уровня, соответствующего требованиям закона «Об Исчезающих Видах». Все, кто выражают беспокойство состоянием красной рыбы и желание восстановить её прежнее изобилие, имеют широкий спектр ценностей, но разделяют одну цель - вернуть здорового лосося, плывущего по рекам Северо-Запада.

Некоторые люди полагают, что длящееся более ста лет снижение численности тихоокеанского лосося, последовавшее за прибытием евроамериканцев, происходило по причине неразумного управления, жадности, и захвата политической власти теми, кто извлекал выгоду от доступа к природным ресурсам. Но это объяснение слишком просто и вводит нас в заблуждение. Понятно, что намерение людей, их политических лидеров, и учреждений не состояло в том, чтобы уничтожить лосося. Уже в 1848 году штат Орегон запретил строительство препятствий проходу лосося. В 1870-е годы штаты Орегон и Вашингтон пробовали защищать среду обитания лосося, издав законы о запрете сброса опилок в реки. Если мы хотим правильно понять, как разрушалась продуктивность лосося, мы должны заглянуть глубже жадности, двигавшей эксплуатацию водоразделов Северо-Запада, глубже слабости бюрократов, слишком робких, чтобы добиваться исполнения законов, защищающих лосося.

По существу, уменьшение численности лосося – следствие господства мировоззрения, основанного на ложных предположениях и неподтвержденных мифах – мировоззрения, которое определяло отношения между лососем и людьми последние 150 лет. Мы полагали, что можем управлять биопродуктивностью лосося и совершенствовать естественные процессы, которые даже не пытались понять. Мы полагали, что сможем иметь лосося без рек. Как прямое следствие этого, мы верили, что экономическая активность человека вроде горной промышленности, заготовки леса, и лова рыбы не связана с экологическими процессами, создавшими рыбу. Естественные пределы экосистем казались не относящимися к делу, ведь люди полагали, что могут обходить их, используя технологии. Напрасно доверяя технологическим решениям, менеджеры лосося уверовали в миф, что управление воспроизводством лосося в рыбоводных заводах, в конечном счете, приведет к увеличению его продуктивности. Несмотря на наилучшие намерения, эти трудолюбивые люди произвели бедствие, потому что их усилия были основаны на ложных предпосылках. Их рассуждения - классический пример того, что историк Дональд Ворстер, называл «инструментальным мышлением»: «Размышляющий тщательно и постоянно о средствах не думает о цели».

Таким образом, итог, к которому мы пришли сегодня, таков: мы всё ещё цепляемся за средства, искалеченные мифическими предположениями. В настоящее время рыбоводство остается главным способом восстановления лосося, несмотря на то, что многочисленные программы, использующие его, не могут достигнуть своей цели уже больше столетия.

Писатель Тим Эган описывал тихоокеанский Северо-Запад как страну, в которой «лосось может забраться в любое место», но соответствующий этому определению регион сжимался в течение последних 150 лет. За двадцатое столетие естественная производительность лосося в штатах Орегон, Вашингтон, Калифорния и Айдахо уменьшилась на 80 процентов из-за уничтожения речной среды обитания. Чтобы противостоять этой потере, нам нужен другой взгляд, другая история, определяющая отношения между лососем и людьми. Чтобы дать лососю надежду на восстановление, мы должны вырваться из плена мифов, которые привели нас к этой точке кризиса.

 

 

ГЛАВА 1

Ястребиный нос

Ещё не вышел закон «Об Исчезающих Видах» и торговые центры не погребли реки под асфальтом. Плотины и динамо-машины не начали использовать энергию их течений. Ещё ирригация не иссушила реки, и защищавшие их леса не были уничтожены массовой вырубкой. Ещё сплошной паутиной сетей рыбаки не опутали реки и заливы, ещё люди не перешли через Берингов пролив на северо-запад американского континента. Даже задолго до того, как ледники проложили Пьюджет-Саунд, а побережье Орегона отодвинулось от штата Айдахо, задолго до всего этого уже жил лосось.

В системе классификации растений и животных Карла Линнея тихоокеанский лосось попадает в семейство Salmonidae и род Oncorhynchus, Тихоокеанского лосося и форели (Приложение A). Название «Oncorhynchus», русский термин «крючконосый», относится к крючковатой верхней челюсти, которая развивается у самцов в период спаривания. Существует семь разновидностей тихоокеанского лосося, принадлежащих роду Oncorhynchus. Пять из них обнаружены в Северной Америке: горбуша (O. gorbuscha), кета (O. keta), нерка (O. nerka), кижуч (O. kisutch), и чавыча (O. tshatvytscha). Два найдены только в Азии: сима (O. masou) и amago (O. rhodurus). Тихоокеанская форель в пределах рода Oncorhynchus включает анадромную форму стальноголового лосося (стилхед), O. mykiss, и проходную форму форели Кларка, (O. Clarki). Пять разновидностей тихоокеанского лосося и две анадромной форели создали богатое множество жизненных стратегий, типов локального и регионального распространения, которые представлены в Приложении В.

Коренные американцы иногда называли лососей – «молнии, следующие одна за другой» - название, которое вызывает в воображении образ большой серебряной рыбы, сверкающей в быстрой воде.¹ В нашей культуре самый распространенный образ лосося - рыба, изогнувшаяся на фоне стены кажущегося непреодолимым водопада, извивающаяся и бьющаяся за точку опоры для следующего прыжка. Для нас лосось ассоциируется с сильным, боевым духом и неудержимым стремлением вернуться в реку своего рождения, чтобы дать жизнь следующему поколению. Этот образ породил веру в то, что лосось может преодолеть любые препятствия. Эта его способность - больше, чем просто легенда. Природа и, в последнее время, люди неоднократно создавали условия, угрожавшие существованию лосося, и всё же он выжил.

Все живые организмы - суть явления исторические, и лосось среди них - не исключение. Тысячи или даже миллионы лет лососёвые аккумулировали историю своих видов и сохраняли её в генах особей и популяций.² В результате, генетическая программа лососей, закодированная в ДНК, стала учебником, содержащим тысячи лет эволюционных уроков того, как выжить в быстро меняющемся мире. То, что тихоокеанский лосось в последние 150 лет пережил необузданное давление человека на него самого и его среду обитания, доказывает ценность уроков, которые каждая особь несёт в своих генах. И именно потому, что лососи так стойки и выносливы, катастрофическое снижение их численности в Калифорнии, штатах Орегон, Вашингтон и Айдахо столь трагично. Когда мы узнаем историю лососей, мы увидим, что их исчезновение служит очевидным доказательством провала работы наших институтов управления и стремительного, массового разрушения среды их обитания, происходившего в течение прошлого столетия. Чтобы в полной мере оценить стойкость лососёвых, мы должны сделать экскурс в историю их эволюции и катастрофических изменений окружающей среды, которые они пережили.

Экскурс в эволюцию

Тихоокеанский лосось принадлежит к группе рыб, ветвь которых на эволюционном древе появилась относительно недавно, около 400 миллионов лет назад. За недолгие 40 миллионов лет эти новички, лучеперые рыбы, стали доминировать во многих пресноводных средах обитания и имели хорошие перспективы для господства в море. Лучеперые рыбы включают три основных группы, каждая из которых достигала выдающегося положения на какое-то время. Осетровые и веслоносые - выжившие члены самой древней группы, а панцирники дают нам представление о второй группе. Teleosts - последняя и всё ещё распространенная группа, которая включает хорошо знакомых нам лососей, форелей, окуней, щук и полосатой зубатки.³Изученные окаменелости показывают, что teleosts появились на западе Северной Америки относительно поздно. Они начали доминировать в пресных водах Запада приблизительно 55 миллионов лет назад.⁴

Teleosts, подобно другим рыбам до них, достигли господства потому, что развили улучшенные структурные и физиологические свойства, которые изменили форму их тел и мускулатуру так, что позволили совершать более быстрые и сложные движения – важное свойство для выживания и добычи, и хищника. Среди этих столь эффективно созданных природой рыб - семейство Salmonidae, в которое входят лосось, форель, сиг, хариус и ряпуха.

Никто не знает, когда семейство лососёвых отделилось от других древних рыб teleost, но этому семейству возможно уже 100 миллионов лет.⁵ Это означает, что первый лосось мог плавать в тех же водах, что и динозавры в последние несколько миллионов лет их господства на земле. Самая древняя достоверная окаменелость Salmonidae - Eosalmo driftwoodensis, чьи кости были найдены в отложениях Эоцена в Британской Колумбии (Приложение C). Он напоминал современного хариуса и жил в древних озерах западной Канады приблизительно 40 - 50 миллионов лет назад. Изучение окаменелостей позволяет предположить, что доисторический диапазон распространения лососёвых на западе Северной Америки простирался от бассейна Юкона (66° северной широты) на севере до бассейна озера Чапала в Мексике (31° северной широты) на далеком юге.⁶

Фауна родного для рыбы северо-западного региона прошла трудный эволюционный путь. Никакая другая область Северной Америки не была так геологически активна, как эта, испытавшая несколько глобальных преобразований окружающей среды. Горы поднимались и опускались, значительно колебался уровень океана, резко менялся климат, вулканы заливали большие области региона толстым слоем горячей лавы. Щука, пресноводная полосатая зубатка, окунь, ушастый окунь не пережили геологических катаклизмов радикальных перемен климата. Но стойкий лосось выдержал всё, и его эволюционная выносливость остаётся источником надежды на будущее.

 

Происхождение анадромных видов    

Лосось относится к анадромным породам рыб. Взрослая особь мечет икру, из икры выводятся мальки, которые от нескольких недель до нескольких лет развиваются, живя в пресной воде. Потом покатники мигрируют в солёные воды моря, где проводят от нескольких месяцев до нескольких лет перед тем, как вернуться в свою родную реку, метать икру в пресной воде и повторить цикл заново. Около века ученые спорят, где возник лосось - в пресной или солёной воде. Последние данные склоняют чашу весов в этом споре в сторону его пресноводного происхождения.⁷ Палеонтологи нашли окаменелости древней форели, кости примитивных лососёвых типа хариуса и сига только в пресноводных отложениях. Поскольку вымершие представители семейства и старейшие из существующих Salmonidae проживали и проживают исключительно в пресной воде, мы можем заключить, по крайней мере, экспериментально, что жить в реках и озерах лососи начали раньше, чем в океане.⁸

Какие преимущества получал лосось, мигрируя из пресной воды в морскую и обратно? Какими бы они ни были, они должно были перевешивать тяжелые физиологические затраты, ведь переход из пресной воды в солёную - серьёзный стресс для рыбы, требующий серьёзной перестройки организма. Перед выходом в море живущие в реке молодые лососи превращаются в смолтов (мальков-покатников). Происходит трансформация, которая включает физиологическую и поведенческую адаптацию к обитанию в солёной воде. Например, когда молодой лосось становится смолтом, у него в организме увеличивается содержание пурина и гуанина.⁹ В результате естественный окрас молодого лосося, который хорошо подходит для маскировки в реке, уступает место однородному серебру на его боках и окраске брюшка, лучше подходящей для жизни в море. Концентрация кислорода в морской воде ниже, и смолт лосося должен начать вырабатывать другой, более эффективный гемоглобин, чтобы справиться с уменьшением кислорода.¹⁰ Кроме того, солевые насосы в жаберных мембранах должны начать работать в обратном направлении. В пресной воде эти насосы предотвращают растворение плазмы, а в солёной воде они должны предотвратить концентрацию соли в плазме выше нормального уровня.¹¹ Вдобавок к физиологической трансформации, лосось должен радикально изменить своё поведение. Жизнь под нависающим берегом в маленьком ручье весьма отличается от жизни в открытых океанских просторах, изобилующих хищниками.

Существует два типа пересечения границы пресных и солёных вод. Рыбы анадромных видов, типа лосося, рождаются в пресной воде, а затем мигрируют к морю, чтобы кормиться и созревать. Катадромные рыбы, например, угорь, в море рождаются, и мигрируют для роста и созревания в пресные воды. Рыбы анадромных видов обитают чаще в северных широтах, в то время как катадромные - в тропиках. В середине 1980-ых биолог Март Гросс и его коллеги изучали эти два типа и обнаружили важный ключ к разгадке анадромии. Ключом, как оказалось, было питание. В северных широтах океаны более биологически продуктивны, чем смежные пресные воды, а в южных широтах ситуация противоположная. Очевидно, тихоокеанский лосось оставил пресную воду для роста на более благоприятных океанских пастбищах северных широт.¹²

 Эта гипотеза имеет смысл в масштабе времени эволюции, ведь океан у побережья Северо-Запада не всегда был так холоден и продуктивен, как сегодня. До эпохи Олигоцена, приблизительно 40 миллионов лет назад, океаны были теплее на 10°C (около 18°F) и потому вероятно менее продуктивны. Позднее, около 25 миллионов лет назад, они начали охлаждаться, достигнув своего нынешнего температурного режима приблизительно 8 миллионов лет назад.¹³ По мере того, как моря и океаны охлаждались, их продуктивность увел<