И их значение в российских условиях

Забастовки во всех странах и во все времена имели большое значение для изменения сложившихся производственных отношений и становления новых форм взаимоотношений между работниками и работодателями. Особенность российских забастовок вытекает из того факта, что подавляющее большинство забастовок происходило на государственных предприятиях и в бюджетных организациях, а также на предприятиях отраслей, получающих государственные дотации. Поскольку главным работодателем на большинстве предприятий было и остается государство, практически любой открытый конфликт с экономическими требованиями неизбежно направлен против правительства, которое выступает не арбитром, а активной стороной производственного конфликта. Кроме того, в таких условиях директор предприятия отвечает на все требования работников традиционной советской фразой: «А что я могу сделать?», убеждая их в том, что все зависит не от него, а от вышестоящих органов. Таким образом он выводит возникший конфликт за рамки своего предприятия, где к решению (или разжиганию) подключаются противоборствующие политические силы. Это ведет к политизации промышленных конфликтов. При широком размахе забастовка может создать угрозу изменения не только системы производственных отношений, но и политической системы общества. Такой была известная шахтерская забастовка 1989 г., открывшая новый этап истории России.

В советский период забастовки пресекались на корню. В соответствии с коммунистической идеологией, в условиях общенародной собственности не может быть места социальному конфликту, так как причины этого конфликта ликвидированы. В то же время производственные конфликты случались, хотя они не носили классового характера. Всякое открытое проявление недовольства рассматривалось как посягательство на идеологию правящей партии, подрывающее основы «самого справедливого строя», и жестко пресекалось с использованием сил сначала НКВД, а в более позднее время – КГБ и армейских подразделений.

В отличие большинства забастовок, происходящих в настоящее время во всем мире, забастовки в СССР вряд ли могли рассчитывать на поддержку общественного мнения (за исключением поддержки международной общественности, мнение которой мало что значило для руководителей советского режима). Информация о забастовках проходила только в секретных документах КГБ и предназначалась узкому кругу партийных руководителей. Факты забастовок замалчивались, а их участники подвергались жестоким наказаниям. Тем не менее было множество конфликтов между работниками и руководителями, включая остановки работы, хотя ни одна из конфликтующих сторон не называла это забастовкой. При этом работники прекрасно понимали, что ни один руководитель не заинтересован в том, чтобы «выносить сор из избы», так как это могло означать партийное взыскание и отстранение руководителя от должности. Таким образом, подобные конфликты проявлялись во многом как персональные и не угрожали существованию советского строя.

Сталинский режим, казалось бы, исключал всякую возможность для забастовок. Однако в конце 1940-х – начале 1950-х гг. по предприятиям, принадлежащим к различным лагерям Главного управления советской исправительной системы, прошла волна забастовок. В основном это были угледобывающие предприятия «Воркуталага», «Каралага», Кузнецкого бассейна. Все эти забастовки были подавлены с использованием карательных отрядов, многие участники были расстреляны либо разосланы по разным лагерям с добавлением тюремного срока.

В 1960-е гг. наиболее известным стало выступление рабочих Новочеркасска. К подавлению волнения были привлечены армейские части; несколько десятков человек были расстреляны на месте, сотни других участников получили различные сроки наказания в учреждениях советской пенитенциарной системы и вынуждены были дать подписку о неразглашении информации о произошедших событиях.

1970-гг. получили название «годы застоя». Открытых карательных действий против тех, кто выражал недовольство, власти не предпринимали. Однако в этот же период получило распространение практика направления активно недовольных в психиатрические больницы.

Несмотря на репрессии, недовольство рабочих продолжало нарастать. При кажущейся неожиданности забастовка 1989 г. была подготовлена всем ходом предшествующих событий. Весной 1989 г., еще до шахтерской забастовки, принявшей характер всесоюзного выступления, по всей России прокатилась волна забастовок локального характера, в том числе и на угледобывающих предприятиях Кузнецкого и Печорского угольных бассейнов[1]. Так, рабочие одной смены шахты «Северная» в Воркуте провели в начале марта подземную сидячую забастовку, протестуя против произвольного изменения величины их зарплаты. Эта забастовка переросла в краткосрочную голодовку с требованием прекратить работу по воскресеньям, ввести 6-часовой рабочий день, сократить управленческий аппарат, уволить директора, увеличить оплату за ночную работу, объявить о создании независимого профсоюза, единогласно названного «Солидарность»[2]. В городе прошли митинги поддержки, но забастовка прекратилась с наплывом партийных чиновников и быстрой уступкой некоторым требованиям рабочих (Труд. 1989. 10 мaрт.; наши интервью; Ильин, 1998). Поднятые забастовкой воркутинские шахтеры собрались 10 июня, чтобы создать городской рабочий комитет.

В Кузбассе забастовка в связи с недовольством зарплатой прошла в феврале на шахте им. Ленина в Междуреченске и соседней с ней «Усинской», где одна смена отказалась начать работу, требуя более высоких расценок; забастовки из-за зарплаты прошли также на шахте «Северная» в Кемерово и на «Капитальной» в Осинниках. В этом же месяце зафиксировано три сидячих забастовки на шахте «Кузнецкая» в Ленинске-Кузнецком, где ночная смена отказалась подниматься на поверхность в знак протеста против нехватки сигарет. Секретарь парткома угольного объединения приехал на шахту с двумя большими коробками сигарет. Все эти остановки быстро прекращались с принятием администрацией всех требований рабочих. В них не было ничего необычного, за исключением частоты их возникновения (интервью; Костюковский, 1990; Лопатин, 1998).

В течение марта и апреля произошло нарастание количества забастовок, и они не ограничивались только угольной отраслью. Например, бригада Западно-Сибирского металлургического комплекса остановила свою работу на три часа в связи с отказом директора принять их требования об увеличении зарплаты, оплате ночных смен и ряде других вопросов. Подобная забастовка случилась при участии другой бригады в конце этого же месяца.

24 марта члены молодежно-жилищного кооператива (МЖК) шахты «Распадская» (Междуреченск) поднялись на крышу здания и заявили, что не спустятся до тех пор, пока Южно-Кузбасское угольное производственное объединение не выполнит свое обещание о начале строительства нового дома и предоставлении им в нем отдельных квартир[3]. Уже в 22 часа следующего дня областное представительство Министерства угольной промышленности, «Кузбассуголь» и Кузбасский шахтостроительный комбинат приняли резолюцию о срочном включении в план строительства здания, в котором членам МЖК предоставлялись квартиры.

2 апреля произошла забастовка на шахте им. 60-летия СССР в поселке Малиновка. 33 рабочих восьмого участка (включая трех коммунистов) прекратили работу и отказались подниматься на поверхность, требуя увеличения сдельной оплаты за добытый уголь, полной оплаты за вечерню и ночную работу, увеличения премиальных выплат, 40-процентного сокращения управленческого аппарата. Ряд требований носил бытовой характер (жалобы в связи с перебоями воды и электричества в поселке, неремонтируемые дома и дороги), хотя поводом для забастовки, согласно мнению обкома партии, было «безответственное отношение руководства шахты к элементарным нуждам работникам: несвоевременная доставка на рабочее место, отсутствие респираторов, питьевой воды или чая при работе под землей». По мнению шахтерского лидера Александра Асланиди (позднее – одного из лидеров регионального рабочего комитета), непосредственной причиной забастовки было то, что у рабочих не было полотенец и мыла, чтобы помыться после смены. В результате этой остановки местная администрация Малиновки провела во Дворце культуры большое собрание, в котором принял участие председатель Кемеровского облисполкома Анатолий Лютенко. Рабочим были даны всевозможные обещания, и они возобновили работу, но, по свидетельству Асланиди, «никто из них не был доволен» (интервью). Вскоре администрация шахты приняла новые правила для того, чтобы предотвратить возможность повторения забастовки. В соответствии с ними, в шахту не разрешалось спускаться больше, чем двум сменам одновременно.

Другие забастовки или угрозы остановок работы произошли на различных транспортных предприятиях, а также на «Азоте», одном из крупнейших химических предприятий г. Кемерово.

3 апреля на шахте им. Ленина в Междуреченске произошла вторая забастовка; бригада шахтеров прекратила работу и отказалась подняться на поверхность, требуя увеличения премиальных и сокращения ИТР. Аналогичные требования выдвинули в ходе сидячей забастовки рабочие шахты им. Волкова, что неподалеку от Кемерово; они отказались выйти на поверхность. Потеряв терпение, директор шахты Б.Конюхов спустился в забой и пообещал рабочим, что он вытащит их наверх с помощью ВГСЧ и милиции. Его угроза лишь обострила ситуацию. Поводом для забастовки стала плохая организация труда. Забойщики жаловались на то, что им приходится таскать на себе бревна за сотни метров. Они жаловались главному инженеру, но тот в ответ их попросту «послал». Позиция директора была ничуть не лучше. Рабочие не ждали какой-либо помощи от председателя СТК, который одновременно был заведующим отделом труда и заработной платы; по словам шахтеров, приведенных в книге Костюковского, «никто не знает, кто за него голосовал». Рабочие требовали увольнения всех троих, сокращения управленческого аппарата, пересмотра норм оплаты и добавили в заключение, что партийная и профсоюзная организации должны быть более активными. Они закончили свои требования следующей фразой: «Ни один из авторов этого заявления не выйдет на поверхность до тех пор, пока не будет положительного ответа по всем пунктам наших требований. Никаких переговоров с руководством шахты не будет» (Костюковский, 1990: 8–9).

Эти забастовки стали предметом обсуждения и резолюции бюро Кемеровского обкома партии, заседание которого прошло 5 апреля. Причинами забастовок были названы «нарушение социальной справедливости, уравниловка, зависимость, недостатки организации, нормирования и оплаты труда, ошибки, связанные с вхождением предприятий в новые экономические условия, просчеты в развитии социальной сферы» (Лопатин, 1993: 39–40).

Администрация предприятий не дала адекватной оценки коллективному проявлению недовольства работников, охарактеризовав забастовки как «вынужденные остановки производства». О том, что социальный взрыв в угледобывающих регионах ожидался, свидетельствует тот факт, что ЦК профсоюза работников угольной промышленности СССР подготовил официальный документ, в котором были перечислены требования, необходимые к срочному выполнению для того, чтобы избежать массовых выступлений. Этот документ был опубликован всесоюзной газетой «Известия» на второй день забастовки. Требования, изложенные в указанном документе, во многом совпадали с теми, что выдвинули шахтеры в ходе своего выступления. Подготовка руководством профсоюза, полностью находящегося под партийным контролем, документа с открытыми требованиями к советскому правительству свидетельствует о том, насколько высоко оценивали профсоюзные функционеры возможность стихийного выступления шахтеров.

О 1989 г. можно говорить как о начале забастовочного движения в России. 1990-й год был относительно спокойным, хотя прошла еще одна вспышка забастовочной активности, вновь под руководством шахтеров, что было использовано Ельциным в его борьбе против Горбачева и сыграло важную роль в распаде Советского Союза. Снижение реальной заработной платы в условиях инфляции, подхлестнутой освобождением цен в 1992 г., привело к еще большему количеству забастовок. После некоторого затишья в 1993 г. забастовки становятся постоянным фоном производственных отношений в России на протяжении 1990-х гг. (табл. 2.1).

Большинство забастовок приходится на угольную отрасль, а также на работников здравоохранения и образования. Причем активность работников бюджетного сектора раньше проявилась именно в угольных регионах, на что, несомненно, повлияли первые шахтерские выступления. Шахтеры, выступив пионерами забастовочного движения, долгое время продолжали оставаться в авангарде забастовочной борьбы, и это одна из причин того, почему книга основывается на анализе шахтерских забастовок. Другая причина состоит в том, что у меня было больше возможностей проводить изучение забастовок именно в угольной отрасли.

В своей работе мне бы хотелось ответить на вопросы: «Как начинаются и протекают забастовки?», «Как в ходе забастовки происходит взаимодействие рядовых членов профсоюза с профсоюзными лидерами, а также последних – с руководителями предприятий и представителями властных и отраслевых структур?» Кроме того, представляется интересным проследить, как со временем меняется направленность забастовок, их формы и т.п. Российская действительность 1990-х гг. дает достаточно богатый материал для анализа открытых форм промышленного конфликта. Угольная промышленность дает очень богатый материал, на котором можно изучать взаимосвязь между спонтанными забастовками, прорывающимися из повседневных трудовых конфликтов, организацией и институционализацией забастовок профсоюзами в рамках промышленных отношений и встраиванием забастовочной активности в политическую систему.

В этой главе я рассмотрю зарубежную (западную) литературу для того, чтобы задать теоретические рамки для последующего анализа кейс стади шахтерских забастовок в России.