Финансирование угольной промышленности и подрыв шахтерской солидарности

После окончания забастовки 1989 г. достаточно много времени ушло на согласование многочисленных требований. В результате на первое место выдвинулись требования самостоятельности шахт, регионального хозрасчета и принятия на федеральном уровне программы регионального развития Кузбасса на последующие 5 лет[1]. Первыми почувствовали пользу от проведенной забастовки региональная и местные администрации. В соответствии с подписанным с правительством протоколом из Центра было направлено дополнительное финансирование, и можно сказать, что Кузбасс «купался в деньгах»[2]. Хотя директора мобилизовали все силы трудовых коллективов на достижение поставленных целей[3], перевод угольных предприятий на рельсы самостоятельности шел очень медленно, так как встречал сопротивление аппарата министерства угольной промышленности. Однако ряд шахт, где директора проявили особую активность в ходе акции протеста, получили самостоятельность еще во время забастовки[4].

Со времени первой шахтерской забастовки, прокатившейся по всем угольным регионам Советского Союза, шахтеров рассматривали (да и сами они себя воспринимали) как авангард рабочего движения. Шахтерские забастовки 1989 и 1991 гг. сыграли решающую роль в ускорении распада советской системы. С 1992 г. успешными забастовками и угрозами забастовок шахтеры вырвали у правительства множество уступок, что дало им возможность смягчить влияние катастрофического спада угледобычи на занятость и уровень жизни угольщиков. Хотя правительство, следуя примеру Маргарет Тэтчер, старалось изолировать шахтеров посредством уступок их требованиям при одновременном подавлении выступлений работников других профессий, шахтерские забастовки получали поддержку, как в обществе, так и в политических кругах. Это давало возможность шахтерам выступать в качестве представителей всего общества, отстаивая не только свои групповые интересы, но и интересы всех трудящихся. Тот факт, что Мировой банк на протяжении последних лет уделял столь пристальное внимание этой отрасли, предлагая отработанную в Великобритании программу закрытия шахт, способствовал возрастанию значения борьбы шахтеров.

В то же время организация шахтерских профсоюзов во многих отношениях была очень слабой. Шахтерское движение разделилось и находилось под руководством двух профсоюзов. Независимый Профсоюз Горняков (НПГ) возник на основе рабочих комитетов, выросших из забастовки 1989-го года. Хотя он был намного меньше Росуглепрофа, выросшего из бывшего государственного профсоюза, и его членство было «точечным» в общей массе работающих в угольной промышленности, его сила была намного значительнее в сравнении с численностью, т.к. он объединял подземных работников, занимающих ключевые позиции. Руководство НПГ всегда было тесно связано с Ельциным, председатель профсоюза Александр Сергеев был членом Президентского Совета и на протяжении значительного времени получал финансовую поддержку от АФТ-КПП[5]. НПГ был нацелен на поддержку рыночной экономики, защиту правительства и возложение на отраслевых руководителей всех уровней ответственности за проблемы отрасли. Как и в НПГ, большинство лидеров Росуглепрофа пришли в профсоюз из забастовочного движения 1989 г. Но Росуглепроф был гораздо ближе к отраслевому руководству и директорскому корпусу и обвинял во всех проблемах отрасли правительство. Хотя на уровне шахт и регионов (за исключением Кузбасса) оба профсоюза сотрудничали и члены НПГ участвовали в акциях Росуглепрофа[6], политическое противостояние руководства профсоюзов создавало серьезные препятствия в деле отстаивания интересов рядовых членов[7].

По прошествии забастовки, глядя на финансовое процветание пионеров угольной приватизации, большинство предприятий отрасли взяли курс на акционирование. В соответствии с процедурами, определенными российским законодательством, директора вместе с председателями профкомов проводили собрания трудовых коллективов и направляли в «Росуголь»[8] решения об акционировании и письма с просьбами это акционирование провести. Однако в этих условиях «Росуголь» не видел необходимости упускать из своих рук контроль над предприятиями, тем более что весь объем госдотаций проходил через него. В то же время через многочисленные коммерческие структуры, созданные под крышей «Росугля», осуществлялась закупка горного оборудования. Совмещение функции распределителя государственных дотаций и коммерческой деятельности позволяло «Росуглю» держать предприятия и объединения в регионах в зависимости при распределении средств господдержки и выделении горно-шахтного оборудования. Это же позволяло «Росуглю» наращивать свои финансовые возможности.

С 1989 по 1991 гг. шахтеры успешно боролись с правительством за получение высоких заработков. Дотации шли в угольную промышленность в соответствии с численностью занятых в ней работников, что определяло «прорабочий подход» угольного руководства, заинтересованного в высокой численности занятых. Соответственно, большая часть из средств господдержки направлялась непосредственно на выплату заработной платы. Забастовка в июле 1990 г. в честь первой годовщины начала шахтерского движения вновь была широко освещена средствами массовой информации, хотя попытки работников других отраслей принять в ней участие были достаточно грамотно подавлены руководителями их предприятий. Забастовка весной 1991 г. закончилась переходом угольных объединений под юрисдикцию России, что оказало политическую поддержку Борису Ельцину, боровшемуся в тот период за пост председателя Верховного Совета РСФСР. После прошедшего в августе 1991 г. путча и распада СССР Ельцин получает всю полноту власти в России, не забывая о поддержке, которую ему оказали шахтеры.

В январе 1992 г. начались гайдаровские реформы. Либерализация цен привела к их повышению на все товары, в том числе на товары первой необходимости, в 20-40 раз в первый же месяц. Уже в январе 1992 г. о подготовке к всероссийской забастовке объявили медики, позже с таким же заявлением выступили учителя. Молчание шахтеров в тот период объяснялось тем, что они оказались одной из немногочисленных групп, получивших многократное увеличение зарплаты. Разрыв между зарплатой шахтера и учителя увеличился с 3-4 раз (150-200 руб. и 450-600 руб. в месяц) до 10 раз (2 тыс. руб. и 20 тыс. руб. соответственно).

В 1992 г. Росуглепрофсоюз первым из российских профсоюзов подписывает с правительством и работодателем (в лице «Росугля») отраслевое тарифное соглашение (ОТС). Следом за ним его подписывает Независимый профсоюз горняков (НПГ). В ОТС были закреплены определенные доли, выплачиваемые из госдотаций на заработную плату работников и на развитие производства. Таким образом, подписание ОТС скрепило интересы работников, профсоюзов, директоров и руководителей угольной отрасли – все были заинтересованы в его выполнении правительством, т.к. это означало получение всеми денег из Центра. Поскольку цена на уголь регулировалась государством, это означало, что все больше и больше средств требовалось на выплату государственных дотаций. Средства, получаемые по ОТС, становятся основой продолжения жизнедеятельности угольной промышленности. С этого момента борьба профсоюза за подписание и реализацию ОТС становится знаменем, под которым объединяются все работники угольной отрасли от горнорабочего до генерального директора «»Росугля».

Ни один из профсоюзов не мог похвастаться эффективной организацией. С одной стороны, оба профсоюза находились в серьезной зависимости от руководителей отрасли на всех уровнях: главной функцией профсоюзной организации на предприятии оставалось распределение социальных благ, и председатели профкомов рассматривались как часть управленческого аппарата[9]. Там, где были созданы первичные организации НПГ, их лидеры (в большинстве своем) очень быстро нашли общий язык с директорами шахт, тогда как штаб-квартира НПГ получала для своей деятельности и проводимых профсоюзных мероприятий финансовые вливания от «Росугля». Выступая против «демократического централизма» советского времени, оба профсоюза приняли в своих Уставах положения о том, что большая часть членских взносов остается в первичной организации, и там они использовались в основном для выплаты материальной помощи, новогодних подарков и культурно-массовых мероприятий. Это ограничивало связь центра и организаций на местах, и решения вышестоящих органов перестали быть обязательными для выполнения нижестоящими. В таких условиях очень трудно было подготовить организованную забастовку и использовать ее как инструмент трейд-юнионизма. Забастовка 1989-го г. была совершенно спонтанным всплеском; тогда представители официальных профсоюзов сидели за столом переговоров на стороне партийно-правительственной комиссии. Забастовка 1991 г. началась с однодневной забастовки, которая также началась спонтанно и в основном без всякого контроля со стороны рабочих комитетов и только что созданного НПГ. В 1991-94 гг. большинство забастовок и призывов к забастовкам получали поддержку директорского корпуса, видевшего в них возможность выбивания дополнительных средств из Москвы.

Типичная забастовка, организованная в рамках широкомасштабной акции профсоюза, строится по следующему алгоритму. Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что в отличие от большинства других забастовок, инициаторами которых выступают работники предприятий, в этом случае соблюдаются все процедурные моменты в соответствии с законом »О порядке разрешения коллективных трудовых споров», что сразу выносит акцию в разряд законных.

А) президиум Российского Комитета Росуглепрофсоюза, в состав которого входят представители всех угольных регионов, принимает решение о подготовке Всероссийской отраслевой забастовки. Российский комитет возглавляет только забастовки, основным требованием которых является погашение долгов по зарплате (Росуглепрофсоюз и НПГ не организовали ни одной забастовки, которая началась бы в связи с массовыми сокращениями или их подготовкой; точно так же нет ни одной забастовки солидарности, начатой шахтерами).

Б) Решение рассылается во все территориальные организации, на лидеров которых возлагается ответственность за проведение забастовки на предприятиях, где есть членские организации.

В) Председатели теркомов собирают председателей первичных организаций и доводят до них решение Президиума.

Г) Председатели профкомов проводят сменные собрания (или конференцию трудового коллектива), на которых вопрос решается голосованием, если коллектив голосует «за» забастовку, продолжение следует.

Д) председатель профкома встречается с директором шахты, председатель территориального комитета – с директором угольного объединения. Профсоюзный лидер ссылается на решение вышестоящего органа, директор – на тяжелые финансовые условия и невозможность забастовки, т.к. это совершенно обескровит предприятие. В результате приходят к компромиссу, состоящему в использовании разных способов выражения протеста: работа без отгрузки угля потребителю; прекращение добычи при продолжающейся отгрузке угля со склада; прекращение добычи и отгрузки и направление в лавы ремонтных бригад на время забастовки. Чаще всего последнее слово остается за директором, который и определяет наиболее безболезненную для предприятия форму протеста. По оценкам руководства Росуглепрофсоюза, полноценная забастовка, представляющая собой полную остановку добычи без отгрузки угля потребителю, проводится, как правило, не более чем на 15-20 % предприятий от заявленного числа включившихся в общероссийскую отраслевую забастовку, поэтому не может рассматриваться нами как типичная.

Е) В назначенное время коллективы прекращают работу и начинают следить за средствами массовой информации, сообщающими о том, как проходит всероссийская забастовка.

Ж) правительство соглашается на подписание документов и протоколов (как правило, это графики погашения долгов по зарплате и принятие временного порядка налоговых льгот для того, чтобы перечисленные деньги были получены работниками, а не сняты налоговыми органами) и сообщает о том, что долг федерального бюджета направлен в регионы.

З) Предприятия начинают работу.

И) Через некоторое время оказывается, что отправленные правительством средства либо сильно запаздывают, либо приходит не столько, сколько ожидали, либо полученных денег не хватает на погашение долгов по зарплате. Результатом может стать эмоциональный взрыв и начало стихийных выступлений, характеристика которых уже приводится выше. Как закономерность можно отметить множество стихийных локальных забастовок, следующих за проведением общероссийских акций. Причина ясна – недостижения целей совместными действиями. Поскольку работники предприятий поняли, что в случае проведения широкомасштабных акций денег на всех не хватает, это подталкивает к локальным выступлениям; при этом нагнетаются страсти, привлекаются СМИ и общественное внимание, акции проводятся с повышенной демонстративностью и агрессивностью, что заставляет правительство в срочном порядке направлять средства для ликвидации «горячей точки».

Возвращаясь к описанию экономического контекста, стоит отметить, что началом реальных преобразований в угольной отрасли стал 1993 г. Было подписано Постановление правительства РФ №727 «О мерах государственной поддержки предприятий угольной промышленности и ставке акциза на уголь» от 27 июля 1993 г., либерализовавшее цены на топливо и энергоносители. К этому моменту цены на все остальные товары и сырье, отпущенные в январе 1992 г., возросли в тысячи раз и достигли мирового уровня. В это же время цены на уголь продолжали сдерживаться и устанавливаться государством. Решение взять курс на постепенный отказ от господдержки определило и принятие решения о либерализации цен на уголь. Однако повышение цен на уголь не принесло шахтам ожидаемой прибыли. Все потребители угля к тому времени нашли свои ниши на внешнем и внутреннем рынках, основываясь на прежней цене на уголь. Повышение цены на уголь вело к дальнейшему росту цен выше мировых на продукцию потребителей, что породило цепь неплатежей между предприятиями, потерю потребителями угля своих позиций на рынке и повлекло резкое сокращение спроса на уголь. Тогда же, после выступлений угольщиков и выдвижения ими требований, направленных на социальную защиту работников угольной отрасли и увеличение объема госдотаций из бюджета, отовсюду стали звучать обвинения, широко подхваченные СМИ, что «шахтеры тянут одеяло на себя». Основа солидарности между работниками разных отраслей была подорвана резким уменьшением возможностей государственного бюджета и отстаиванием каждой группой работников внутриотраслевых требований.

В это же время «Росуголь» начинает проводить акционирование угольных предприятий, принимая за основу решения и обращения трудовых коллективов, принятые в совершенно иных экономических условиях. То, за что выступали шахтеры и в чем были кровно заинтересованы директора предприятий, было достигнуто. Шахтам была дана юридическая и финансовая самостоятельность и право самим определять цену на добытый ими уголь. Однако в новых экономических условиях это означало, что большинство российских шахт сразу стали убыточными, нежизнеспособными и не могли продолжать свою деятельность без финансовых вливаний со стороны государства. Руководство »Росугля», дав шахтам самостоятельность, все чаще стало уходить от обвинений шахтеров в неперечислении им средств господдержки, аргументируя тем, что они теперь независимые и «Росуголь» больше не обязан этого делать. После короткого шока от такой «терапии» лидеры профсоюза угольщиков делают поворот на 180 градусов и вновь становятся последовательными «государственниками», забывая о недавних требованиях самостоятельности предприятий и настаивая на сохранении централизованного управления отраслью и увеличении объема госдотаций. В последнем они находят поддержку у директоров предприятий, которые, будучи руководителями самостоятельных предприятий, продолжают получать государственные дотации.

Принятое компанией «Росуголь» решение о разделе угольных предприятий на перспективные, стабильные и неперспективные[10] определяло различный уровень выделения дотаций. Наиболее перспективные предприятия оказались лишенными господдержки и в этом пункте были исключены из Отраслевого тарифного соглашения (ОТС). Это означало на деле подрыв солидарности между предприятиями, оказавшимися в разных группах, т.к. от принадлежности к группе стал зависеть и уровень государственной поддержки. Это означало и подрыв солидарности между профсоюзами предприятий, оказавшихся в разных группах, так как до этого времени ОТС было знаменем, под которое профсоюз собирал всех шахтеров. Требование выполнить условия ОТС было главным, под которое раньше «ложились» все угольные предприятия.

Говоря о целевом использовании средств господдержки, руководство «Росугля» отмечало: «В условиях постоянной ограниченности этих средств (удовлетворение потребности в них составляет примерно 60%) особое значение приобретает выбор приоритетов при распределении сумм дотаций(подчеркнуто мною. В.Б.) по угледобывающим регионам, предприятиям и направлениям господдержки. К числу важнейших приоритетов отнесены первоочередная поддержка наиболее эффективных перспективных разрезов и шахт… и одновременно – постоянное сокращение и постепенно полное прекращение государственной поддержки особо убыточных и неперспективных угледобывающих предприятий. Однако фактическое распределение средств государственной поддержки вначале (1993 г.) не отвечало стратегической цели реструктуризации … Дотирование угледобывающих предприятий являлось вынужденным с учетом социальной обстановки и в значительной мере служило инструментом поддержания наиболее отсталой в техническом отношении части шахтного фонда… Перспективные шахты и разрезы, обеспечивающие примерно половину добычи угля, получали лишь около четверти всей суммы господдержки, и, напротив, неперспективным предприятиям с долей угледобычи около 10 % направлялось почти 27 % общеотраслевых средств дотации»[11].

Проведенные российским правительством мероприятия имели негативные последствия для солидарности в шахтерских рядах. Курс на сокращение госдотаций привел к нарастанию противоречий между основными угольными регионами, и практической трудностью стало поднять всех на Всероссийскую забастовку, когда Ростовский регион настаивает на увеличении дотаций на тонну добытого угля, Кузбасс выступает за сокращение железнодорожных тарифов на перевозку угля, а холодная Воркута требует выведения северных надбавок из цены угля (что на деле приводит к росту воркутинского куска общего пирога). Отраслевое тарифное соглашение не предусматривало больше госдотаций для оказавшихся «перспективными» угольных предприятий. На практике это приводило к тому, что, когда большинство предприятий вставали на забастовку, наиболее крупные шахты и разрезы работали с повышенной нагрузкой, занимая рынки бастующих конкурентов и сводя на нет результаты акций протеста[12].

Реализация программы реструктуризации угольной отрасли, предложенной Мировым банком и начатой в 1994 г., означало на деле закрытие убыточных предприятий (объяснялось это тем, что средства угольных займов шли в основном на ликвидацию убыточных шахт и социальных выплат увольняемым работникам). Хотя все выступали против программы Мирового банка, «дикое» закрытие шахты «Черкасовская» (АО «Прокопьевскуголь», июнь 1994 г.), проведенное «Росуглем», склонило лидеров обоих горняцких профсоюзов к мысли, что лучше принять программу, предусматривающую хоть какое-то возмещение ущерба и смягчение социальных последствий для работников закрываемых шахт. В созданном на федеральном уровне органе социального партнерства по названием «Межведомственная комиссия по социально-экономическим проблемам угледобывающих регионов» (МВК) началась совместная деятельность правительства, руководства отрасли, директората и профсоюзов по согласованию условий и процедур закрытия угольных предприятий.

Начало закрытия шахт ознаменовало новый этап протестной активности работников; при этом изменился социальный контекст, в котором протекали забастовки. Финансовая составляющая этого контекста заключалась в следующем. В соответствии с принятой правительством программой львиная доля шла на так называемые «хорошие» дотации, то есть на ликвидацию убыточных предприятий. На поддержку стабильно работающих шахт, обновление на них горно-шахтного оборудования средств в госбюджете не оставалось. Это привело через некоторое время к тому, что износ оборудования составил 60-80 %, они снизили свои экономические показатели, и их закрытие стало зависеть только от решения «Росугля», одобренного МВК. Первоначальные протесты работников против закрытия шахт очень быстро сменились смирением, поскольку в условиях многомесячных задержек заработной платы ликвидация предприятия становилась чуть ли не единственной возможностью получить «живые деньги». В то же время внутри каждой угольной компании нарастали противоречия между ликвидируемыми предприятиями, работники которых получали социальные выплаты, и остальными, которые продолжали работу, месяцами не получая зарплату.

Изменение в мае 1995 г. условий начисления средств государственной поддержки лишило работодателей интереса в сохранении прежней (избыточной) численности работников и способствовало началу массовых сокращений. Это одновременно означало подрыв прежней солидарности директоров и работников и незаинтересованность директоров в сохранении прежнего числа работников для получения средств госдотации в соответствии с ОТС.

Таким образом, в результате проводимых в стране и в угольной отрасли преобразований была подорвана основа солидарности: а) сначала между угольщиками и работниками других отраслей экономики; б) между работниками угледобывающих предприятий и вспомогательной инфраструктуры (например, постоянное желание лидеров угольного профсоюза «забыть» шахтостроителей при подписании ОТС); в) между работниками предприятий разных угольных регионов; г) между работниками объединений, в которых доминируют перспективные, стабильные или убыточные предприятия; д) внутри компаний – между закрывающимися и продолжающими работать шахтами; е) наконец, внутри предприятия – исчезла заинтересованность директоров сохранять избыточную численность работников; начал проявляться барьер, отделяющий интерес директора от интереса наемных работников.

Таким представляется контекст, в котором разворачивались в 1990-е гг. акции протеста в угольной промышленности, направленные на получение дополнительного финансирования из Центра.

5.2 Борьба за господдержку: