Забастовка распространяется

 

В целом забастовка сильнее контролировалась местными властями по мере удаления от эпицентра в Междуреченске, исключение по разным причинам составляли города Новокузнецк и Березовский. Быстрее, чем власти смогли прореагировать, забастовка распространилась на близлежащие Осинники и Малиновку. Власти Прокопьевска и Киселевска выступали с инициативами, направленными на то, чтобы воспрепятствовать забастовочной волне, но и они опоздали. Кстати, в других местах властям удалось это сделать, и вся забастовка с самого начала контролировалась местной администрацией, администрацией шахты и горкомами партии.

Щадов, завершив переговоры в Междуреченске, метался из одного города в другой, стараясь потушить пожар забастовки. Когда она охватила весь регион, стало ясно, что положить ей конец может только соглашение на региональном уровне. Вопрос состоял в том, как это может быть практически достигнуто. Кто-то должен был собрать забастовочные комитеты различных городов, составить и обсудить общие требования, на основании чего обеспечить быстрое возвращение к работе. Ключевой вопрос заключался в том, кто это сможет сделать? Прежде чем на него ответить, полезно проанализировать хронологию распространения забастовки и то, каким образом требования возникали в каждом городе.

Осинники

 

Осинники – небольшой шахтерский город в горах на юге от Новокузнецка, имеющий боевую историю, так же, как Междуреченск и Малиновка. Шахты «Капитальная» в Осинниках и «имени 60-летия КПСС» в Малиновке уже бастовали в том году, и они быстро откликнулись на события в Междуреченске. Как и Междуреченск, Осинники и Малиновка были населенными пунктами, не имевшими собственного угольного объединения и находившимися под юрисдикцией объединения «Южкузбассуголь» в Новокузнецке.

Около 10 или 11 часов утра 11 июля представители Междуреченска прибыли на шахту им. 60-летия КПСС и попросили шахтеров поддержать забастовку из чувства солидарности. Этого оказалось достаточно, чтобы спонтанно остановилась целая шахта и ее работники собралась на площади перед шахтоуправлением. Александр Асланиди, механик шахты, в то время член партии, приехал на шахту около 4 часов дня. 12 июля был избран забастовочный комитет; один человек избирался от каждой смены в каждой секции или службе, хотя первоначально выбирали только из ночной смены. Многие люди опасались выдвигаться по различным причинам. Так, партийный секретарь отказался войти в состав комитета потому, что членам партии было строго запрещено бастовать. Таким образом, в комитете заправляли в основном молодые люди. Асланиди, хорошо известный как неформальный лидер, регулярно избиравшийся во все местные комитеты, был избран председателем стачкома. «Санька не будет молчать, давайте выберем его», – говорили люди. По словам Асланиди, все боялись, что против них будет применена сила, и это было решающим фактором сохранения солидарности и дисциплины, которых не было в более поздних забастовках. Любой, кто не выполнял свои обязанности в комитете, немедленно исключался.

Работники крупнейшей в СССР шахты «Капитальная», которая уже бастовала в этом году, прекратили работу утром 12 июля. Рабочие «Капитальной» призвали бастовать других шахтеров Осинников и были немедленно поддержаны шахтостроительным управлением и некоторыми другими предприятиями, включая все угольные предприятия глубокой и открытой добычи, а также швейную фабрику, на которой работали практически все женщины города. По словам первого секретаря горкома партии Д.Ф.Никитина, событие достигло городских масштабов (Труд. 1989. 14 июля). Как и в Междуреченске, шахтеры вышли на площадь напротив здания горисполкома и выбрали забастовочный комитет с хорошо знакомыми требованиями, переданными из Междуреченска: самостоятельность угольных предприятий, прекращение практики государственных заказов, разрешение проблем с системой оплаты труда. Как и в Междуреченске, была запрещена продажа алкогольной продукции, множество ее было задержано на границах города с распиской, гарантирующей, что владелец может потребовать ее обратно после забастовки.

Забастовочный комитет понимал, что нежелательно действовать изолированно и, как и в Междуреченске, сразу же предпринял попытку связаться с шахтерами других городов. Первым требованием забастовочного комитета было предоставление машины, чтобы совершить объезд угольного месторождения и собрать информацию, так как его члены не верили тому, что они читали в газетах и слышали по радио и телевидению. Каждое утро кто-то отправлялся на ней в путь и возвращался за полночь, чтобы отчитаться перед рабочими, собравшимися на площади[31].

Щадов и его сопровождающие направились из Междуреченска прямо в Осинники, где 14 июля встретились с городским забастовочным комитетом. Однако переговоры проходили с трудом, и забастовочный комитет отклонил щадовский официальный ответ на их требования. Щадов и Мельников поехали в Новокузнецк, где тоже началась забастовка, а митинг на площади продолжался с 6 часов вечера до 2 часов ночи, и городской забастовочный комитет был переизбран.

 

Новокузнецк

 

Новокузнецк – историческая столица и самый большой город Кузбасса (ранее – Сталинск, еще ранее – Кузнецк, место ссылки Достоевского), что объясняло соперничество и даже некоторую вражду в отношениях с позднее появившейся административной столицей Кузбасса – Кемерово. Новокузнецк зависел от двух громадных старых металлургических комплексов – КМК и Запсиба, со своими шахтами, расположенными в небольших поселках в предместьях города. Городская партийная организация была сильной и консервативной, в большей степени базирующейся на металлургических предприятиях, чем на шахтах; она оказалась неискусной в работе с забастовщиками и не смогла удержать забастовку под контролем.

Новокузнецк – ближайший к Междуреченску шахтерский город – был первым, куда перекинулась забастовка[32]. Очевидно, первой шахтой, присоединившейся к забастовке, оказалась шахта «Новокузнецкая», что по дороге из Междуреченска. Делегаты шахты Шевякова прибыли на шахту вечером 10 июля в конце смены. Рабочие согласились бастовать из солидарности, хотя, несмотря на сложные условия на шахте, они никогда раньше не бастовали и не приготовили требований. Состоялся небольшой спор между подошедшей и закончившей работу сменой о том, кто начнет забастовку. Новая смена волновалась по поводу того, что ее бы считали инициатором забастовки, но в конце концов согласилась. Все рабочие собрались у здания администрации, и некоторые из них отправились на другие шахты сообщить, что они остановили работу в знак солидарности, добавив свои требования к тем, что появились в Междуреченске, включая требование того, что все рабочие на «третьем этаже» здания администрации (контора, ИТР) должны были быть уволены. Директор и старший инженер провели всю ночь на площади, и директор пообещал уволить персонал третьего этажа, хотя впоследствии этого не сделал.

К 13 июля все шахты вокруг Новокузнецка находились в состоянии забастовки, избирая забастовочные комитеты, которые должны были выработать требования. Представляется, что за исключением шахты «Новокузнецкая» партия изначально имела здесь значительно больший контроль над процессом, чем где бы то ни было в Кузбассе. Костюковский цитирует диалог в конце забастовки с Владимиром Дьяченко, партийным активистом, машинистом комбайна шахты «Абашеевская». Когда началась забастовка, Дьяченко пошел к партийному секретарю шахты Шутову и сказал ему: «Назревает взрыв, мы должны контролировать его, … мы должны контролировать это так, чтобы не было беспорядков, чтобы никто не пострадал». Комсорг, сидевший в кабинете, только рассмеялся: «Откуда ты это взял, а?» Но партийный секретарь согласился с Дьяченко, организовавшим инициативную группу.

Очевидно, эта партийная инициатива была распространена на другие шахты. Дьяченко стал председателем забастовочного комитета шахты и членом Новокузнецкого городского комитета[33]. Он предположил, что решение о том, что в Новокузнецке шахтеры должны были оставаться на своих шахтах за пределами города и не собираться на центральной площади, было подстрекательством со стороны партии: «Мытак решили: город у нас большой, в нем не только шахтеры, и незачем воду мутить на митингах. Устроим сидячую забастовку, не выходя с предприятий» (Костюковский, 1990: 112). Решение оставаться на шахтах поддержали также и шахтеры вокруг Новокузнецка, так как боялись, что, собравшись в центре города, будут более уязвимы. Местные власти предпринимали попытки настроить рабочих крупных металлургических комплексов Новокузнецка против шахтеров.

Тем временем во Дворце культуры Маяковского был создан забастовочный комитет, который вел переговоры с руководством объединения «Южнокузбассуголь» до прибытия Щадова 14 июля[34].

Хотя власти в Новокузнецке не выказали никакой симпатии к забастовщикам, поздним вечером 13 июля первый секретарь Новокузнецкого горкома партии А.Ленский сказал Костюковскому, что партком «поддерживает и присоединяется ко всем основным требованиям забастовщиков и считает их справедливыми». Не согласившись с формой, в которой они были выражены, Ленский заявил: «Тем не менее, раз уж это случилось, считаю, что коммунисты должны в это время быть вместе со всеми рабочими. На шахтах избраны забастовочные комитеты, в них, должен сказать, вошли весьма авторитетные люди, в том числе много членов партии, есть и председатели профкомов, члены парткомов. Членом такого комитета стал, например, директор шахты «Байдевская» (Костюковский, 1990: 44). Ленский продолжал подчеркивать важность идти дальше требований междуреченских забастовщиков и шире ставить вопросы, чтобы привлечь больше государственных инвестиций и удовлетворить нужды Кузбасса. Сам Ленский организовал комитет для поддержания работы необходимых служб города. Похожая линия была взята обкомом КПСС. По свидетельству члена обкома партии Владимира Лебедева, «побывав в Междуреченске и Прокопьевске, Мельников ощутил жаркую атмосферу. Он тогда многое понял. В том числе и то, что за счет шахтеров можно что-то пробить для Кузбасса в Москве» (Лопатин, 1998: 428).

 

Прокопьевск

 

Прокопьевск – шахтерский город, расположенный к северу от Новокузнецка. Он фактически объединен с Киселевском. Окруженный горами шлака и старыми открытыми выработками, он находится в центре угледобывающего региона с самыми старыми шахтами и наихудшими условиями труда,. Видимо, это зрелище заставило премьер-министра Рыжкова заплакать в марте 1989 г. во время визита в Кузбасс.

Напряжение в Прокопьевске нарастало. Там, по свидетельству Максимовой, (Максимова, 1989), уже планировалось подготовка неофициальной забастовки, намеченной на осень. Как только забастовка разразилась в Междуреченске, Найдов, генеральный директор «Прокопьевскугля», организовал собрание на каждой шахте, где проинформировать рабочих и, пообещав улучшить условия труда, просил не прибегать к подобным мерам. Каждой шахте было приказано созвать представителей на собрание в объединении, где им была представлена разработанная администрацией программа требований к Москве. Эту программу митинг единогласно решил послать угольному министру от имени прокопьевских шахтеров (Максимова, 1989: 67).

Однако вечером 12 июля забастовка в Прокопьевске все-таки началась в знак солидарности с междуреченскими шахтерами. Третья смена шахты им.Калинина отказалась приступить к работе, к ней присоединилась позднее четвертая смена[35]. Все утро 13 июля водители автобусов и грузовиков, прибывавшие на шахту, присоединялись к забастовке и доставляли бастующих на другие шахты, чтобы разнести весть. Как и в Междуреченске, шахтеры садились в рейсовые автобусы и трамваи, чтобы рассказать рабочим, что они сделали, так что утром 13 июля уже все шахты в Прокопьевске забастовали.

К середине дня шахта им.Калинина избрала забастовочный комитет, и шахтеры Центральной шахты и шахты им.Калинина промаршировали к центральной площади Победы в рабочей одежде, где, как и в Междуреченске, где шел непрекращавшийся митинг, рабочие высказывали свои жалобы и микрофон переходил из рук в руки. Вскоре к шахтерам присоединились рабочие с других предприятий, одни из которых вошли в забастовку, другие посылали делегации и материальную поддержку. Таким образом, на митинг собралось около восьми тысяч рабочих. На площади они передали свои резолюции, выдвинули требования и из представителей шахтерских комитетов избрали городской забастовочный комитет, в который вошли в основном рабочие, готовившие программу забастовки. Но кто написал требования?

Костюковский прибыл в Прокопьевск поздним вечером 13 июля и сразу же столкнулся с Найдовым, которому он рассказал о событиях в Междуреченске, включая требование рабочих вызвать Найдова в Междуреченск немедленно. Найдов знал об этом требовании, но ответил Костюковскому, что рабочие Прокопьевска не хотят, чтобы он уезжал. Костюковский задал Найдову вопрос: «Вы читали требования? Ваши, прокопьевские?» Найдов улыбнулся и, понизив голос, сказал: «Я их не читал, а писал. Ну, не сам, конечно, просто принимал участие в этом процессе». Найдов не отделял себя от забастовки – «чтобы изменить эту систему, необходима была хорошая встряска», – он был озабочен только тем, чтобы угольные поставки из переполненных складов продолжались. В Прокопьевске эта просьба изначально особо подчеркивалась администрацией, очевидно, чтобы предотвратить проблему возгорания в угольных отвалах, хотя забастовочный комитет решил приостановить поставки 14 июля. Найдов резюмировал требования Междуреченска и Прокопьевска, с которыми он был полностью согласен, как требование независимости шахт: «Если суммировать все требования… их суть такая: дайте возможность эффективно работать, чтобы хорошо жить». (Костюковский, 1990: 45)[36]. Владимир Строканев, председатель прокопьевского городского рабочего комитета, подтвердил, что позиция директоров шахты совпадала с позицией Найдова: «Когда мы подготавливали самые первые свои требования, нашими консультантами были директора предприятий. Они пытались через нас решить свои производственно- снабженческие вопросы» (Лопатин, 1998: 65).

Шахтеры на площади Победы сидели в спецодежде, и каждая секция и шахта занимала свою часть площади, так что коллеги по работе сидели вместе, и это облегчало обсуждение вопросов[37]. Шахтеры сообщали ответственным о прибытии на площадь; те отмечали их присутствие, и кто не докладывался, считался прогульщиком. Как и везде, рабочие не доверяли никаким источникам информации, и в первую очередь не верили им, когда слышали, что забастовка в Междуреченске окончена.

Следуя примеру Междуреченска, забастовщики наложили запрет на алкоголь, тесно сотрудничали с милицией для поддержания порядка, обеспечивали сохранение своих шахт, просили предприятия обеспечивать все нужды города для продолжения работы, отвергали сотрудничество с другими политическими организациями и неформалами. Исключением стали независимые профсоюзы из Ленинграда, которые были приглашены, чтобы принять участие в дискуссиях рабочих на площади Победы[38]. Как в Междуреченске, не успел забастовочный комитет организоваться, как на его членов обрушился поток жалоб, которые раньше люди тщетно направляли в местную администрацию.

Забастовка застала власти Прокопьевска врасплох, она разразилась раньше, чем они смогли навязать свои требования движению. Тем не менее, как и в Междуреченске, они предоставили забастовщикам систему громкого вещания, установили телефон и осветили площадь. Один председатель профкома, обеспечивавший забастовщиков пищей, был уволен и присоединился к шахтерскому забастовочному комитету (Максимова, 1989: 70), но затем пришли распоряжения сверху, и все профсоюзные комитеты начали обеспечивать бастующих бесплатно едой и полиэтиленовыми укрытиями от дождя. Местные партийные и профсоюзные лидеры заявили о полной поддержке требований забастовщиков, правда, оговариваясь относительно средств и предупреждая против любых беспорядков.

Разговор на площади шел о выплатах, условиях жизни, нехватке жилья и денег, которые забирались из Прокопьевска «на поддержку бюрократов» (Костюковский, 1990; Максимова, 1989)[39]. Рабочие не выказывали доверия никому из руководителей, кроме местного начальника милиции, который, по понятным тактическим соображением, демонстрировал уважение к бастующим, заявлял о своей поддержке, называл шахтеров «ребятами», а не «товарищами» и начинал каждую свою речь словами «как вы поручили мне рассказать». Одним из их первых требований была отставка Найдова, рабочие относились к появлявшимся на площади главе местной администрации, профсоюзным боссам и Щадову с одинаково нескрываемым презрением (Максимова, 1989: 70, Костюковский, 1990: 70).

Первый список требований, выдвинутых на площади, начинался выражением недоверия городскому партийному комитету и требованием увольнения и осуждения различных партийных деятелей за бездеятельность в создании ремонтно-строительной базы. В списке были также требования, касавшиеся контроля цен, ночной работы трамваев, поставки автобусов, установки телефонов для представителей уличных комитетов в поселках, строительства детских площадок, поставки одноразовых шприцов, сокращения оплаты за детские сады, передачи здания партийного образования и гостиницы объединения под детский дом и детскую поликлинику, содержания спецконтингента по месту совершения преступления и усиления борьбы с тунеядцами, но не было среди них упоминания о независимости шахт и цене на уголь (Лопатин, 1993: 42). Однако Маханов, заместитель председателя городского забастовочного комитета, имел более амбициозные цели: «…забастовка – не отдых. Это тяжелая изнурительная работа, цель которой – добиться существенных экономических преобразований» (Костюковский, 1990: 55).[40]

Забастовщики потребовали, чтобы премьер-министр Рыжков приехал в Прокопьевск, т.к. Щадов был «не в состоянии» решить все наболевшие вопросы»(Лопатин, 1993: 43). Вечером 15 июля Щадов вернулся в Прокопьевск из Новокузнецка. Найдов предложил ему отдохнуть, а затем изучить требования и дать ответ людям на площади на следующее утро, но Щадов настоял на незамедлительной встрече с забастовочным комитетом, перед тем как говорить на площади, где он был враждебно принят забастовщиками «Мы понимаем, что не все вопросы можно решить немедленно. Но почему же то, что не решалось десятилетиями, нам обещается сейчас? Основное требование рабочих – повышение жизненного уровня. Если прокопчанин зарабатывает свои деньги, почему он должен отдавать их кому-то? Каждый рабочий кормит пять-семь человек управленческого аппарата. Вся прибыль должна оставаться здесь… Выход я вижу один – нужен полный хозрасчет, а это и повышение заработной платы, и здравоохранение, и соцкультбыт.» (Костюковский, 1990:63).

 

Киселевск

 

13 июля члены горкома партии объехали все городские предприятия и убедили людей не прекращать работу. Однако во второй половине дня прибыли забастовщики из соседнего Прокопьевска, и четвертая смена шахты «Карагайлинская» не вышла на работу. На следующее утро, когда Вячеслав Шарипов находился в профкоме, пришло известие о том, что забастовка распространяется по Киселевску. Шарипов пошел в кабинет Александра Волкотруба, руководителя объединения, чтобы обсудить, что делать. Волкотруб предоставил Шарипову машину, и тот доставил группу рабочих на центральную площадь, где уже был установлен микрофон. К полудню шесть из десяти шахт остановились, а вместе с ними остановились многие местные фабрики и разрез «Киселевский». К 15 июля весь город стоял; на центральной площади собралось около 20 тысяч рабочих, был избран забастовочный комитет с тремя делегатами от каждого предприятия, насчитывающий около 70 человек, с ядром из 7 человек. Комитет двинулся к зданию объединения, где ему предоставили кабинет, и избрал своим председателем забойщика Маулетдина Минязова, позднее ставшего главой городской администрации. Однако, несмотря на воинственность и солидарность рабочих Киселевска, забастовочный комитет в большей или меньшей степени разделился; многие из тех, кто был избран в первый день, больше не появлялись, поэтому для того, чтобы прекратить забастовку, 19 июля пришлось переизбирать забастком (Кузбасс. 1989. 20 июля)[41]. Минязов рассказывал: «Как в ходе забастовки, так и после нее мы не встретили негативного отношения руководителей. Все наши требования были согласованы, точнее, подработаны вместе с инженерно-техническим персоналом. Не учитывать мнения специалистов мы просто не имели права» (Лопатин, 1998: 137).

Белово

 

Белово – шахтерский город, в котором есть несколько не угольных предприятий, расположен по дороге к северу от Киселевска. 14 июля Беловский горком партии обсудил ситуацию, разработал предложения к Щадову и сообщил об этом трудовым коллективам (Лопатин, 1993: 79). В 22.30 шахта «Новая» начала забастовку, и к началу следующего дня остановились шесть шахт. На шахте «Пионерка» директор Н.А.Власов сначала встретил забастовщиков криками и угрозами увольнения, но затем ушел в свой кабинет позвонить начальству. После долгого диалога он выбежал из кабинета и заявил шахтерам: «Ребята, я с вами!».

Городской митинг избрал забастовочный комитет, который разработал 60 требований и обратился к предприятиям, обеспечивающим жизнедеятельность города, с просьбой не прекращать работу. Забастовочный комитет в Белово продолжал работать в «близком контакте» с горкомом партии (Кузбасс. 1989. 19 июля), и его основными функциями было сохранение порядка и информирование населения.

 

Ленинск-Кузнецк

 

Ленинск-Кузнецк расположен между Белово и Кемерово. В то время этот шахтерский город находился в наиболее благополучном в Кузбассе положении. Шахты начали бастовать 13 июля, и уже 14 июля все они были остановлены. Был организован рабочий (не забастовочный) комитет, и собрание делегатов в угольном объединении «Ленинскуголь» выдвинуло список из 37 требований (Костюковский, 1990: 47). Однако тот факт, что комитет находился под надзором объединения, не означал, что оно могло игнорировать устремления рабочих или достижения забастовщиков в Междуреченске. Местный список включал в себя обычные экономические требования, некоторые из которых были довольно радикальными, но не имели никакого отношения к финансовой независимости шахт (выплаты за вечерние и ночные смены, увеличение регионального коэффициента для всех рабочих и пенсионеров, индексация зарплаты к уровню цен, увеличение отпуска, введение повременной оплаты и полной оплаты за время, уходящее на то, чтобы добраться до забоя (так называемые «копытные»); пересмотр норм по спецодежде и мылу, общий выходной (воскресенье) для всех; перевод Кузбасса в первую категорию снабжения товарами народного потребления (та же категория, что и Москва и Ленинград); улучшение медицинского обслуживания; сокращение ведомственных автомобильных парков и перевод персональных машин под ведомство милиции и чрезвычайных служб; разрешение на экспорт сверхпланового угля для покупки технического оборудования и товаров народного потребления; немедленные перевыборы горисполкома и горкома; сокращение штата министерства на две трети; ликвидация местного представительства министерства; сокращение управления объединений и шахт на 30 % к 1 января 1990 г.; ликвидация спецмагазинов; снижение плана на количество дней, потерянных во время забастовки, и выплата средней заработной платы за время забастовки; учреждение забастовочных комитетов как рабочих комитетов для наблюдения за выполнением их требований (Лопатин, 1993: 42-3).

 

Кемерово

 

Кемерово является областным административным центром с хорошо развитой химической промышленностью (не на основе угля) и пятью шахтами, на которых в общей сложности занято менее 10 тыс. человек. Шахты находятся на некотором расстоянии от города, ближняя шахта – «Северная», открытая для посетителей и имеющая лучшие социальные условия благодаря близости к городу.

Геннадий Михайлец проработал 17 лет на шахте «Северная» как рабочий-проходчик, водитель комбайна, несколько раз был помощником и заместителем начальника участка, а также партийным активистом. Когда началась забастовка в Междуреченске, темп работы замедлился, и все только и говорили о забастовке. Придя на работу в ночную смену вечером 13 июля, он узнал, что работа прекращена, но рабочие просто сидят кругом в зале и смотрят друг на друга, не зная что делать, хотя для Михайлеца и его товарищей было очевидно, что на самом деле все значительно серьезнее, чем требование колбасы и шахтерские рукавиц (в то же время многие шахтеры пытались доказать друг другу, что забастовка не была политической)[42]. Они организовали забастовочный комитет, и Михайлец был избран от своего участка. Им был предоставлен телефон, и они стали работать организованно.

На следующий день шахтеры собрались во дворе шахты, пришли даже те, кто были в отпуске, и решили подождать представителей других шахт, которые, как им сообщили, находились в пути. Генеральный директор объединения и директора шахт предоставили им автобусы, чтобы добраться до города, но бастующие решили пойти пешком. В целом процесс был значительно более организованным, чем в Южном Кузбассе, они сформировали колонну из двух сотен представителей в гражданской одежде, чтобы промаршировать молча к центру города, где они избрали забастовочный комитет города и представили свои требования горисполкому. Первый секретарь горкома партии объявил о своей поддержке требований шахтеров. Лидеры забасткома решили, что им необходимо связаться с другими городами, и генеральный директор объединения предоставил им машину, так что они смогли поехать в Прокопьевск. Митинг продолжался на городской площади, но большинство его составляли теперь не шахтеры. Как и в Новокузнецке, там были представлены неформальные политические движения, хотя активистам Демократического Союза был дан отпор.

Кемерово не является шахтерским городом, поэтому наряду с директорами бастующих шахт переговоры с инициативной группой (позднее преобразовавшейся в городской забастовочный комитет) вели городская и региональная администрация. В отличие других городов Кузбасса, где угольные директора добавили требование независимости предприятий к первоначальным шахтерским требованиям, в Кемерово первое место было занято требованиями региональной администрации к центру об изменении системы налогообложения региона (которые в конечном отчете были выражены как требование перевода на региональное самофинансирование) и требованием присвоения региону более высокой категории снабжения продовольствием. И директора, и региональная администрация достаточно хорошо понимали, какую возможность для достижения их интересов предоставляет забастовка, и приготовились принять участие в переговорах с партийно-правительственной комиссией[43]. Как в других городах, лидеры забастовочного комитета отклонили требования о колбасе и рукавицах, предпочтя им решение более глобальных вопросов[44].

 

Березовский

 

Березовский – угольный город на севере от Кемерово. Здесь горком не смог полностью поставить ситуацию под контроль, во многом в результате деятельности братьев Голиковых.

По словам Вячеслава Голикова, забастовка в Березовском была абсолютно неожиданной и спонтанной, и хотя о ее возможности и шла речь, никто ничего не приготовил. Шахтеры Березовского послали в Междуреченск делегацию, в состав которой входили братья Голиковы, выяснить, что случилось, и она оставалась там до тех пор, пока Щадов не подписал соглашение[45]. На обратном пути выяснилось, что все шахты остановили свою работу; Вячеслав Голиков вернулся в Березовский рано утром 14 июля и отправился спать. Однако вскоре он был разбужен друзьями, которые сказали: «Пока ты спишь здесь, все уже на площади, «Первомайская», «Бирюлинская», «Березовская» и «Южная». Когда он пришел на площадь, секретарь горкома партии пытался объяснить людям, что все их требования касаются «колбасы», и убеждал принять требования Междуреченска, которые он серьезно исказил. Голиков выкрикнул из толпы, что он только что вернулся со списком междуреченских требований в кармане и что партийный секретарь лжет. Голикову дали микрофон, и он зачитал требования Междуреченска, прибавив кое-что от себя. Сразу же после этого он был избран рабочими своей шахты, собравшимися на площади, в городской забастовочный комитет, на первом собрании которого стал его председателем. На следующий день все шахты и разрезы города бастовали.

Большинство забастовочных комитетов изначально были настроено послать свои требования местным или региональным властям, но Березовский комитет пошел дальше, направив список из 44 требований в Верховный Совет, премьер-министру, угольному министру и председателю профсоюза угольщиков СССР. Первые 4 требования несли на себе отпечаток радикализма Вячеслава Голикова и, в конце концов, стали основой требований регионального забастовочного комитета и программы Кузбасского регионального Совета рабочих коллективов. Остальные требования, большей частью полученные из Междуреченска, были видоизменены и дополнены самостоятельно с учетом местных условий. Требования Березовского были значительно более усложненными, обширными и обстоятельными, чем в любом другом городе.

Первым требованием была полная экономическая и юридическая независимость предприятий и распространение на них закона о государственном предприятии. За ним следовали требование права для трудовых коллективов определять форму собственности («без социалистических рамок»); требование определения одного фиксированного налога вместо изъятия доходов министерством. По мнению бастующих, не менее 40% заработанного на экспорте должно доставаться предприятию; предприятие должно иметь право заключать прямые контракты на продажу; постановление, связывающее рост выплат с производительностью, должно быть аннулировано. Рабочие требовали выплаты надбавок за вечерние и ночные смены; повышения регионального коэффициента до 60 %, его применения к пенсиям, как это было рекомендовано Сибирской Академией Наук; индексирования зарплаты в соответствии с ценами продуктов и промтоваров; увеличения продолжительности отпусков; повышения продажной цены угля на рынке; повышения выплат за опасное производство, пособий по инвалидности и материнству; улучшения прав пенсионеров,; включения Кузбасса в первую категорию регионов для снабжения товарами народного потребления; улучшения снабжения медицинским оборудованием и одноразовыми шприцами; улучшения баз отдыха и спорткомплексов, создания зоны отдыха в лесу; охраны зеленой зоны; как минимум удвоения жилищного строительства и улучшения ремонта. Бастующие заявили об отсутствии доверия к городскому совету и потребовали его перевыборов. В списке содержались также требования сокращения административного персонала под наблюдением СТК; сокращения плана выпуска в дни забастовки; передачи автомобилей Nissan, купленных предприятием, службе скорой помощи; и множество более специфических местных требований (в том числе, перевод отопительных установок и новой электростанции на газ) (Лопатин, 1993: 45-7).

Процесс разработки требований был горячим. По предложению Голикова, каждый член забастовочного комитета выдвигал свои собственные требования, которые затем обсуждались комитетом. Однако рабочие на площади с недоверием относились к обсуждениям, идущим за закрытыми дверями. Это был их первый опыт забастовки, все были возбуждены, напуганы, осторожны, ожидали провокаций со всех сторон. Вдруг кто-то на площади спросил: «Что они делают там? Ясно, что администрация уже всех там купила, они предали нас и говорят о том, чтобы сделать что-нибудь против нас». В ответ на это группа шахтеров ворвалась в комнату, где забастовочный комитет обсуждал требования, и закричала им: «Что вы здесь делаете? Покажите нам, что вы сделали?». Голиков предложил после принятия решения по каждому пункту идти на площадь, зачитывать его и спрашивать, согласны ли люди с этим, и только после этого переходить к следующему пункту.

Забастовочный комитет занял конференц-зал в ближайшем к площади здании горисполкома, не спрашивая разрешения у городской администрации. Однако телефонные коммуникации были не в порядке – линия постоянно отключалась; постоянно звонили какие-то провокаторы и сообщали, что тот или иной город вернулся к работе. В результате члены забастовочного комитета решили поехать в Прокопьевск и выяснить, что там происходит. С собой они взяли тысячу экземпляров списка требований.

 

Анжеро-Судженск

 

Анжеро-Судженск – находящийся на отшибе город на севере региона, чьи старые нерентабельные шахты присоединились к забастовке поздно, начав ее только 15 июля. Горком и горисполком послали телеграмму Щадову, Мельникову и Лютенко с просьбой приехать: «Трудящиеся, в основном в большинстве поддерживая справедливость требований, предъявленных горняками Междуреченска, продолжают работать, ожидая решений, касающихся всего Кузбасса, а не отдельных городов. Однако в интервью Кемеровскому телевидению 14.07.89 вы не дали четкого ответа, как будут решаться вопросы в целом по Кузбассу, а акцентировали внимание в основном на принимаемых мерах по отдельным городам. Поэтому обстановка в шахтерских коллективах резко осложнилась. В ночь на 15.07.89 коллектив ш/у Сибирское объявил забастовку. Напряженная обстановка и в целом по городу. Для рассмотрения вопросов Анжерского рудника необходим ваш приезд в город. По поручению трудовых коллективов» (Телеграмма первого секретаря ГК КПСС г.Анжеро-Судженска Крылова В.С., председателя горисполкома Макаркина В.И. министру угольной промышленности СССР Щадову М.И., первому секретарю Кемеровского ОК КПСС Мельникову А.Г., председателю Кемеровского облисполкома Лютенко А.Ф. 15 июля 1989 г. Цит. по: Лопатин, 1993: 44). Боязнь того, что все будет распределено в пользу других городов и будет еще хуже, чем раньше, объединяла население, работников и руководителей предприятий и объединений. Это подтолкнуло руководство местных администраций к поддержке забастовщиков и приглашению региональной администрации и представителей правительства в свои города (лучшей причиной для приезда становилась забастовка).

По свидетельству участников забастовки в Анжеро-Судженске, директора угольных предприятий и местная администрация предприняли организационные попытки направить возмущение рабочих в канал «корректной» забастовки. Аркадий Синцов (руководитель группы инженеров по разработке и внедрению новых методов взрывных работ) сказал по этому поводу следующее: «У меня есть предположение, я слышал об этом и от других, что накал забастовочных страстей на юг Кузбасса пришел извне. Недовольство разогревали директора шахт, среди которых были Крушинский, Евтушенко, какие-то «гости» из Москвы (не знаю, кто). Крушинский охотно давал транспорт для поездок на забастовавший юг, когда у нас еще было все тихо» (Лопатин, 1998: 293)[46]. 14 июля вечерний митинг на центральной площади избрал забастовочный комитет и решил прекратить добычу угля, но продолжать отгрузку. Забастовочный комитет был очень большим и включал около ста представителей от предприятий города, его возглавил Николай Смирнов, заместитель старшего инженера и член обкома партии; забастком получил помещение в здании горкома партии.