Консервирование лосося

Ветреным мартовским днем 1916 года в парке Волантир города Сиэтла шестнадцать мужчин и женщина позировали для фотографии перед статуей Уильяма Сьюарда, человека, благодаря которому был куплен штат Аляска и его богатые лососем реки. Глядя на эту фотографию через восемьдесят с лишним лет, понимаешь, что люди, одетые в темные костюмы, пальто и мягкие фетровые шляпы – сливки американского капитала и его индустриальной экономики. В центре стояла большая гора банок, которую собирались отослать президенту Уилсону и его кабинету по случаю четвертой годовщины «Дня Консервированного Лосося». Гора лососёвых консервов была символом того, что могли сделать люди, которые обладали достойными качествами «бережливости и предприимчивости», если им был предоставлен неограниченный доступ к свободным богатствам дикого запада.²⁶

Одетые в темное люди представляли крупнейшие продовольственные, рыболовные и железнодорожные компании. Их стараниями возвращение лосося стало уже не локальным событием, которое праздновали индейские племена или изолированные общины финских и норвежских рыбаков. День Консервированного Лосося заменил Церемонию Первого Лосося индейцев и, следуя за расширяющимися рынками, праздновался в таких отдаленных и маловероятных местах, как Миннеаполис, Цинциннати, Лос-Анджелес, Бостон, Денвер и Нью-Йорк. В тот мартовский день 1916 года промышленность консервирования крепко стояла на ногах, и ожидала первого весеннего лосося, возвращающегося в Северо-Западные реки. Рыбаки, китайские рыбообработчики, закатчики консервов, инженеры железной дороги и банкиры ждали и задавались вопросом: “Хорошим или плохим будет этот год?”, почти так же, как коренные народы региона ждали и задавались этим вопросом тысячи лет.

Рыбак, работник консервного завода, железной дороги и банкир не собирались обращаться с лососем как с подарком, они не выказывали какого-то особого уважения первой или последней рыбе сезона. Они не пели песен мольбы лососю, но принимали участие в церемонии и пели песни другого рода. Мисс Джой Дженотт, единственная на фотографии дама, выпрыгивала из больших красных, белых и синих копий консервной банки и пела «Сказ о Лососе», который включал лирику вроде: «Вы лучше выгляньте, мистер Лосось, или жестянщик доберется до Вас».²⁷ В своей речи перед собравшейся толпой Председатель Большой Северной Железной дороги Ф. В. Браун обобщил взгляд индустриальной экономики на лосося следующим образом: консервированный лосось «высоко ценится железной дорогой», но его коллеги ничем не могут помочь живому лососю, потому что «он сам обеспечивает свою собственную транспортировку».²⁸ Лосось больше не был гражданином одного с людьми общества. Вместо этого он был низведен до уровня товара, и имел ценность, только если был помещен в банки и продан.

Мало того, что владельцы консервных заводов смотрели на лосося, как на товар, но в духе игры, они ещё и относились к рыбе, как к простым цифрам. Историк Диана Невелл назвала такое отношение «играми взрослого человека».²⁹ В ранней промышленности консервирования лосося взрослые люди старались обойти друг друга в высоко спекулятивной игре без правил, в которой сколачивались и терялись состояния.

После того, как Р. Д. Хьюм перевёз свой консервный завод на Рог в 1876 году, он предпринял некоторые шаги по защите своих вложений от свободного лова, из-за которого он покинул Колумбию. Он выкупил всю приливно-отливную зону в устье и быстро установил монополию на лов лосося по всей реке. Но Хьюм не удовлетворился простым объединением своей экономической и политической власти над южным побережьем Орегона. Он не смог удержаться от игры, и решил бросить вызов одному из индустриальных гигантов, Рыбоконсервной Ассоциации Аляски (Alaska Packers Association (APA)). Созданная в 1893 году, APA представляла собой слияние нескольких независимых компаний, и была призвана регулировать цены и объединить производство на меньшем количестве заводов для сокращения издержек. APA делала то же самое, что и Хьюм на Роге, но в большем масштабе. Ассоциация контролировала 72 процента от всего лосося, производимого в штате Аляска.³⁰

В 1893 году сутяга Хьюм предъявил APA иск по использованию торговой марки. Хотя дело было формально улажено в суде, оно, очевидно, осталось для Хьюма нерешенным, потому что в том же году он послал судно «Fer ­ ns S . Thompson » к Аляске, чтобы бросить вызов монополии APA. Его авантюра на Аляске провалилась, а APA приняло ответные меры, послав свой пароход «Thistle » на Рог, чтобы подорвать монополию Хьюма. Ведя торговлю различными товарами, арендуя сети рыбакам и заготавливая лосося, капитан «Thistle » заявлял, что река Рог открыта для любого, кто хочет ловить рыбу.

19 октября 1893 года, через несколько месяцев после того, как APA появилась на Роге, ночной пожар полностью уничтожил рыбоконсервный завод Хьюма. «Gold Beach Gazette », газета Хьюма, обвиняла в диверсии APA, но многие подозревали, что Хьюм сам совершил поджог, чтобы получить страховку. Борьба на реках Аляски и Орегона дошла до судов и даже до американского Конгресса. APA легко сохранял свое давление на рыболовство на Роге, а Хьюм, которому не удалось выиграть дело в судах, вынужден был занимать деньги, чтобы продолжать держать «Ferris S. Thompson » в водах Аляски. Наконец, 20 марта 1895 года противники внезапно уладили спор, и каждый освободил территорию другого.³¹

APA наверняка не был заинтересован в лососе маленькой реки на юге штата Орегон. Это была игра, шахматный матч в региональном масштабе, в котором люди пробовали «вытолкнуть» друг друга и в залах заседаний и на диких реках.³² В основе игры, поддерживая всю суперструктуру промышленности, лежало обилие лосося, свободно вылавливаемого, и, по-видимому, неистощимого, способного стерпеть злоупотребления человека и всё ещё возвращающегося каждый год миллионами в свои родные реки. Эти драмы обычно назывались рыбными войнами, но поединки в действительности шли не из-за рыбы. Они велись за власть и контроль над ресурсами - любыми ресурсами. Когда исчез лосось, его место в качестве повода войн заняли вода для ирригации, гидроэлектроэнергия, общественные пастбища или деревья. Игра, в которую играли люди, расхватывая бесхозные богатства Северо-Запада, не требовала лосося. Фактически, как только стало ясно, что защита среды обитания лосося становится помехой для индустриальной экономики, приоритет и рыбы и рыбоконсервной промышленности быстро понизили. Но эта часть истории была всё ещё на сорок лет в будущем.

Предприниматели не размышляли о лососе в философских категориях. В то время как мир индейцев был сосредоточен на сезонных циклах природы и ритме жизненного цикла лососей, мир предпринимателей - в махинациях на рынках. Ежедневно руководитель предприятия заботится о разнице между вложениями в лосося и ценой, которую получает за него. Чтобы максимизировать эту разницу, производственные линии должны работать максимально эффективно, особенно когда много компаний конкурирует за место на рынке.

В сердце действий каждого консервного завода была абсолютная потребность поддерживать непрерывную поставку рыбы. Поскольку рыба была дешева, лучше было иметь в наличии избыточную поставку, чем рисковать и при недостатке рыбы получить 200 - 400 бездельничающих рабочих на линии. Рыбаки шли на это. Они ловили всю рыбу, какую могли, чтобы заработать достаточно денег за короткий период, и обеспечить себя на весь год. Результатом становились огромные отходы. Избытки лосося сваливались на полу консервных заводов, где они начинали гнить прежде, чем их сгребали назад в реку. Как только заводы заполняли свои емкости, рыбаки, которые не могли продать улов, просто сбрасывали рыбу за борт. В первые годы работы рыбопромышленности на консервных заводах перерабатывались только основные стада весенней и летней чавычи Колумбии и нерки Фрейзера. Другие виды лосося заводы не принимали.³³

Монт Хауторн был ещё молодым человеком в 1883 году, когда он прибыл в Асторию, штат Орегон, чтобы начать изучение бизнеса в рыбоконсервной промышленности. Он остановился в Астории во время одного из самых больших подходов лосося в истории Колумбии. Рыба была всюду, поэтому его первой задачей было просто научиться справляться с ароматом, исходящим от больших груд гниющего лосося и отходов консервного завода, которыми был завален берег реки. Хауторн был настолько расстроен огромными отходами рыбы, что захотел с этим что-то сделать. В последующие годы он вспоминал разговор с представителем правительства, который прибыл в город, чтобы строить рыбоводные заводы. Человек из правительства считал, что трата рыбу впустую была позорной практикой, но ничего не мог поделать, потому что «он был послан, чтобы сохранить лосося, строя рыбоводные заводы». Хауторн вспоминал, что каждую ночь назад в реку выбрасывали около 500 больших рыбин.³⁴ То, чему он стал свидетелем, было типично для консервных заводов, работавших на Северо-Западе.

Отходы были повсеместными и потрясающими. Некоторые из консервных заводов, работавших на Фрейзере, упаковывали только брюшки лосося и выбрасывали спинки. В годы самых больших заходов нерки заводы на Фрейзере обрабатывали 25-35 миллионов из общего количества выловленной рыбы в 35 - 50 миллионов. Разница в основном становилась отходами.³⁵

С появлением промышленного рыболовства рыбаки подобно акулам в безумии жажды крови напали на огромные стада лосося. Тысячи, а возможно и миллионы лососей были убиты впустую рыбаками, которые продолжали фанатично ловить рыбу и после того, как заводы прекращали её покупать, хорошо понимая, что им придётся выбросить свой улов. Не убранные невода продолжали захватывать лосося, и заполнялись мертвой рыбой, покуда она не превращалась в гниющую плоть.³⁶ Обработчики, охваченные безумием, иногда перерабатывали рыбу, пролежавшую несколько дней, даже если она уже была наполнена личинками. Конгресс не издавал федеральных инструкций, которые помогли бы гарантировать качество консервированного лосося до 1906 года.

Для индейцев Северо-Запада лосось был даром, требующим уважения. Но для белых людей и их индустриальной экономики рыба была неистощимым сырьем, необходимым для их механизмов. Эти взгляды на лосося не могли быть более разными. И хотя некоторые люди, подобно Р.Д. Хьюму, высказывались за хозяйский подход и рачительность, большинство, склонившись перед духом наживы, редко думало о лососе - по крайней мере, до тех пор, пока снижение уловов не начинало угрожать прибылям.

Рыбаки

Несмотря на то, что рыбопереработчики строили свои склады и линии заводов у самой воды, они были далеки от рек, текущих у их порогов. Их интересам ближе были восточные города с большими рынками и финансовыми учреждениями - источники прибыли и капитала. Их достаток и уровень жизни рос или падал в зависимости от решений, которые принимали люди в Нью-Йорке, Лондоне и Чикаго, мало, что знавшие о Северо-Западе, его реках, людях или лососе, в которого были вложены их капиталы.

Рыбаки – другое дело. Их судьба экономически тоже, в конечном счете, была связана с восточными промышленниками, но рыбаки всё же сильнее были связаны с рекой - рекой, чей лосось мог кормить их и их семьи, рекой, чьи сердитые капризы могли убить их. Рыбак, река, лосось, лодка и сеть, слитые в образ жизни. Как сказал сэр Вальтер Скотт: «Вы покупаете не рыбу, а человеческие жизни».³⁷

Почти все первые рыбаки использовали тяжелое полотно жаберной сети длиной от 250 до 1,500 футов и ловили рыбу ночью, когда ячея сети была невидима для лосося. Каждый вечер в сезон его хода они выводили флот маленьких лодок под особыми парусами «бабочкой», подсвечиваемыми закатным солнцем . Флот приплывал в «рыбью темноту» - время, когда лосось начинал двигаться, пока река меняла свой цвет от ярко синего к золотому и, наконец, к черному.³⁸ На воде рыбаки боролись с ветром и дождём и проклинали стволы огромных деревьев, захороненные на речном дне, за которые цеплялись сети. Рыбаки знали не понаслышке, что река капризна. Однажды, сильно прогневавшись, она могла уничтожить их, а на другой день могла стать такой тихой, что казалось, ласкала лодку. Река была продолжением их жизней, живым существом, которое они должны были хорошо знать, чтобы выжить. Те, кто не знал, платили высокую цену. Каждый год в течение 1880-ых Колумбия забирала от двадцати до шестидесяти жизней рыбаков. Однажды после окончания рыбацкой забастовки, когда все они помчались на реку прямо в челюсти шторма, погибло сразу двадцать человек. По всему побережью каждый год жизни теряли до 250 рыбаков.³⁹

Рыбаки существовали на то, что историк Карлос Швантес назвал «пределом заработной платы рабочего». Скудно населенный Северо-Запад не имел местных рынков сбыта для потребления производимых здесь товаров, поэтому древесину, рыбу и полезные ископаемые отправляли на восток. Рыбаки, горняки и лесорубы были всегда на милости тех, кто управлял рынками, удерживал низкую заработную плату и заставлял их жить безо всякой надежды на лучшее будущее и лишь чуть лучше черты бедности.⁴⁰ Лосось в изобилии приплывал в реки в первые годы рыболовства, но рыбаки получали за свой труд немного. По словам А.Л. Флешера, который ловил рыбу в Якина Бей на орегонском побережье: «Вы ничего не смогли бы сделать при 2-3 центах за фунт. Не было никакого выхода. Вам пришлось бы ловить тонны и тонны чтобы хоть что-нибудь сделать... У нас был целый акр сада - вот как мы выжили».⁴¹

Это была трудная жизнь, но были времена, как вспоминал Эдвард Берд, когда рыбаки и река, казалось, жили в гармонии. Родившийся в 1895 году в Янгс Бей, что в низовьях Колумбии, Эдвард Берд провел свою рабочую жизнь в индустрии лосося. «Не было более красивого вида, - вспоминал он, - чем флот из 3 или 4 сотен рыбацких лодок, раскрывших паруса и плывущих из Астории воскресным вечером почти на закате, чтобы найти место, которое они полагали благоприятным для того, чтобы бросить сети и надеяться на хороший улов».⁴²

Рыбаки лососёвой промышленности конца 19-го века были загадкой, их трудно охарактеризовать, используя общепринятые понятия. Лов рыбы и работа рыбоконсервных заводов обеспечивали сезонную занятость иммигрантам из Европы и Китая, а многие из них были неуправляемыми бродягами, которые пьянствовали и пробивали свою дорогу в жизни через стада лосося. В 1880 году около 90 процентов рабочей силы, используемой в рыбной промышленности Орегона составляли иностранцы, и около половины из них были китайские рабочие консервных заводов.⁴³ Через некоторое время приезжих рыбаков сменили постоянно проживающие, которые ловили рыбу во время хода лосося и работали на заготовке леса в течение всего остального года. Эта, более поздняя группа, сформировала крепкие, трудолюбивые общины, большую часть которых представляли выходцы из Скандинавии. Они выразили свои опасения, трудности работы, неуверенность в завтрашнем дне и радость жизни рыбака в высказывании: «Начинать всегда трудно, работа - наша радость, а трудолюбие преодолевает неудачу».⁴⁴

В свободном, ничем не ограниченном рыболовстве конкуренция была напряженной. В отсутствие эффективной государственной власти рыбаки сами боролись между собой за право лова и использование орудий лова. Через какое-то время набор неписаных правил создал подобие порядка. Этнические общины часто устанавливали требования к определенному способу лова, в случае лосося, например, определяли дрейф жаберных сетей. Греческие рыбаки имели свой собственный участок для сплава жаберных сетей, отмеченный флагами, в нижнем течении Сакраменто, и строго запрещали другим этническим группам использовать его.⁴⁵ На Колумбии в местах лучшего лова преобладали шведы и финны. Правительственного регулирования лова не было, и рыбаки руководствовались своими собственными обычаями, что иногда приводило к фатальным результатам.

Китайских рыбаков совершенно лишили права ловить лосося. В 1887 году в сообщении о рыболовстве на Сакраменто профессора Стаэндфордского Университета Дэвид Старр Джордан и Чарльз Гилберт отмечали, что все рыбаки лосося были белыми. Согласно Джордану и Гилберту, не было законов, регулирующих национальность рыбаков, но каждый знал, что любая попытка китайца ловить лосося встретит «всеобщее и вероятно фатальное возмездие».⁴⁶ Китайские рыбаки в северной Калифорнии добывали креветку, кальмара и морское ухо, но и там их всячески притесняли и, в конечном счете, исключали в соответствии с уставом. Джордж Хьюм привёз китайских чернорабочих на Колумбию в 1872 году, но их участие в производстве было ограничено работой на заводе, так как неписаные правила не позволяли им ловить рыбу. В 1880 году группа китайцев восстала и попыталась ловить лосося на Колумбии. Части их лодок и сетей были найдены на берегу, и местные рыбаки не скрывали тот факт, что китайцев утопили.⁴⁷

Китайцы были не единственной этнической группой, исключенной из лова рыбы. Любого, кто не входил в группу, контролирующую местный лов, могли посчитать иностранцем, и этого было достаточно, чтобы запретить ему участие в рыбалке. Иностранцы часто характеризовались как люди жадные, выступающие против бережного отношения к рыбе, и значит, необходимо было их остановить, чтобы спасти рыболовство.

Ксенофобия работала против китайских рыбаков в Сан-Франциско Бей и на Колумбии. Она также использовалась и против австрийцев, которые начинали ловить лосося кошельковыми неводами на Пьюджет-Саунд и в нижнем течении Колумбии в 1914 году. Тот факт, что Первая мировая война сделала Соединенные Штаты и Австрию врагами, увеличил список обид на них. Коренные народы региона, для которых все были пришельцами, также оказались вне новых рыбацких общин. И хотя они ловили лосося здесь тысячи лет, с ними теперь обращались так, будто они были иностранцами, и обвиняли их в истощении лососевых стад.⁴⁸

Замещение индейских рыбаков

Среди разнообразного множества природных ресурсов, на которых основывалась экономика индейцев, лосось был уникален, потому что имел коммерческий интерес и для экономики белого человека. Лов лосося мог бы стать способом подключения индейцев к рыночной экономике, но этого не случилось, по крайней мере, в первые десятилетия промышленного консервирования лосося.

Когда первые белые поселенцы вступили на Северо-Запад, индейцы продолжали ловить рыбу обычными, давно известными способами, но начали добывать рыбы больше, чем им было необходимо для пропитания - излишками они торговали для получения предметов потребления типа кофе, патоки, и железных орудий. Поскольку коренные народы обладали лучшим знанием привычек лосося и техники его лова, они могли бы существовать на краю рыночной экономики, сохраняя большую часть своей культуры. Но как только начали действовать консервные заводы, прибыль и спрос на рыбу резко увеличились, что в свою очередь привлекло к рыболовству большее количество евроамериканцев, которые постепенно заместили индейцев. Немногие индейцы работали, поставляя рыбу консервным заводам, но, в конце концов, с немногими исключениями, и они теряли свои рыбалки. Многие из соглашений между коренными американцами и американским правительством давали индейцам эквивалент права собственности на половину лосося. Несмотря на эти соглашения, индейцев непрерывно вытесняли из рыболовства по всему Северо-Западу. Евроамериканцы заменили не только рыбацкие деревни и рыбаков: они заменили мировоззрение индейцев и экономику, которая работала несколько тысяч лет. Новое мировоззрение делало основной упор на экономической эффективности, краткосрочной прибыли и массовому использованию технологий. В конце девятнадцатого и начале двадцатого столетий два взгляда на мир и вытекающие из них два типа экономики были совершенно несовместимы. Возможно, главной причиной несовместимости было то, что индустриальная экономика, никем не ограниченная, использовала весь водораздел целиком и, в результате, разрушила экосистемы, которые были основой изобилия лосося. Она разрушила природную базу экономики подарка коренных народов.

Реки находились в фокусе культуры и экономики индейцев региона - они были источником жизни. До прибытия евроамериканцев река была большим столом, наполненным дарами продовольствия от короля лососей, дарами, которые разделял каждый.⁴⁹ Индустриальная экономика отказала индейцам в месте за этим столом, а затем разделила сам стол на независимые экономические сферы. Ирригаторы, грузоперевозчики, лесорубы, скотоводы, рыбопереработчики и рыбаки, каждый требовал не места за столом, но свою часть стола. Реки были расколоты на мозаику собственности, принадлежащей разным людям, каждый из которых преследовал свои законные экономические интересы, не принимая во внимание интересы других. Только потом, когда индустриальная экономика разрушит экологический баланс рек, и борьба за уменьшающиеся ресурсы усилится, правительство запоздало будет пытаться исправить положение в расколотой на куски экосистеме.

Права индейцев на лов рыбы гарантировались соглашениями, но их права собственности на рыбу находились в противоречии с правами собственности евроамериканцев, которые теперь владели землей, через которую реки текли. Когда индейцы пробовали следовать своему сезонному укладу лова рыбы, охоты и сбора, они натыкались на заборы и знаки «НЕ ВХОДИТЬ». Хотя суды, а особенно высокие судебные инстанции, поддерживали права индейцев на лов рыбы так же, как на их доступ к местам рыбалок, местные суды и местные органы власти ясно давали понять, что коренные рыбаки могут ловить лосося только согласно правилам, продиктованным новой культурой. Чтобы заняться коммерческим рыболовством, индейцы должны были сделать больше, чем просто поймать рыбу. Они были должны изучить целый набор новых правил, основанных на ценностях и обычаях тех, кто был у власти.

Агент индейцев Маках Генри Вебстер предлагал правительству в 1865 году помочь индейцам Северо-Запада сохранить их рыболовство, но в политике правительства преобладало стремление переселить индейцев в резервации, где их поощряли заниматься сельским хозяйством и оставить в прошлом их отношения с лососем.⁵⁰ В действительности цель состояла в том, чтобы убрать индейцев с пути белых поселенцев, которые полагали, что могут лучше и эффективнее использовать природные ресурсы Северо-Запада.

В некоторых областях, подобных золотым полям Калифорнии, индейских рыбаков вытесняли потому, что вновь прибывшие буквально отрывали желтый металл от земли. Там, где индейцы не уходили с пути достаточно быстро, их просто убивали. Коренные жители Калифорнии, зависевшие от лосося, были наиболее уязвимы. Мало того, что им приходилось конкурировать с такими людьми, как братья Хьюм за рыбу, но и другие отрасли новой экономики, типа горной промышленности, заготовки леса и животноводства опустошали среду обитания лосося и всё сильнее уменьшали количество и качество традиционного продовольствия индейцев.

Племена юрок, хупа и карок системы рек Кламат и Тринити были исключением из общей ситуации вытеснения коренного населения Калифорнии. В отличие от других племен в северной Калифорнии, племена в нижнем течении Кламат не в полном объеме использовали чавычу до контакта с белыми иммигрантами. Не вылавливаемый остаток сработал, как буфер против болезненного влияния поселений белых людей на экологию бассейна. Кроме того, физическая изоляция и непроходимость водораздела Кламат замедлили вторжение белых, помогая индейцам сохранить их рыболовство дольше, чем большинству других племен.⁵¹

Организация и культура племен нижнего течения Кламат также помогли индейцам сохранить их рыболовство. Культуры племен юрок, хупа и карок придавали индивидууму или семейной группе значение более высокое, чем сообществу или племени.⁵² Этот акцент на индивидууме был сродни бурному индивидуализму, характерному для белого пионера. Индейцы Кламат в значительной степени были подготовлены к ценностям новой культуры. Эта черта позволила им пережить заселение белых лучше, чем соседним племенам, чей образ жизни резко контрастировал с таковым у вторгшейся культуры.⁵³

Индейцы Кламат начали продавать лосося бизнесменам из Кресцент Сити в 1876 году. Джон Борнхофф строил свой консервный завод в устье Кламат в 1886 году. Поскольку консервный завод находился в резервации индейцев Кламат, Борнхофф сначала должен был получить разрешение от агента индейцев и затем предоставить большую часть работы по лову рыбы и консервированию людям племени. Даже армия вмешивалась, чтобы выселить поселенцев с оспариваемой земли и защищать рыболовство индейцев.

В 1887 году Р.Д. Хьюм решил добавить реку Кламат к своему лову рыбы и операциям консервирования на реке Рог. Ему было отказано в аренде или покупке земли, но так или иначе он вступил на реку, размахивая новенькой винтовкой Генри и угрожая маленькому армейскому подразделению. Солдаты арестовали его, но в суде он выиграл право на ведение лова рыбы. К тому времени стадо чавычи на реке Кламат было так истощено добычей золота, что Хьюм не смог получить приличную прибыль. В конечном счете, он продал дело Борнхоффу и покинул реку.⁵⁴ Индейцы сохранили контроль над рыболовством, по крайней мере, на время.

Однако то, что случилось с индейцами племени якама, более типично. До колонизации белыми водораздела реки Якима коренное население добывало 160 тысяч из 500 тысяч лососей, которые возвращались в реку каждый год на нерест. К 1900 году индейцы выловили 20 тысяч лососей из 50 тысяч, пришедших в реку - всего одну десятую часть её прежнего изобилия. Улов продолжал снижаться до 1930-ых, когда он упал до 1,000 - 1,500 штук, а это составляло менее одного процента от былых уловов.⁵⁵

Интенсивное рыболовство в нижнем течении Колумбии частично объясняло уменьшение лосося, входящего в Якима, но и развитие орошаемого сельского хозяйства оказывало большое воздействие. Индейцы якама, кроме того, потеряли доступ к реке и своим старым рыбацким участкам. По мере колонизации пионерами среднего бассейна Колумбии люди племени находили свои обычные рыбацкие участки по ту сторону заборов белого человека. К 1888 году вся земля вблизи Даллес, где индейцы ловили рыбу в течение 10 тысяч лет, перешла в частные руки. Колючая проволока и запертые ворота быстро положили конец тысячелетним традициям. Хотя права на лов рыбы гарантировались соглашениями, права эти, как оказалось, ничем не были подкреплены. Когда индейцы якама находили место для лова рыбы, пионеры обвиняли их в лове молоди лосося и в уменьшении уловов.⁵⁶ Чтобы добавить обиду к ущемлению прав, на лучшие места традиционного лова донными сетями помещались гигантские приспособления для лова рыбы, которые были по существу автоматизированными донными сетями. Так что не удивительно, что белые люди часто наблюдали, как индейцы ловили лосося и затем строили свои машины для лова рыбы в тех же самых местах.⁵⁷

Летним вечером 1889 года, когда прохладные бризы, дувшие с реки, начали умерять дневную жару, специальный агент Генри Марчант наблюдал за группой голодных индейцев якама. С места, которое вероятно было одним из их старых рыбацких участков, они наблюдали, как белые рыбаки загружали 38 тысяч фунтов лосося в железнодорожные вагонетки. К 1919 году индейцы Якама унизились настолько, что забирали выброшенную из рыбоводных заводов рыбу.⁵⁸ Король лосося всё ещё посылал свои дары в реку, чтобы кормить людей, но для индейцев якама больше не было места за столом.

Из всех учреждений белого человека лишь суды подтверждали за индейцами якама права на лов рыбы. В ряде постановлений до 1919 года высокие суды объявляли, что якама имеют право занимать свои традиционные места лова и ловить там рыбу. Но суды, которые поддержали права рыболовства якама, оставили открытым вопрос о регулировании лова рыбы индейцами. Например, в СШАv. Winans (1905), американский Верховный Суд твердо установил право Якама ловить рыбу в местах традиционного лова. Но при использовании этого права суд дал преимущество штату следующим образом: «В компетенции Нации сохранить за индейцами такой остаток тех великих прав, которыми они обладали, чтобы они «брали рыбу во всех обычных и привычных местах». Это вовсе не может необоснованно ограничивать штат в вопросах регулирования права».⁵⁹

Нестесненное дискриминационными постановлениями право якама действительно ловить рыбу в традиционных местах продолжали оспаривать до 1969 года, когда решение судьи Роберта Беллони в Sohappy v. Smith и United States v . Oregon подтвердило право индейцев и присвоило им роль со-менеджеров лосося с государственными и федеральными агентствами.

Управление ловом

В своем послании к стране в 1908 году президент Теодор Рузвельт обратил внимание нации на некоторые тяжелые проблемы, в том числе: на финансовое положение нации; реорганизацию нескольких правительственных бюро; несоответствие американских законов здравоохранения; присвоение статуса штата Нью-Мексико и Аризоне; и прискорбное состояние управления рыболовством в государственных и международных водах. Особое внимание он обращал на лов лосося в Колумбии и Пьюджет-Саунде. Поскольку различные законодательные органы штатов, казалось, были неспособны достичь соглашения по инструкциям, которые защитили бы и рыбу и рыбаков, Рузвельт грозил федеральным правлением. Он верил, что «проблемы, которые в качелях конфликтующих законодательных органов кажутся абсолютно неразрешимыми, достаточно легко могут быть решены Конгрессом».⁶⁰ Мастер рыболовства штата Орегон Х. C. Мак-Аллистер был огорчен возможным введением федерального контроля над ловом лосося на Колумбии, «потому, что это лишит штат тысяч долларов ежегодных поступлений, и возможно, станет смертью индустрии».⁶¹ Но Портлендский «Oregonian » имел другую точку зрения. В передовой статье газета говорила, что будет лучше забрать управление у штатов, чем позволить уничтожить лосося.⁶²

Рузвельт так никогда и не осуществил свою угрозу, но через девяносто лет, после того, как лосось подошел к грани исчезновения, федеральное правительство в действительности получило некоторый контроль в управлении лососем. Сразу вслед за этим последовало внесение нескольких стад лосося в списки федерального закона «Об Исчезающих Видах». Чиновники штатов теперь оплакивают потерю своей власти в управлении лососем - власти, которую они больше столетия не могли мудро использовать.

Теодор Рузвельт был ведущим проводником идей сохранения и защиты рыбы и дикой природы, но в своем обращении к нации он не указал нового направления для движения сохранения. Вместо этого он выразил беспокойство проблемой, которую все признавали уже несколько десятков лет - исчезновение рыбы и дикой природы. В конце девятнадцатого столетия быстрая индустриализация американской экономики активно меняла ландшафт, уничтожая среду обитания, и заметно влияя на обилие рыбы.

Приезжающие в Америку путешественники видели, что случилось с природной флорой и фауной. После своей поездки по Америке британский путешественник Джереми Бентам настоятельно рекомендовал провести полную каталогизацию американской дикой природы потому, что «прогресс цивилизованного населения, изменяющий облик природы в целом, стирает многие свидетельства прежнего состояния вещей». Бентам отметил, что крупные дикие животные исчезают и «несметное число более простых видов животной жизни, также как и растений, исчезают с разрушением лесов, дренажом болот». В Европе, писал он, биологи не смогли восстановить естественный вид экосистем, потому что нет никаких записей о том, что было потеряно, «но в Северной Америке изменения идут прямо на глазах наблюдателей».⁶³

Растущая обеспокоенность состоянием популяций диких животных в Америке привела к росту числа частных клубов и организаций, деятельность которых была направлена на сохранение дикой природы. Число таких организаций резко увеличилось в конце девятнадцатого века, и к 1878 году уже 342 организации, занимавшиеся культурой рыболовства и охоты, работали над улучшением сохранения рыбы и дикой природы. Четыре национальных издания: «American Sportsman », « Forest and Stream », « Field and Stream », и «American Angler », основанные между 1871 и 1881 годами, вели хронику борьбы спортсменов против потерь рыбы и дичи. В 1875 году «American Sportsman » напоминал своим читателям о приближении столетнего юбилея США и спрашивал: «Следует ли нам гордиться тем, что в местах, где олень, бизон, лосось и крылатая дичь... водились когда-то в изобилии... теперь мы можем бродить в их поисках весь длинный летний день и не найти ни одного экземпляра! " Организованное давление спортсменов заставило многие штаты создать управления по защите и сохранению рыбы и дикой природы.⁶⁴ К 1882 году тридцать один штат создал комиссии по рыболовству.⁶⁵ Законодательный орган Калифорнии создал Правление Специальных уполномоченных Рыболовства в 1870; Комиссия Рыбы Орегона была создана в 1878; и Вашингтонская Комиссия Рыбы начала работу в 1890 году.

Даже после создания в штатах Комиссий Рыбы законодательные органы сохранили свои полномочия по регулированию коммерческого рыболовства. В Орегоне, например, Комиссия Рыбы сосредоточила свои усилия на культивировании коммерчески важной чавычи, в то время как законодательный орган продолжал регулировать время лова.⁶⁶ В штате Вашингтон законодатели не давали прав регулирования департаменту Рыболовства штата до 1921; в штате Орегон такие же полномочия не предоставлялись до 1941 года.⁶⁷

Законодатели штата Вашингтон сделали одну из первых попыток управлять ловом лосося в 1859 году, запретив лов на рыболовных участках Колумбии всем, кто не являлся жителем штата. В 1866 году, когда братья Хьюм открыли свой консервный завод, законодатели штата Вашингтон постановили, что орудия лова не могут превышать размерами две трети ширины реки. Но жаберные сети, основной инструмент рыбака, остались неподконтрольными. Промышленности консервирования лосося и интенсивному рыболовству было уже десять лет к тому моменту, когда Орегон и Вашингтон сделали первую, скромную попытку упорядочить лов. В 1877 году законодатели Вашингтонской Территории закрыли лов лосося на март, апрель, август, и сентябрь. В следующем году Орегон закрыл рыболовство на те же месяцы, кроме апреля.⁶⁸ Таким образом, в апреле половина реки была закрыта для коммерческого лова рыбы (вашингтонская сторона), а половина была открыта (орегонская сторона). Эти противоречивые инструкции положили начало четырем десятилетиям беспорядка в управлении ловом на Колумбии. Год за годом два штата в нижнем течении реки состязаясь, издавали инструкции, вносящие путаницу. Это приводило к тому, что эффект от исполнения законов был минимален - состояние, которое и вызвало угрозы Рузвельта в 1908 году.

Вне Колумбии ограничения лова были минимальны. Прежде всего они состояло из ограничения периодов лова, запрета лова в уик-энд, запрещения ловить нерестящегося лосося и некоторого ограничения на орудия лова. Первые попытки законодателей управлять рыболовством, были, в основном, результатом интуитивных решений и политического давления со стороны промышленности. Научные данные при этом либо мало использовались, либо не использовались вовсе. В 1878 году в Орегоне был принят закон об однодневном запрете лова - от субботнего до воскресного заката в реках побережья всего штата. В 1891 году был издан закон, установивший сезон лова - с 1 апреля до 15 ноября. В течение нескольких последующих десятилетий сроки открытия и закрытия сезона менялись. Некоторые области, обычно в верхних частях водоразделов или притоках, были закрыты для лова, были установлены ограничения на орудия лова. Штат Вашингтон выбрал аналогичный подход к регулированию лова лосося на Пьюджет-Саунд. В Британской Колумбии первые инструкции, предписанные в 1878 году, запретили рыбопереработчикам сброс рыбных отходов в реку и закрывали лов рыбы на тридцать шесть часов каждый уик-энд. Рыболовство на Аляске управлялось федеральным правительством, но Конгресс жда