Для шахтерских выступлений

Правомерным представляется вопрос: чем была обусловлена успешность шахтерских выступлений? Всегда ли шахтеры добивались от правительства выполнения своих требований? Рассмотрим, в каком социальном контексте проходили основные выступления шахтеров, какова была их направленность.

Забастовка 1989 г. была поддержана представителями самых различных социальных групп населения. Несмотря на то, что организаторы забастовки всячески открещивались от политических лозунгов и требований, антитоталитарная общедемократическая направленность шахтерского выступления была очевидна.

Весна 1991 г. – состоялась двухмесячная весенняя забастовка, закончившаяся переходом российских шахт из юрисдикции СССР под юрисдикцию России. Шахтерская борьба была включена в столкновение между российскими структурами, возглавляемыми Б.Н.Ельциным, и правительством СССР[5]. Как и в первом случае, шахтерский компонент воспринимался общественным мнением в более широком контексте.

Февраль 1995 г. – забастовка угольщиков совпала с негативной реакцией общества и средств массовой информации на войну в Чечне, начатую российским правительством, и получила очень активную общественную поддержку. Правительство быстро пошло на подписание соглашений с шахтерами, опасаясь «войны на два фронта».

Январь 1996 г. – забастовка началась в условиях, когда на состоявшихся в декабре выборах в Государственную Думу убедительную победу одержали коммунисты, в середине января подал в отставку первый заместитель Председателя Правительства РФ А.Чубайс – последний рыночник в правительстве. Политический баланс оказался нарушенным, и выступление угольщиков могло подтолкнуть дальнейшую дестабилизацию в обществе и перестановку в эшелонах власти. Опасаясь этого, правительство пошло на значительные уступки угольщикам.

Прошедшая в мае 1998 г. «рельсовая война» совпала с тем, что после прихода С.Кириенко на пост премьер-министра правительства России в очередной раз были обмануты ожидания общества. Смены курса реформ, на чем настаивали работники всех отраслей на организованных ФНПР митингах в рамках единого дня коллективных действий, не произошло, что вызвало реакцию раздражения во всех регионах России. Поэтому выдвинутые шахтерами требования смены правительства, отставки президента и изменения курса реформ были почти единодушно поддержаны общественным мнением, о чем свидетельствуют публикации того времени.

Все перечисленные случаи характеризуются тем, что выступления шахтеров, хотя бы по времени, совпали с общественными ожиданиями. Отсюда и всеобщая поддержка. Можно утверждать, что шахтерское движение достигало успеха там и тогда, где и когда оно совпадало с общедемократическим движением или настроением общественного сознания.

Гипотезу о достижении шахтерским движением успеха только в рамках определенного социально-политического контекста подтверждает неудавшаяся Всекузбасская акция 12 октября 1995 г., которая первоначально предлагалась кузбассовцами как локомотив для Всероссийской шахтерской забастовки. Расчет на то, что выступление накануне выборов в Государственную Думу может сыграть на руку шахтерам, не оправдался. Представители всех политических сил боролись за места в будущем парламенте, однако это был период достаточно прочного баланса сил и общественное мнение практически никак не отреагировало на акцию угольщиков – все были слишком заняты другими проблемами. Было просто не до шахтеров.

Роль социального фона для успеха шахтерских выступлений имеет еще один аспект. В соответствии с общественными ожиданиями чисто экономическим выступлениям шахтеров с самого начала придавалась идеологическая направленность, и возмущение рабочих было направлено по политическим каналам против существовавшего тогда режима. На первой волне забастовки поднялись лидеры шахтерского движения, которые оказались вовлеченными в большую политику: переговоры с первыми руководителями советского государства, внимание со стороны широкой общественности и т.п. Все это происходило на фоне высокой политизации всей страны и совпало по времени с 1-м съездом народных депутатов СССР, который передавали по телевидению на всю страну и который поднял вопрос о первой шахтерской забастовке. Требования выдачи мыла и рукавиц и решения узкоотраслевых экономических вопросов никак не соответствовали ожиданиям общества и не могли быть использованы политиками в разворачивающейся борьбе за власть. Поэтому шахтерским выступлениям с самого начала придали политическое звучание и оттенок традиционной героизации. Результат не заставил себя долго ждать: уже через три месяца после первой забастовки шахтеры Воркуты включают в свои требования пункт об исключении из Конституции СССР статьи о руководящей роли КПСС. Лидеры горняков очень быстро почувствовали (хотя, не исключено, что это было неосознанно), что выполнение экономических требований происходит почти автоматически, если они подаются в одном пакете с политическими. Выдвижение политических требований обеспечивало поддержку всего общества, а власти, маневрируя, быстро соглашались удовлетворить экономическую часть пакета, откладывая решение политической части «до лучших времен».

Сказанное выше основывается на анализе общероссийских выступлений шахтеров, но относится также и к локальным выступлениям, объясняя, почему забастовка на том или ином предприятии вдруг получает национальное звучание и оказывает влияние на высшие органы государственной власти, заставляя их принимать решение и направлять средства из бюджета. Как уже отмечалось, немаловажное значение имеет социальный фон шахтерских выступлений, однако, объяснение лежит в том, как и кем этот фон создается. На мой взгляд, наиболее значимыми являются следующие факторы:

а) поддержка (не обязательно явная) забастовки со стороны руководства предприятия, обусловленная тем, что оно заинтересовано в поступлении средств на предприятие в случае успеха акции. Во время таких акций директора вместе с представителями трудовых коллективов в лице председателей профкомов летали в Москву выбивать деньги из «Росугля», финансировали проезд и проживание участников пикетов в Москве и т.д.;

б) поддержка забастовщиков со стороны руководителей «Росугля» (хотя в выступлениях по телевидению они могут призывать к прекращению акций, это всего лишь часть политической игры); ведь, если требования обращены к правительству и дополнены политическими угрозами, тогда именно правительство, а не директора и «Росуголь» должны платить, отрасль получает дополнительные средства из госбюджета;

в) традиционная поддержка шахтеров общественным мнением и самое широкое освещение в местных и центральных СМИ;

г) заинтересованность областной администрации, контролирующей местные СМИ, в информировании о начавшейся забастовке,

д) и, наконец, самое важное – политическая борьба внутри правящих групп, которые используют возможность разыграть «шахтерскую карту» для повышения своего рейтинга и атак на противника.

Все эти факторы, связанные воедино, совпавшие по времени с очередным обострением борьбы за власть в правящих кругах, обусловливают большой общественный резонанс шахтерских акций. Политизация требований, радикализация и повышение демонстративности выступлений помогают средствам массовой информации начать работу по обработке общественного мнения. Запускается политическая машина, которая четко отслеживает изменение рейтинга той или иной политической силы, время от времени доводя нужную информацию до потенциального электората. Большую роль в разыгрывании «шахтерской карты» играет политическая неопределенность отраслевого профсоюза угольщиков. Шахтеры не связаны ни с кем политическими блоками или обязательствами[6], это позволяет им рассчитывать на поддержку противоборствующих политических сил, склоняясь, то к одной, то к другой[7].

Каждый из участников этой борьбы имеет свой собственный интерес. Директора и профсоюзы бьются за деньги, политики – за власть, областная администрация пытается отщипнуть и от того и от другого. Идет борьба за «выбивание» денег из бюджета, в которой шахтеры, учителя, медики пользуются одними методами, являясь традиционными организациями, субсидируемыми из госбюджета.

Такова схема, по которой традиционно развиваются события. Если обратиться к фактам, то можно увидеть, что в разные периоды в выигрыше оказывались различные участники угольного процесса.

Так, в 1989 г. региональные власти были тем уровнем и тем субъектом, который пожинал плоды с забастовок шахтеров; в соглашения между правительством и рабочими комитетами представителями областных администраций были включены вопросы финансирования регионального развития, и из бюджета СССР в угольные регионы были переведены значительные средства для решения социальных и производственных вопросов.

В 1992 г., после либерализации цен, цены на уголь оставались фиксированными, что породило необходимость выделения огромных бюджетных средств для поддержания отрасли. Этот поток денег распределялся по каналам «Росугля», который стал реальным хозяином в регионах, где угольная промышленность является основной (Кузбасс, Печора). В это время региональные власти не получали прямых вливаний от забастовок, хотя интерес получения «побочного эффекта» от забастовок у них сохранился.

В 1993 г. цены на уголь освобождаются, однако к этому времени потребители угля уже достигли мирового уровня цен на выпускаемую ими продукцию. Оплата угля по его реальной стоимости автоматически поднимала цены на их продукцию выше мировых и лишала экономику не только конкурентоспособности, но и жизнеспособности вообще. В борьбе за финансирование угольной отрасли ощущалось также закулисное влияние министерства путей сообщения, поскольку стоимость тарифов на железнодорожные перевозки составила значительную долю в цене угля.

Проведение с 1994 г. политики реструктуризации угольной отрасли, направленной, в финансовой сфере, на ликвидацию госдотаций угольной промышленности, уменьшило распределяемую сумму и усилило конкуренцию между угольными регионами и компаниями. Начало передачи социальной инфраструктуры от угольных предприятий муниципалитетам увеличило заинтересованность местных органов власти в успехе шахтерских выступлений. Дополнительным подкреплением этого интереса стало изменение каналов, по которым средства господдержки стали направляться в регионы. В соответствии с рекомендациями Мирового Банка (и заинтересованных в правительстве и региональных властях лиц) средства господдержки стали направляться Министерством финансов напрямую в регионы через систему Казначейств (с 1995-96 гг.).

Как только забастовщики выдают традиционный пакет экономических и политических требований, под развевающимися знаменами различных политических партий начинается острая борьба за «угольные» деньги. Профсоюзы, поддержанные директорами и региональной администрацией, усиленные отраслевой структурой в виде «Росугля», в короткие сроки оказываются услышанными правительством, которое в «пожарном порядке» направляет деньги из бюджета на сохранение «социального спокойствия».

Пришедшие на предприятие средства администрация расходует по своему усмотрению. То, что распределение денег, выбитых с помощью профсоюзов, происходит без их участия и контроля, показывает реальное распределение ролей между сторонами «угольного партнерства».