Кто выиграл первый раунд?

Забастовка в Междуреченске стала только первым раундом борьбы, которая закончилась крушением административно-командной системы, дезинтеграцией Советского Союза, падением Коммунистической партии и крушением экономики. Во всем этом обвиняли кузбасских шахтеров[25]. Но кто выиграл первый раунд?

В дополнение к немедленным экономическим уступкам в виде повышения заработной платы и улучшения снабжения, основной целью, поставленной рабочими, было предоставление шахтам независимости. Но откуда взялось это требование? По словам Костюковского, требование придания шахтам статуса государственных предприятий было включено в письмо, посланное на центральное телевидение Кокориным в декабре 1988 г., но никто из членов забастовочного комитета, с которыми мы говорили в Междуреченске, не помнит, чтобы оно было в первоначальном списке требований, пришедшем с шахт. Независимость была, несомненно, вопросом, который стоял в повестке дня, но не у рабочих, а у руководителей объединений, шахт и местной администрации. Это было целью местной администрации, так как междуреченские шахты платили налоги в два объединения, находящиеся в Новокузнецке и в Кемерово. На местном уровне сложилось ощущение, что таким образом шахты не только вынужденно поддерживали раздутую бюрократию. Средства также отвлекались на субсидирование менее эффективных шахт в других местах. Предполагалось, что если у Междуреченска будет свое объединение, то город сможет увеличить расходы на социально-бытовую сферу, например построить давно запланированный молодежный центр.

В то же время угледобывающие предприятия хотели стать единственными, кто имеет контроль над своими ресурсами. На первый взгляд кажется, что это было тривиальным требованием, просто включающим шахтерские просьбы о присвоении такого же статуса, что и другим промышленным предприятиям, который поставит их в рамки закона 1987 г. о государственных предприятиях. Однако независимость не имела бы никакого смысла, если бы не была связана с повышением цен на уголь, что освободило бы шахты от зависимости от субсидий и позволило им продавать сверхплановую продукцию для получения прибыли. Это означало несомненное уменьшение прессинга государственных заказов, что было в интересах как объединений, так и отдельных шахт. Примечательно, что Александр Мельников, первый секретарь обкома, поставил этот вопрос первым пунктом в своем интервью с Костюковским в ночь с 11 на 12 июля, когда он заметил, что около трети всех шахтерских требований могут быть решены самими шахтами в случае введения самофинансирования (Костюковский, 1990: 23).

Первоначальное настойчивое отклонение Щадовым шахтерских требований о создании объединения не было делом принципа, а объяснялось бюрократическими затруднениями. Для осуществления подобных изменений необходимо было время. Требование же независимости шахт угрожало министерской системе в целом. Этот вопрос естественным образом увязывался с прочими шахтерскими требованиями. Его решение давало администрации шахт дополнительные возможности в борьбе за влияние и средства между министерством, местными объединениями, отдельными шахтами и городской администрацией. Совершенно ясно, что вовсе не это побудило рабочих, желающих избавиться от своих начальников, собраться на площади[26].

Формулирование шахтерских требований было сложным процессом. Забастовка начиналась с длинного списка требований, составленного активистами на шахтах Шевякова и «Распадской». Многие из перечисленных пунктов касалось бытовых вопросов шахтового уровня. Однако как только забастовка вышла за пределы отдельной шахты, эти требования были отброшены на том основании, что они являются мелкими и местническими, и их заменили более широкими требованиями, касавшимися города в целом. С прибытием Щадова границы требований были еще больше расширены, и на первое место выдвинулись те вопросы, которые могли быть решены только в Москве. Конечный вариант списка включал в себя 42 пункта, в том числе требования повышения оплаты труда и улучшения снабжения, улучшения социально-бытового обеспечения; требования, относящиеся к управленческому составу угольной отрасли (в том числе универсальное требование, популярное среди рабочих, о сокращении управленческого персонала), и экологические вопросы. В результате этот список представлял собой мешанину, в которой доминировали отнюдь не требования рабочих, поднявших забастовку, а главным образом, вопросы, беспокоившие местную и региональную власть, у которой появилась возможность протолкнуть свои давнишние жалобы в Москву. Более того, расплывчатые жалобы рабочих были сформулированы таким образом, чтобы показать, что они направлены на поддержку перестройки и являются закономерной частью перестроечного процесса. Постоянным рефреном властей всех уровней было утверждение того, что требования шахтеров полностью оправданы и перестройка предполагает обеспечение выполнения подобных требований. Все что требовалось – это терпение со стороны рабочих и возвращение к работе.

Трансформация требований рабочих во многом была естественным результатом того, что с прибытием Щадова и определением Москвы как стороны переговорного процесса основные требования стали адресоваться Центру . Процесс вовлечения рабочих в переговорную структуру, где их требования были эффективно нейтрализованы, вовсе не был автоматическим. Прежде всего, власти всех уровней старались направить рабочее движение по каналам, где можно будет его контролировать. Первая задача состояла в том, чтобы поддержать появление лидеров забастовки, которые могут взять на себя ответственность за ее ведение и с которыми власти смогут быстро договориться о преодолении разногласий. Мы уже видели, как это проявилось в процессе развития забастовки, когда Кокорин взял на себя полномочия представлять рабочих в переговорах с официальными структурами, а затем в результате самовыдвижения стал главой забастовочного комитета шахты и забасткома города. Уже с первых часов забастовки профсоюз стремился определить и закрепить свое положение как представителя рабочих, организовывая бесплатное питание и поддерживая их требования на митингах и собраниях; но также сразу было очевидно, что официальный профсоюз не может обеспечить необходимого руководства.

Как только рабочие вышли со своих шахт, сразу же встал вопрос о том, кто будет их представлять. Требования рабочих были разбросанными и разнонаправленными, акции протеста проходили без очевидных лидеров. Кто и с кем собирался переговариваться? Непосредственной задачей местных властей стало сохранение порядка, что требовало установления отношений иерархии и ответственности. Они поддерживали это, обеспечивая бастующих системой громкоговорителей и трибуной для городского митинга, давая разрешение милиции сотрудничать с забастовщиками для поддержания порядка, предоставляя помещения для забастовочного комитета и т.п. Все эти меры поддерживали смену спонтанной демократии первых часов забастовки институционализированными иерархическими отношениями между активными лидерами и пассивными массами.

Разбросанный характер шахтерских требований дал власти значительный простор для того, чтобы направить их в желаемое русло. Однако власти различных уровней никоим образом не были связаны между собой, и каждый старался отклонить шахтерских гнев от себя и перевести его на других Большинство первоначальных требований шахтеров относились к внутришахтовым вопросам, касались условий труда, смены оборудования или питания в столовой и адресовались в первую очередь администрации предприятий. Однако руководители шахт вывели шахтерские требования за пределы предприятий, объясняя свое бездействие отсутствием полномочий и ресурсов для выполнения требований. Это дало им возможность совместить шахтерские требования со своими в попытках выжать средства из Центра. С этой точки зрения забастовка служила интересам директоров шахт и местной администрации[27].

Как только забастовки вышли за пределы отдельных шахт, местные власти моментально присовокупили свои интересы, осторожно помогая шахтерам и добавляя свои собственные требования к их требованиям. В результате многочисленные жалобы угольщиков были быстро сведены к одному центральному требованию перевода шахт на самофинансирование за счет повышения цен на уголь, хотя это не фигурировало в изначальных требованиях шахтеров[28].

В первые часы забастовки руководство шахт и местная администрация успешно переводили гнев рабочих с себя на министерство, которое, как они заявляли, не давало им выполнять требования рабочих; одновременно они способствовали становлению иерархических структур в рабочем движении. К тому времени, когда Щадов прибыл в Междуреченск, там уже был избран председатель городского забастовочного комитета, с которым министр мог беседовать с глазу на глаз. Уже был выработан список требований, вокруг которых уже можно было вести переговоры, хотя этот список постоянно менялся в течение забастовки.

Действия местных властей перенесли огонь требований шахтеров на угольное министерство. Прибывший в Междуреченск Щадов был уполномочен Москвой решать вопросы только в рамках собственных полномочий, – как руководитель угольной отрасли. Поняв, что ему не переломить поднявшихся шахтеров, он переложил ответственность за урегулирование спора в Междуреченске на советское правительство в целом. Правительство не приняло ответственность на себя, но каждого министра спросили, какой вклад он может сделать, чтобы помочь угольному министерству. В результате бастующим городам после окончания забастовки достались достаточно жирные куски общесоюзного пирога.

Институционализация забастовки также изменила характер забастовочного комитета. Первоначальные требования были бытовыми и местными, но они были понятны простым рабочим. Когда требования вышли за рамки отдельной шахты, вопросы стали значительно более сложными, их решение требовало знаний о том, как работает система и, в частности, «экономика». Как следствие, забастовочный комитет все больше и больше обращался за советами к «экспертам»[29].

Ковалев, который сформулировал первоначальные требования на шахте Шевякова, имел высшее образование, но не вошел в состав забастовочного комитета города. Кокорин, который стал председателем этого комитета, был активным членом партии. Хотя только четверо из 17 членов комитета были коммунистами, первый комитет вскоре стал работать вместе с местным партийным аппаратом, который имел привилегированный доступ к ресурсам и знание дела, и забастовочный комитет даже защищал секретаря горкома партии, когда обком партии сделал попытку объявить ему выговор в начале забастовки. Рабочие не полагались только на собственные силы, но нуждались в экспертах со стороны, которые бы помогли им сформулировать их требования, и было множество желающих предложить свои услуги. Рабочие сами потребовали, чтобы Михаил Найдов, бывший директор шахты им.Ленина, хорошо известный своей принципиальной позицией, был приглашен в Междуреченск и возглавил работу по вопросу о независимости шахт, и Щадов пообещал послать за ним[30].

Если бы так все и осталось, то забастовка не имела бы большого значения. Рабочие в далеком сибирском городе бастовали 4 дня, но власти успешно препятствовали их протесту, сделав ряд уступок, не допуская никаких фундаментальных изменений и не передавая каких-либо своих полномочий. Администрация шахт при поддержке рабочих получила от Щадова обещание самостоятельности, но она не могла быть достигнута одним лишь росчерком пера. Правительство в принципе было не прочь предоставить угольным предприятиям самостоятельность, так как это сразу же возлагало ответственность на руководство шахт. Но самостоятельность на практике требовала достаточно высокой цены на уголь, чтобы гарантировать прибыльность шахт, а также отмены системы государственных заказов. Ни один из этих пунктов не был достигнут ни Ельцинской программой радикальных реформ 1992 г., ни забуксовавшей приватизацией, ни планами реструктуризации 1993 г.

Забастовочный комитет незаметно был отделен от рабочих, которых он представлял. Многие междуреченцы чувствовали, что новые рабочие лидеры их предали, вступив в сделку с властями, в то время как шахтеры из других городов чувствовали, что их предали рабочие Междуреченска, которые решили закончить забастовку в тот момент, когда по всему Кузбассу ширилась волна поддержки их выступления. На следующий день после того как соглашение было подписано, 14 июля, горком партии обсудил вопрос об экономической самостоятельности и составил дополнительный список требований для представителей партийно-правительственной комиссии, которые должны были посетить Междуреченск для обсуждения местных требований 20 июля (Лопатин, 1993: 79). 18 июля состоялось собрание экономического актива междуреченского горкома партии, который создал рабочую группу для рассмотрения вопроса о переводе угольных шахт на самофинансирование и создании городского объединения. Порядок и контроль, основополагающие принципы коммунистического режима, были восстановлены.

Однако этим все не закончилось. Междуреченск дал искру, вдохновение и прецедент для рабочих других угольных предприятий, как Кузбасса, так и всего Советского Союза. Хотя Москва начала действовать стремительно, было уже слишком поздно, чтобы останавливать распространение забастовки. Однако серьезный опыт получили и власти, они быстро усваивали уроки прошедших выступлений.