Тенденции забастовочного движения

Наблюдаемое в 1980-90-х гг. падение исследовательского интереса западных исследователей к теме промышленных конфликтов и забастовок напрямую связано с довольно резким снижением уровня забастовочной активности наемных работников и представляющих их интересы профсоюзов в странах развитого капитала. В то же время, как отмечает П.К.Эдвардс (Edwards, 1992: 359), «конфликт остается главным элементом организации труда». В России изучение забастовочного движения нередко ограничено финансовыми возможностями, , отсутствием ученых, хорошо знакомых с опытом зарубежных исследований и свободных от традиций науки советского периода[6].

Большинство экономических теорий связывают падение забастовочной активности с ростом безработицы; делается это часто в рамках теории волн Кондратьева, определившей цикличность спадов и подъемов производства. П.К.Эдвардс выдвигает предположение, что связь между безработицей и забастовкам может быть слабее, чем это представляется, если основываться на доступной статистике. «Растущая безработица ведет к снижению количества имеющих место переговоров, так что очевидное снижение числа забастовок отражает меньшее количество ситуаций, в которых может произойти забастовка, и меньшую волю участников переговорного процесса использовать забастовку как оружие» (Edwards, 1992: 369). То, что очевидной связи между безработицей и забастовками не существует, может быть подтверждено на примере России, где возрастание числа забастовок происходило на фоне роста безработицы, хотя снижение числа забастовок в начале 90-х годов отчасти может быть запоздалым влиянием растущей безработицы. .

Подход к конфликтам с точки зрения политической экономии также указывает на снижение численности забастовок, объясняя это тем, что государство, наемные работники и работодатели пришли к компромиссу. «Так, например, спад числа промышленных конфликтов в Швеции объясняется приходом к власти социал-демократической партии, которая позволила профсоюзам обезопасить свои цели в политической, а не в экономической сфере» (Edwards, 1992: 366). В России этот аргумент находит свое подтверждение, но в противоположном смысле: правительство вступало в переговоры с профсоюзами и обязывалось выполнять соглашение, а затем, нарушая эти соглашения, вынуждало профсоюзы к активным забастовочным действиям. Ситуация улучшилась после 1998 г., когда правительство проявило большую, чем обычно, готовность выплачивать зарплату работникам бюджетного сектора, что привело к снижению количества забастовок.

Многие авторы связывают тенденцию к снижению количества численности с изменением форм конфликта. Ингхам приводит аргументы Росса и Хартмана: «Существует три первичных причины, по которым забастовка выходит из моды. Во-первых, работодатели усвоили более сложные стратегии и получили более эффективные организации. Во-вторых, государство стало более заметным в качестве работодателя и экономического планирующего органа», что объясняется институционализацией производственных отношений, т.е. «возникновением стабильных институтов для регулирования производственных отношений» (Ingham, 1974: 15). Кроме того, Ингхам, Росс и Хартман сходятся на том, что централизация процессов переговоров ведет к становлению мира на производстве.

Р.Хайман (Hyman, 1984: 59) выдвигает предположение о том, что антизабастовочное законодательство в Великобритании привело к сокращению числа забастовок и трансформированию недовольства работников в другие формы коллективных действий.

У.Броун и К.Сиссон (1983: 10-12) отмечают следующие изменения, которые могли привести к снижению уровня забастовочной активности:

· падение и свертывание секторов экономики, традиционно предрасположенных к забастовкам. «Определенные тенденции явно просматриваются. Большая работа по развитию переговорного процесса была сосредоточена в особых отраслях, и их упадок вел к снижению превалирования переговоров параллельно снижению числа забастовок. Это также привело к изменениям в оставшихся организациях. Например, в автомобильной промышленности серьезные изменения в системе трудового регулирования, по-видимому, снизили обращение к неформальным переговорам» (Edwards, 1992: 380);

· перевод расположенных к забастовкам отраслей на контрактную систему;

· появление юридических ограничений в виде новых законов или правительственных постановлений (например, запрет на забастовку в ряде отраслей - В.Б.). У.Броун и С.Вадвани (Brown, and Wadhwani, 1990: 10-12) указывают на то, что введение новых законодательных актов, ограничивающих свободу профсоюзов, заставляет последние вести себя более осторожно при организации промышленных акций.

Снижение уровня забастовочной активности проявляется не только в снижении числа остановок производства, но и в сокращении продолжительности забастовок; «забастовки становятся короче: доля продолжающихся менее трех дней возросла с 42 % в 1979 г. до 70 % – спустя десять лет» (Edwards, 1992: 377). Однако отсутствие забастовок ни в коей мере не говорит об отсутствии конфликтов. Широко распространенным является мнение о том, что забастовка – лишь наиболее яркое и открытое выражение конфликта, который в условиях, затрудняющих или делающих невозможным открытое выражение недовольства, трансформируется и проявляется в формах высокой текучести кадров, прогулов, низкой трудовой дисциплины и т.п. ( См., например, Birchall, 1975; Hackman, and Lawler, 1971: 259-286).

По мнению Р.Хаймана, без устранения управленческим персоналом причин недовольства конфликт продолжает развиваться и проявляется в той или иной форме: «Попытка подавить особые проявления конфликта без устранения первопричин беспорядков может просто трансформировать конфликт в другие формы. Таков пример главной компании, производящей автомобильные двигатели, которая два десятилетия назад уволила несколько ведущих шоп-стюардов как нарушителей порядка. Это привело на цеховом уровне к временному спаду в статистике забастовок, но резко возросло количество прогулов, несчастных случаев и текучесть» (Hyman, 1984: 58).

Помимо тенденции к снижению числа забастовок как открытых выступлений рабочих против администрации ряд авторов говорит о тенденции к политизации промышленных конфликтов. «Усиление вмешательства государства на стороне работодателей в производственные отношения означает, что традиционное профсоюзное отделение «промышленной» активности от «политической» становится бессмысленным. Всякое значительное выступление профсоюзов по поводу заработной платы или условий труда имеет сегодня политическое измерение, т.к. напрямую воздействует на экономическую политику правительства» (Hyman, 1984: 58). Р.Хайман (1984: 176-7) указывает на то, что «в забастовке на «Форде» в 1978 г. невидимым оппонентом профсоюзного переговорного комитета была правительственная политика жалкой оплаты труда». Как мы уже видели, Россию отличает то, что забастовочная активность сосредоточена в государственном секторе и в отраслях, получающих господдержку, и направлена на то, чтобы посредством забастовок «выбивать» средства из правительства.