Шахтоуправление «Физкультурник»

В отличие от забастовки в Анжеро-Судженске, рассмотренной в предыдущей главе, в этом случае в забастовку были вовлечены работники всего города. Условием для такой масштабной акции стал День единых коллективных действий, объявленный ФНПР, который подхлестнул ожидания людей, но не создал каких-либо реальных каналов для решения проблемы невыплаты заработной платы. Другой причиной была предшествовавшая забастовке лоббистская инициатива работников, поддержанная городской администрацией и директорами угольных предприятий, которые отфильтровали требования рабочих. Как и в ранее рассмотренном случае, отчаяние работников толкнуло их к перекрытию Транссибирской железнодорожной магистрали, что привело к выделению фондов, покрывших лишь часть долга по заработной плате; однако правоохранительные органы предотвратили эскалацию конфликта, и работники довольствовались тем, что им дали.

Предприятие забастовало 4 апреля 1997 г. после сообщения директора о том, что зарплата за июль 1996 г. (!) будет выплачена не раньше 20 апреля. Несколькими днями ранее он заверял людей, что крайний срок – 15 апреля. Поверив его обещаниям, люди удерживались от забастовки, несмотря на то, что на предприятие приходили представители шахт «Судженская» и «Сибирская», остановившие работу после проведенной ФНПР общероссийской акции 27 марта.

Причина забастовки вполне традиционная – многомесячная задержка зарплаты; при этом поводами для ее начала могут выступать следующие события: а) очередной перенос срока выплаты зарплаты, т.е. обман ожиданий; б) прошедшая накануне общероссийская акция ФПНР; в) посещение предприятия активистами других шахт города, прекративших работу после общероссийской профсоюзной акции.

Профсоюзный комитет (на шахте есть только профком Росуглепрофсоюза) не сыграл сколько-нибудь заметной роли в организации забастовки. Без его участия был избран стачком шахты – по одному человеку с каждого участка, всего 12 человек. Собрания проходили стихийно перед началом каждой смены. Традиционно работники едут на работу все вместе в шахтовых автобусах. Поскольку большинство работников шахты живет по соседству, то, что произошло на одном участке, моментально узнает вся шахта. Автобусы привозят людей минут за 20-30 до начала нарядов, когда они расходятся по участкам и получают задания на смену. Время до наряда они обычно проводят в общем коридоре или разговаривают, стоя группами, перед административным зданием. Именно в это время, в ходе разговоров, созрело решение о созыве общего собрания и начале забастовки. «Председатель профкома поначалу хотел сгладить конфликт, но потом понял, что отступать некуда, и вошел в состав стачкома»[3] .

Усилиями работников трех бастующих шахт, медиков, представителей страховой медицины и стекольного завода, на котором люди не получали зарплату на протяжении 3,5 лет (!), создан объединенный городской рабочий комитет. Он координировал протестную деятельность, выходившую за рамки отдельных предприятий. Благодаря активности рабочего комитета трудовым конфликтам придается общественное звучание; они выплескиваются за рамки предприятий в виде радикальных политизированных выступлений (пикетирования зданий администрации, железных дорог и т.п.). Поскольку все три шахты уже бастовали, никого не пришлось уговаривать прекращать работу, и создание городского рабочего комитета было естественным решением работников объединить свои усилия.

9 апреля горняки трех шахт собрались на городской площади возле здания Дома советов. Требование бастующих состояло в том, чтобы погасить задолженность по зарплате до февраля 1997 г. После получения первых 20 млрд руб. часть денег была перечислена в пенсионный фонд (члены городского стачкома упомянули о льготном налогообложении. По их словам, в пенсионный фонд было отчислено меньше полагающихся по закону 28 %). На город для погашения долгов по зарплате до февраля нужно было «выбить» из Центра 206 млрд руб., включая налоги. Всего на митинге было около 800 человек. После выступлений организаторов акции и всех желающих стали решать, что делать дальше. Из толпы послышались предложения: «Захватить Дом советов!», «Перекрыть железную дорогу!» Все предложения были поставлены на голосование. Первое большинством было отвергнуто, за второе проголосовали почти единогласно (лишь 5 человек подняли руки «против»). Как заметил один из участников блокирования, «на площади у Дома советов памятник Ленину, как специально, показывает на железную дорогу. Так что мы пошли ленинским путем». После принятия решения участники митинга направились в сторону железнодорожного переезда, который находился в 1 км от места митинга. Присутствовавшие на площади стражи порядка не препятствовали движению колонны[4].

Транссибирская железная дорога была перекрыта на 17 часов и освобождена лишь после многочасовых «уговоров» шахтеров представителями областного УВД и подписания генеральным директором угольной компании и главой городской администрации графика выплаты долгов по зарплате. По сравнению с первым перекрытием железной дороги в 1994 г., когда поезда были остановлены лишь на 4 часа, после чего к забастовщикам прибыли на переговоры местные и отраслевые руководители, в 1997 г. блокирование продолжалось 17 часов, прежде чем администрация отреагировала. Можно констатировать снижение порога чувствительности официальных структур к акциям протеста.

Участники городской акции 9 апреля так объясняют решение людей блокировать железную дорогу: Во время съезда работников угольной промышленности, прошедшего в Кемерово 22 марта, представители Анжеро-Судженска передали Чубайсу план социально-экономического развития города. Он пообещал рассмотреть и дать ответ до 10 апреля. Но к 10 апреля никакого ответа не было, «вместо этого сообщили, что все переносится на МВК, которая состоится 18 апреля в Москве под председательством Чубайса. Но люди были уже на пределе и не могли ждать». Из этих слов ясно, что городские власти использовали пикет, выставленный шахтерами Анжеро-Судженска во время съезда угольщиков в Кемерово, для того чтобы лоббировать финансирование плана социально-экономического города, передав его первому вице-премьеру российского правительства. Совершенно очевидно, что люди перешли к блокированию не из-за переноса заседания МВК, а из-за того, что местные власти и директора увязали в головах работников зависимость погашения долгов по зарплате от финансирования программы социально-экономического развития города.

После завершения акции местная пресса широко оповестила, что задолженность выплачена угольщикам по декабрь включительно. На деле оказалось, что погашен лишь двухмесячный долг за июль и август прошлого года. Таким образом, забастовщики столкнулись с обманом со стороны отраслевого руководства и городской администрации. Понятно, что рабочих это не устроило, и забастовка продолжилась. Люди, отчаявшись найти правду в своей стране, обратились с письмом за поддержкой в Европарламент, Международную организацию труда и Европейскую комиссию по правам человека. «Мы обращаемся к Вам как в последнюю инстанцию с просьбой защитить нас. Помогите!» – этими словами заканчивается письмо Объединенного рабочего комитета Анжеро-Судженска.

Примерно в это же время, 18 апреля, в Москве проходило заседание Межведомственной комиссии по социально-экономическим вопросам угледобывающих регионов под председательством А.Чубайса. Предполагалось, что комиссия примет решения по Анжеро-Судженску, которые удовлетворили бы всех горожан. Из-за этого забастовщики не предпринимали активных действий. Однако ожидаемого чуда не произошло. На заседании МВК было принято решение о финансировании программы развития Анжеро-Судженска. Таким образом, городские власти использовали шахтерские выступления для лоббирования своих интересов и стали основными получателями финансовых вливаний в регион.

Когда спустя 4 дня после заседания МВК шахтеры так и не получили ожидаемых денег, 23 апреля объединенный городской рабочий комитет провел еще один городской митинг. Представители угольной компании зачитали график выплаты задолженностей, с которым собравшиеся на митинге не согласились. «Сыты по горло этими графиками! Уже из ушей лезет!» – заявили они и решили повторно перекрыть железную дорогу. Однако на подходе к переезду их ожидало тройное кольцо из сил ОМОНа, милиции и курсантов военного училища. К счастью, столкновения не произошло, и после того, как работники и войска несколько часов простояли друг напротив друга, участники акции решили согласиться с ранее предложенным графиком погашения долгов по зарплате и разошлись по домам.

Наблюдения за встречами бастующих работников с директорами шахт дают достаточно свидетельств, чтобы утверждать, что директора манипулировали работниками, перенося акцент выдвигаемых ими требований с зарплаты на решение директорских вопросов. В средствах массовой информации говорилось о том, что у правительства нет долгов перед шахтерами. Дотация на тонну добытого угля на шахтах Анжеро-Судженска составляла всего 10 тыс. руб.[5] Эту сумму правительство выплачивало, но ее не хватало для погашения долгов по зарплате.

Ситуация на «Физкультурнике» выглядела следующим образом. «На шахте более 2000 человек, добывают около 50 тыс. т угля в месяц. За доставку на обогатительную фабрику шахта платит железной дороге 30 тыс. руб. за каждую тонну и 30 тыс. за каждую обогащенную тонну угля. Мы продаем уголь через Углесбыт за 230 тыс. руб., но там лишь 15 % получаем «живыми» деньгами. Чтобы что-то получить на зарплату, мы вынуждены обращаться к посредникам и продаем им по 150 тыс. руб., но это «живые» деньги. Сейчас, после ликвидации Кемеровской железной дороги, Новосибирская дорога требует за перевозку 50 % предоплаты «живыми» деньгами»[6]. Встреча забастовщиков ««Физкультурника» с генеральным директором объединения «Северокузбассуголь» показала, что забастовка финансово выгодна директорам шахт и угольных объединений, т.к. они не платят работникам за дни забастовок. «Мы спросили его, правда ли, что, чем больше мы работаем, тем больше долг на шахте накапливается. Каждая тонна – себе в убыток? Он ответил: «Да»»[7].

Такое положение делало требования шахтеров к правительству выплатить долги по зарплате лишенными законного основания. Тем не менее директора использовали напряженную социальную и политическую ситуацию и постоянно «инструктировали» работников. Так, 20 апреля 1997 г. на собрании второй смены шахтоуправления «Физкультурник», которое вел директор (такие же собрания прошли во всех сменах), он довел до сведения присутствующих: «По «Маяку» сообщили, что Чубайс проводит встречу с шахтерами. От Анжеро-Судженска там подана бумага, на город надо 206 млрд. руб... И.о. мэра города Степанцов, пред. профкома и директор «Судженской» и Кухаренко поехали от нас в Москву. Из Москвы будет проверка по всем шахтам «Северокузбассугля». На шахту должно было быть перечислено 15,3 млрд руб., чтобы погасить всю задолженность, пока выдано только около 2 млрд руб. Неправильно требовать зарплату. Зарплата – вещь непонятная. Надо требовать поддержки, дотации, так как, когда доходит до министерства финансов, они не понимают, зачем надо выплачивать на зарплату»[8].

Шахта «Ягуновская»

С 27 марта шахта остановила работу, присоединившись к объявленной ФНПР общероссийской акции. ««Мы хотели «сесть» еще 3 марта, – сообщили члены шахтового стачкома, – но затем передвинули начало на день общих действий»».

Ситуация на шахте следующая: задержка зарплаты на – 9 месяцев, последнюю зарплату работники получили за июнь 1996 г. Директора шахты меняются каждые 2-3 года. Тогдашний директор В.Баранов приступил к своим обязанностям осенью 1995 г., после этого, по словам одного из рабочих, осталась работающей лишь одна механизированная лава и были прекращены проходческие работы. Раньше на шахте было занято более 1 тысячи работников, на момент забастовки осталось всего 534 человека. Технико-экономическое обоснование закрытия (ТЭО) по шахте не было разработано, хотя всем давно известно о планах «Росугля» ее ликвидировать[9]. Все это способствовало созданию у людей «чемоданного настроения» и подтолкнуло многих к переходу на другие предприятия, не дожидаясь полагающихся в случае закрытия льгот.

Когда после 27 марта ничего не определилось с зарплатой, шахтеры решили продолжить забастовку. Участие трудового коллектива шахты в организованном ФНПР Дне единых коллективных действий никак не отразилось на положении предприятия. Ни одно из их требований не было удовлетворено. Одновременно с забастовкой с 1 по 14 апреля работники шахты проводили пикетирование на площади перед зданием Кемеровской областной администрации; на это было получено разрешение властей. В ходе пикетирования происходили постоянные встречи с представителями областной администрации, ответственными за угольную отрасль, представителями компании «Росуголь» в Кузбассе[10]. Результат встреч нулевой – «просто пообщались». Поскольку основная волна протестной активности прошла 27 марта, региональные власти уже не опасались привлечения внимания Центра к единичному выступлению одной из шахт и не предприняли ничего для того, чтобы решить проблему, с которой к ним обратились. По-видимому, можно говорить о том, что внимание властей привлекают забастовки на предприятиях, предшествующие широкомасштабным акциям, а не следующие за ними.

Необходимо отметить, что ни один из двух профкомов, существовавших на шахте, не взял на себя руководство акцией протеста. Поначалу была инициативная группа, которая со временем трансформировалась в стачком, куда вошло 9 человек (2 председателя профкома – НПГ и ПРУП, начальник очистных сооружений – бывший председатель профкома, остальные – рабочие). Забастовочный комитет на этой шахте представлял собой постоянно возникающее в связи с настроением трудового коллектива бастовать образование из инициативных групп («Мы и перед Новым годом бузили»). Забастовочный комитет обновили, т.к., по общему мнению, «прежние плохо работали». Стачком был создан, по словам председателя профкома Росуглепрофсоюза, так как этого требует законодательство о разрешении трудовых споров. Однако бывший председатель профкома придерживается несколько иного мнения: «У нас на шахте два профсоюза, и у них между собой стыковки нет. Поэтому по инициативе трудового коллектива был создан стачком». В ряде случаев НПГ выступал против забастовок, организованных Росуглепрофсоюзом. Обратило на себя внимание то обстоятельство, что стачком очень аккуратно вел протоколы всех заседаний. Очевидно, что члены стачкома (прежде всего председатели профкомов обоих профсоюзов) опасались преследований и пытались защитить себя грамотно составленной документацией, в которой вся ответственность за акцию переходила со стачкома на трудовой коллектив в целом[11].

Неоднократно стачкомовцы ходили к генеральному директору АО «Северокузбассуголь» Евгению Кухаренко: ««Там был представитель «Росугля» Азимов, он пообещал выплатить долг, но нас обманули». Представителям стачкома был показан подписанный первым заместителем генерального директора «Росугля» А.Саламатиным график выплаты, предполагающий выдачу денег 10 и 15 апреля.

Когда 10-го апреля деньги не пришли и шахтеры начали выяснять, почему график оказался ««туфтовый», «непонятно откуда взялся и кем был подписан»». В ответ на отправленный по факсу в «Росуголь» «график» А.Саламатин ответил по телефону, что «он эту бумагу видит впервые и никогда ничего подобного не подписывал». Генеральный директор объединения «Северокузбассуголь» Евгений Кухаренко сказал шахтерам: «Я вам ничего не должен, меня самого обманули».

Возмущенные таким отношением шахтеры «Ягуновской» провели общее собрание трудового коллектива, на котором приняли решение, по примеру горняков Анжеро-Судженска, перекрыть железную дорогу 15 апреля с 10 часов утра. «Ну, это ж беспредел! Никто не слышит!» – так объяснили рядовые шахтеры свои действия в ответ на обман руководства с использованием поддельного графика выплат[12]. Уведомление о своем решении они отправили главе Кемеровской областной администрации М.Кислюку и президенту компании «Росуголь» Ю.Малышеву[13].

Таким образом, представители «Росугля» вместо того, чтобы предпринять попытки погашения конфликта, просто отмахнулись от рабочих, продемонстрировав самое наплевательское отношение и спровоцировав более радикальные действия угольщиков.

10 апреля, после того, как стало ясно, что деньги не придут, стачкомовцы с «Ягуновской» поехали в объединение, объявили заложником генерального директора «Северокузбассугля» и позвонили представителю «Росугля» по Кемеровской области Шахматову, потребовав, чтобы он срочно приехал в объединение для выяснения причин неплатежа. Шахматов сослался на то, что он только что вернулся из Анжеро-Судженска, где он много часов провел с забастовщиками, перекрывшими Транссиб; у него высокая температура и т.п. (Интересно, что в ходе интервью с представителями объединенного рабочего комитета г.Анжеро-Судженска они заявили, что никого от «Росугля» на переговорах с ними не было, и Шахматов протокол с ними не подписывал). После того как в ходе разговора Е.Кухаренко с «Росуглем» выяснилось, что Саламатин не подписывал никакого графика, «захватчики» решили «освободить» Кухаренко, так как неясно было, кто виноват в неперечислении денег. Начинающий набирать силу «трудовой терроризм» воспринимался обеими сторонами конфликта несерьезно, с долей шутки и юмора, что явно проскальзывало и в рассказах забастовщиков о «пленении» Кухаренко, и в его предложении стать добровольным заложником. Шахтеры с «Ягуновской» с долей самоиронии рассказывали о том, что они позвонили Шахматову и заявили, что генеральный директор объединения Кухаренко взят ими в заложники, но Шахматов все равно не приехал.

Радикализация действий работников в виде фарсовой попытки захвата в заложники генерального директора угольного объединения, а также в виде угрозы перекрытия железной дороги стала реакцией на обманные действия отраслевого руководства. Как и в приведенном в предшествующей главе описании конфликта на шахте «Судженская», радикализация действий работников произошла в ходе забастовки, после безрезультатного использования ими существующих институтов социального диалога.

15 апреля, то есть в день запланированного перекрытия железной дороги, на шахту приехали представители местных властей и правоохранительных органов с тем, чтобы отговорить забастовщиков от участия в акции. На железнодорожном переезде с утра было много милиции. Кроме того, в этот день был отменен 12-й маршрут автобуса, курсирующего между поселками, чтобы агрессивно настроенные пенсионеры не приехали на железную дорогу поддержать шахтеров. «У нас было три прокурора: заводского района, прокурор города и транспортный. Они предупредили о незаконности перекрытия железной дороги». Аргументация шахтеров: «Как на «железку» идти – это незаконно, а деньги по 9 месяцев не платить законно?» – оказалась достаточно убедительной даже для прокуроров. Интересно, что один из шахтерских аргументов в пользу перекрытия железной дороги давался со ссылкой на слова Президента России, сказанные им в мае 1991 г. во время встречи с шахтерами Новокузнецка: «Ельцин сказал: «Если шахтеров обидят, я лягу на рельсы!», а почему мы не можем?»

После долгих переговоров члены стачкома и генеральный директор АО «Северокузбассуголь» согласовали и подписали новый график, предусматривавший выплаты 17 и 22 апреля. Городской, районный и транспортный прокуроры своими подписями заверили подлинность подписей генерального директора «Северокузбассугля» и директора шахты и стали гарантами выплаты денег. После этого трудовой коллектив решил подождать 17 апреля и выйти на рельсы, если к этому дню первая порция денег не поступит на шахту. Подписание генеральным директором АО и директором шахты графика выплаты долгов – не более чем формальность, направленная на то, чтобы снизить социальную напряженность и заставить работников возвратиться на рабочие места. Поскольку средства на погашение долга ожидались от компании «Росуголь», именно от ее руководства, а не от генерального директора или директора предприятия зависело выполнение графика. Привлечение к его подписанию представителей органов правопорядка, даже лишь в качестве свидетелей, говорит о следующем. Во-первых, о том, что у работников нет доверия к отраслевым руководителям и они обращаются за поддержкой к местным органам прокуратуры и ФСБ (которые выступали в данном случае в роли нотариусов, заверяющих подлинность подписей отраслевых руководителей). Во-вторых, для стачкома это служило оправданием перед прокуратурой своих радикальных действий в случае нарушения работодателями согласованного графика.

Потеря доверия проявляется также в том, что люди не возвращаются на работу после подписания соглашений, а продолжают бастовать до момента получения денег. Сработал и психологический момент, ранее отмеченный нами в главе о забастовке в Донбассе: – для работников проще продолжать уже начатую забастовку, чем после ее окончания начинать все сначала.

Утром 17 апреля выяснилось, что никто не знает, как взять предлагаемые деньги. Угольная компания «Северокузбассуголь» не пожелала брать выплату денег на себя. Счет шахты был арестован. Выплаты в пенсионный фонд составляли 28 %. Если решать вопрос о выплате зарплат конкретным людям через суд, то по уже принятым решениям надо было выплатить 959 млн руб..

Достигнутая договоренность о выплате 4,6 млрд руб. касалась задолженности по зарплате. Но, «как оказалось», это была чистая зарплата, которую люди требовали, не учитывая налогов. Это сумма, подсчитанная бухгалтерией предприятия «по квиткам» о зарплате. В случае выплаты всех обязательных налогов из получаемой первой порции денег могло хватить только на то, чтобы заплатить за 1 месяц. Это сообщение вызвало взрыв гнева и матерщины среди собравшихся. Одни кричали: «Если бы нам больше цифру насчитали, мы бы с ней на площадь вышли»; другие в ярости предлагали отдать все деньги в пенсионный фонд, а самим идти на рельсы.

В итоге стачком объявляет, что надо надеяться только на решения городской администрации. Стачкомовцы предлагают принять деньги через расчетный счет шахты, надавить на местные власти и договориться, что налогами перечисляемые деньги облагаться не будут.

После затяжных переговоров представителей шахты (при поддержке представителей МВД и ФСБ) с городской администрацией и председателем Пенсионного фонда Кемеровской области было принято решение о символическом (1 % вместо 28 %) отчислении денег в пенсионный фонд и снятии с зарплаты подоходного налога.

Огромные долги предприятия по налогам в различные фонды означают автоматическое снятие налоговыми службами всех средств, поступающих на его счета. Это парализует возможность получения заработной платы работниками, за исключением случаев, когда они своими действиями создают социально взрывоопасную ситуацию и заставляют власти принимать экстренные меры по освобождению от налогов средств, направляемых на погашение долгов по зарплате.

Освобождение пришедших денег от выплаты налогов в пенсионный и прочие внебюджетные фонды означало разрушение мифа о том, что при получении денег шахтерами выгоду получают бюджетники, пенсионеры и т.п. – Складывается новая система трудовых отношений, при которой каждый действует в одиночку. А значит, разрушается основа для возможных солидарных действий работников разных отраслей и бюджетных организаций.

На следующий день шахта приступила к работе. Стараниями властей, при очень активном участии правоохранительных органов, конфликт был притушен и локализован до нового нарастания долга по зарплате. Один из представителей стачкома заявил на собрании: ««Мы должны в пояс поклониться прокурорам; без них мы бы этих денег никогда не увидели». В то же время вмешательство в конфликт правоохранительных органов предотвратило одно нарушение закона (перекрытие железной дороги) посредством нарушения другого закона (договоренность с местными властями о неуплате налогов с перечисленной заработной платы является незаконной).

Пример конфликта на шахте «Ягуновская» раскрывает новую для постсоветской России тему участия УВД-ФСБ в разрешении трудовых конфликтов. Как известно, в годы советского режима доминировала «недиалоговая форма разрешения трудовых споров и конфликтов» – преимущественно расстрел. Последний раз в открытом виде это проявилось в 1962 г. в Новочеркасске во время усмирения стихийно вспыхнувших волнений среди рабочих. В нашем случае новое в том, что служба безопасности и правоохранительные органы, встав на страже общественного порядка, вынуждены (опасаясь взбучки от своего начальства) защищать интересы трудящихся и участвовать в переговорах на их стороне. Практически они устраняют ошибки производственного управления. Участие правоохранительных органов и ФСБ придало особый вес и значимость производственному конфликту и перевело его в разряд дел «государственной важности». В то же время правоохранительные органы оказываются активно вовлеченными в конфликт, поскольку он грозит перерасти в акцию гражданского неповиновения и общественные беспорядки. Для них это традиционная работа по предупреждению правонарушений, без внимания специфике трудовых отношений (отсюда и резкий переход от уговоров к применению силы – если правонарушитель не подчиняется уговорам, его усмиряют силой).

Активное участие местных властей в урегулировании конфликта на «Ягуновской» объясняется неблагоприятным для них социальным контекстом и расстановкой сил в борьбе за власть. Буквально за две недели до этого угольщики Анжеро-Сужденска перекрывали Транссибирскую железную дорогу. Тогда это привлекло внимание федеральных властей, ими было высказано недовольство деятельностью областной и местных администраций. При охлаждении отношений между Кемеровскими властями и Центром и распространение СМИ стереотипа восприятия Кузбасса как «красного региона», вспышка новых конфликтов могла быть использована противниками губернатора Кузбасса и грозила кадровыми перестановками на местах.

Шахта «Центральная»

Забастовка на шахте «Центральная» интересна по ряду причин. Во-первых, главной причиной была не задержка зарплаты (хотя это тоже было), а решение о закрытии шахты. Во-вторых, забастовка началась по инициативе работниц вспомогательных служб.

Шахта вошла в забастовку 3 декабря 1996 г. по призыву Президиума Росуглепрофа ко всем угольным предприятиям включиться в общероссийскую забастовку угольщиков. Однако после прекращения всероссийской акции забастовка на шахте продолжалась, т.к. работникам не были погашены долги по зарплате за 6 месяцев. Она закончилась лишь в конце января 1997 г., после возвращения директора шахты из Москвы и сообщения о закрытии предприятия, хотя шахта до этого не стояла в планах на закрытие[14]. «Добастовались! Можете и дальше продолжать. От этого уже ничего не зависит», – заявил директор шахты. После этого забастовщики двинулись в объединение, требуя погасить долг по зарплате. Технический директор объединения сказал, что денег они больше не получат. Это стало причиной очередного возмущения, выразившегося в перекрытии трамвайных путей в Прокопьевске. Из объединения сразу же позвонили генеральному директору «Росугля», и часть долга в течение недели была выплачена работникам.

Пришедшие деньги частично освободили от налогов. По словам членов комитета по защите шахты, заплатили только в пенсионный фонд, по поводу остальных налогов руководство «договорилось». Однако на шахту приезжали «ребята с автоматами» из налоговой полиции. Но народу возле кассы было много, и они уехали ни с чем.

Продолжение забастовки на шахте после прекращения общероссийского мероприятия не совпадало с интересами директора и вышестоящих отраслевых руководителей, которые уже решили свои вопросы в ходе переговоров с правительством. Действия «самовольных» забастовщиков получили жесткий отпор со стороны директорского корпуса, выразившийся в решении об ускоренном закрытии шахты.

Получив решение о закрытии, руководство шахты[15] издает приказы о переводе работников целыми участками на другие шахты. Причем руководители других угольных предприятий соглашались брать людей только вместе с шахтовым оборудованием. Все это напоминало передачу крепостных крестьян с землей. Спустя некоторое время после перевода на ряде принявших новых работников шахтах начались сокращения[16]. Очевидно, что первыми в очереди на сокращение оказались, те, кто принят последним. Принцип: «последний пришедший первым уходит» работает достаточно четко. С 1-го января по 15 апреля численность работников шахты снизилась с 2094 до 1118 человек в результате переводов, увольнений «по собственному желанию» и выпроваживания пожилых на «заслуженный отдых». Оставшиеся не имели практически никаких перспектив найти работу в городе в случае закрытия их шахты.

На самой «Центральной» тем временем идет демонтаж оборудования; директор объявляет, что предприятие прекращает свою работу 1 апреля 1997 г., хотя раньше этот срок оттягивался до момента принятия технико-экономического обоснования 1 июня.

В ежедневной статистике по забастовкам на угледобывающих предприятиях, представляемой «Росуглем», шахта «Центральная» в списке бастующих предприятий угольной отрасли весь этот период не числится. Ситуация складывается парадоксальная: шахта не работает, но она не включена в список бастующих, так как «Росуголь» просто вычеркнул ее из планов добычи, а значит и из списка работающих предприятий. Технико-экономического обоснования на закрытие шахты нет, приказа о ликвидации нет, но для «Росугля» шахта просто перестала существовать. Нет такой шахты!

31 марта, то есть накануне объявленного закрытия шахты, 1-й участок выполнил месячный план по добыче угля, после чего отказался подниматься на поверхность, требуя погасить долги. Директор спустился в забой и предложил шахтерам дойти до кассы и получить свою зарплату. Таким образом, одному участку деньги были выплачены по февраль, тогда как у остальных по-прежнему сохранилась девятимесячная задолженность по зарплате. Это привело к расколу в коллективе. Действия директора стали лучшим проявлением политики «разделяй и властвуй». В то же время самого директора через два дня снял с должности Совет директоров за то, что он не контролировал ситуацию на предприятии и допустил вторую самовольную акцию за последние полгода. Был назначен и.о. директора шахты.

2 апреля состоялось собрание трудового коллектива, на котором и.о. директора шахты заявил о ее закрытии. В связи с этим в среде работников возникли опасения, что, «пользуясь весенним паводком, руководство может просто затопить шахту и не нести за это никакой ответственности, ведь водоотлив работает в нормальном режиме». На собрании трудового коллектива был избран профком (старый потерял всякое доверие после того, как была проиграна забастовка, начатая в день Всероссийской акции, и практически прекратил свое существование), но руководитель предприятия объявил его незаконно избранным. Работники предприятия не очень сильно сопротивлялись мнению и.о. директора по этому поводу, т.к. их вера в получение поддержки со стороны профсоюза к тому времени окончательно пропала.

В ответ на действия руководства на предприятии был создан комитет защиты шахты (по примеру Прокопьевского городского комитета спасения, созданного в 1996 г.), который попытался взять под свой контроль работы по поддержанию шахты в работоспособном состоянии и предотвратить растаскивание оборудования и материалов, которые приняли широкие масштабы[17]. Содержание забастовки изменилось. Из акции с требованием выплаты долгов по зарплате она превратилась в акцию за сохранение предприятия. Роль профсоюзного комитета свелась в основном к предоставлению своего помещения для комитета спасения шахты.

О том, что конкретно делать созданному комитету, общего мнения участникам собрания достичь не удалось. Тогда инициативу взяли в свои руки женщины, работницы вспомогательных служб, у которых шансов найти работу в случае закрытия шахты почти не было. «Если мужики ничего сделать не могут, у нас нет другого выхода!» – пятеро женщин из комитета защиты шахты решили спуститься под землю и начать подземную акцию протеста, чтобы привлечь внимание общественности и предотвратить затопление шахты.

Конфликт на «Центральной» поднимает еще один пласт проблем – забастовочная активность работников основных и вспомогательных участков. В подавляющем большинстве случаев инициаторами забастовок выступают работники добычных и проходческих участков. За ними закрепилось негласное «право» на забастовку. Случай на «Центральной» уникален тем, что подземную акцию начали женщины с вспомогательных участков. Обращает на себя внимание – более высокая активность женщин на той стадии конфликта, когда вопрос встал о сохранении предприятия. Возможно, это объясняется их страхом остаться без работы. Мужчин с основных участков могут переводить на другие шахты целыми бригадами; женщины – всегда остаются за воротами.

Так как, по правилам техники безопасности, работницы вспомогательных служб не имели права самостоятельно спускаться под землю, председатель комитета защиты шахты, работавший горным мастером, провел под роспись их инструктаж, объяснил, как пользоваться самоспасателем, и взялся сопровождать их в шахте.

Дальнейший ход событий напоминает сюжет боевика; ниже мы приводим фрагменты из интервью с участниками подземной акции, в том числе и взятые в городской больнице, куда часть из них позже попала.

Из интервью с А., участницей подземной акции:

«На собрании трудового коллектива ничего не решили; тогда мы с женщинами решили за мужиков отстоять шахту. Андрей Сухомятов – горный мастер участка вентиляции и техники безопасности – был с нами. Вроде как защищал. Он же является и председателем этого комитета. Сидели в диспетчерской на горизонте – 60 м, где был телефон, соединявший с поверхностью. Требовали не закрывать шахту.

Пришел помощник начальника участка вентиляции. Вручил Андрею «портянку» – бумагу, в которой мы предупреждались о нарушении статей 206 и 207 Уголовного Кодекса. Пообещал, что за нами «придут». Пришла смена горноспасателей. Директор пригрозил, что их вызвали за наш счет. Их было человек десять. Но они с нами шуточками: «Девчонки, давайте мы вас на руках вынесем». Особо нам не позволяли выходить. По сменам просидели с нами сутки. Потом ушли.

На вторые сутки телефонистки стали отказываться нас соединять по телефону. Нам звонили и подводили к телефону то дочь одной женщины, которая была с нами, то мужа другой женщины. Пытались нас наверх вытянуть».

По словам участниц акции, им звонил генеральный директор «Росугля» Малышев и предлагал находящимся под землей женщинам выплатить зарплату и предоставить новую работу. Они отказались и продолжали настаивать на сохранении шахты. После того, как руководство использовало свой традиционный ресурс (попыталось «купить» работников), оно отказалось от продолжения диалога.

«Было подозрение, что они могут отключить насосы. Поэтому мы регулярно ходили и проверяли уровень воды. Он постепенно поднимался.

Андрей и две женщины ушли проверять уровень. Мы остались втроем. Это уже на третьи сутки. Тут пришли несколько человек во главе с Шамхурдиным и Соболевым из объединения. Мы их спрашиваем: «Кто такие?» А они нам: «Вы не имеете права находиться в шахте, должны покинуть». Когда мы отказались, они с матами схватили за руки (по два здоровых мужика на каждую) и повели. Я предупредила, что могут быть синяки