ЛОНДОН ЗОВЕТ: ГЛАВА 14

Блэки Лоулесс был человеком с миссией. Он был воспитан в церкви, поэтому понимал гимны и гармоническое пение. У него было сильное чувство мелодии. Он любил Битлз, но никогда не догадаешься, взглянув на него. Блэки был грубоватым на вид гигантом, достаточно крупным, чтобы в какой-то момент подумать о карьере бейсболиста. Но теперь он был одет во все черное, и его визуальная эстетика была декадентской, ужасной: Элис Купер встречает the Dolls. Блэки действительно играл в the Dolls, заменяя Джонни Тандерса, когда Тандерс уволился в середине одного из их туров. Блэки играл на гитаре вместе с Сильвеном Сильвеном на последних двух концертах the Dolls.

Все это происходило на Восточном побережье. Но Блэки и басист the Dolls Артур Кейн уехали на запад и сформировали Killer Kane (прозвище Артура Кейна). Эта группа выпустила один мини-альбом. Это ни к чему не привело, и когда Артур вернулся в Нью-Йорк, Блэки остался в Лос-Анджелесе и основал Sister.

Я уже перегорел на прослушиваниях. Несколькими неделями ранее, в августе, я отправился в один дом. Группа выглядела круто, и в их объявлении в «Утилизаторе» было все верно, но певец плакал.

Я спросил: «Что случилось?»

«Ты разве не слышал?»

«Полагаю, нет...»

«Элвис умер».

Я ответил: «Да. Ладно. Ну что? Прослушивание будет?»

«Что с тобой не так, мужик? Элвис Пресли только что умер!»

«Ты о чем?» — сказал я. «Мы будем зажигать? Или мы не будем зажигать?»

«Чувак, тебе не понять».

«Я понял», — вздохнул я. «Мне просто насрать».

Блэки был похож на меня. Позже он нашел религию или нашел свой путь обратно к религии. Но к тому моменту он уже давно сформировал W.A.S.P. и столкнулся лицом к лицу с Типпер Гор (прим. пер.: супруга 45-го вице-президента США Альберта Гора) и «Родительским музыкальным ресурсным центром», которые преследовали Блэки за его песню «Animal (Fuck Like a Beast)» (прим. пер.: «Животное (Трахайся, как зверь)». Блэки, которого я знал тогда, было наплевать, и как бы там ни было, он был прав. Типпер добралась и до Мотли Крю. Ей не понравилась наша песня «Bastard» (прим. пер.: «Ублюдок»). Тогда мы подумали: «Что ж, катись к черту, но спасибо», потому что наклейки с предупреждением для родителей, которые «РМРЦ» навязал нам, на самом деле увеличили продажи наших альбомов.

Блэки был на два года старше меня, в то время, когда два года имели значение. Он действительно был в the Dolls. Он был хорошим автором песен. В идеальном мире «Mr. Cool», песня, которую он записал с Killer Kane, стала бы большим хитом. Но на самом деле еще не было места для музыки, которая смешивала бы панк,

глэм и хард-рок с поп-музыкой так, как это делали the Raspberries и Cheap Trick. Это была музыка, которую я слышал в своей голове. Это причина, по которой я прошел прослушивание. Но Sister сразу же показалась подходящей, во всяком случае, не только из-за Блэки, но и потому, что Лиззи, Дэйн и я сразу почувствовали единение.

***

Лиззи был таким худым, что у него торчали тазовые кости. У него были темные волосы, и он носил брюки с высокой талией, которые заправлял в высокие сапоги — это придавало ему пластичности, как у Гамби. Он носил топики, из-за которых его узловатые плечи и худые руки казались еще более узловатыми и худыми. Если вы поймаете его под правильным углом, он будет похож на ведьму, с его большим носом и широкой глупой улыбкой. Он был восхитителен. Он умел обращаться со словами — у него были все эти стандартные фразы из Шекспира или поэзии, которые он мог вытащить, — и он был озорным и сообразительным. Он не увлекался прозой так, как я. Он не читал слишком много художественной литературы. Но он откуда-то взял эти фразы. Он много думал о текстах песен. Он склонялся к Йену Хантеру. Он склонялся к Лу Риду. Он был первым парнем, с которым я когда-либо писал, и мы обменивались идеями до рассвета или до тех пор, пока один из нас не потерял сознание первым.

Дэйн был похож на белокурого бога рядом с Лиззи. Он был идеально сложен, издалека нельзя было сказать, был ли он ростом пять футов десять дюймов, пять футов восемь дюймов или шесть футов три дюйма. Затем вы подходили все ближе и ближе, и когда вы стояли рядом с ним, можно было увидеть, что он был ростом шесть футов четыре дюйма (прим. пер.: 193 см) и почти до смешного красив. Линия подбородка Дэйна была идеально квадратной — почти слишком квадратной для рок-н-ролла. Ему место в рекламе «Halston», а не в гриме рок-группы. Но это была его внешность.  Из-за нее можно было предположить, что Дэйн был просто еще одним глупым блондином.

Это не так. Дэйн, вероятно, был умнее нас с Лиззи. Он, безусловно, был голосом разума, другом, который сказал бы: «Может быть, ты не хочешь бросать эту бутылку?»

Или: «Ты действительно собираешься ударить этого парня? Я говорю, прекрати!»

Дэйн никогда не вел себя так, словно ему нужно было что-то доказывать. Он был тверд. Но он понял прикол: это был рок-н-ролл. Бунт. Молодость. Предполагалось, что это будет глупо и весело. По сей день, он посмеивается, когда я вспоминаю все старые истории — потому что тогда он понимал, что мы были нелепыми. Он понял это задолго до нас. Я не знаю, понимал ли Лиззи когда-нибудь, что он был смешон. Это обрушилось на меня только в последнее десятилетие, каким нелепым я когда-то был. Но Дэйн, казалось, все это время знал.

Не в первый раз, но впервые в Лос-Анджелесе я почувствовал, что нашел своих людей.

***

Я все еще жил напротив Голливудской средней школы, но тот дом сгорел дотла. К счастью, меня не было дома, а мой усилитель и бас-гитара были в ломбарде, когда начался пожар. К тому времени я уволился из цеха по производству стали и устроился клерком в Wherehouse Records, но там платили только минимальную зарплату. Поддерживать мою машину в рабочем состоянии было невозможно, поэтому я начал закладывать оборудование. Когда рабочая неделя заканчивалась, я шел в банк крови, сдавал кровь, и между чеком с работы и деньгами, которые я получал за свою кровь, у меня оставалось ровно столько, чтобы забрать свои вещи из ломбарда. Потом я ехал на другое прослушивание.

Каждые пару недель я повторял весь цикл.

Медленно, но верно я заработал достаточно денег, чтобы купить новую машину — «Фольксваген» 59-го года выпуска, который был не намного лучше, чем «Бьюик». Я заплатил за него всего сотню баксов. Я даже не потрудился зарегистрировать его.

В семидесятые копам было все равно. В восьмидесятые им все еще было все равно. В тот день, когда я обналичил свой первый издательский чек за Мотли Крю, я взял 6000 долларов и немедленно отправился покупать новую машину. Я приобрел черный «Порше-914». У меня не осталось денег на уплату налогов и регистрацию, и мне пришлось позвонить Ноне и Тому, у которых у самих не было денег, и попросить у них взаймы. (Это, вероятно, потребовало некоторых усилий, хотя я позаботился о том, чтобы быстро вернуть им деньги.) Но этот «Порше» стал первым автомобилем, из тех, что у меня были, который не ломался все время и действительно мог преодолевать каждый холм в округе Лос-Анджелес. Он был с откидным верхом, и после закрытия «Радуги», «Рокси» и «Виски» я мчался на нем по бульвару Сансет.

«Порше», конечно, имел рычаг переключения, и однажды вечером у меня в машине находился Томми, а с нами был и Блэки. Во мне шесть футов один дюйм. Рост Томми шесть футов три дюйма. Блэки крупнее Дэйна, а «Порше-914» — двухместный автомобиль размером примерно с «Миату». Я не знаю, как мы все поместились, но мы смогли. У нас была бутылка виски и бутылка водки, и мы ехали со скоростью более ста миль в час (прим. пер.: 160 км/час), когда позади нас остановился черно-белый автомобиль.

Копы заставили нас выйти. Мы были одеты в черную кожу и не очень уверенно стояли на ногах.

Копы сказали: «Послушайте, парни. Вам лучше замедлиться. И выбросить этот алкоголь и вести машину осторожно. Пожалуйста, сейчас же отправляйтесь домой. И берегите себя».

Если бы это была мама, ехавшая с одним из своих чернокожих или латиноамериканских бойфрендов, это, вероятно, была бы совсем другая история. Но в те дни Лос-Анджелес был довольно доступным для всех. Мне многое сходило с рук. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что всегда работал, всегда суетился, всегда зарабатывал. Но я не думаю, что в то время я осознавал, что был беден, перерабатывал, был сам по себе. Что я помню гораздо ярче, так это прогулку по Голливудскому бульвару с Лиззи и Дэйном. «Звездные войны» только что вышли, и повсюду были постеры и рекламные щиты «Звездных войн». В то время туфли от «Capezio» были на пике моды, и у меня была пара таких белых туфель. Я носил белые расклешенные брюки со шнуровкой спереди и сзади. На мне была белая футболка, которую я обрезал, чтобы обнажить свой живот. У меня были длинные каштановые волосы. Я уже чувствовал себя рок-звездой, расхаживая с двумя моими приятелями, которые сами чувствовали себя рок-звездами.

Вспоминаю, как я наблюдал за звездами: Ингрид Бергман, Ритой Хейворт, Джейн Мэнсфилд, Юлом Бриннером. Люди, которых я знал, благодаря телевизору, все они приехали в Голливуд с одной и той же мечтой.

***

У нас было дешевое репетиционное помещение в Лонг-Бич. В первый раз, когда я поехал туда, мы вчетвером играли «Mr. Cool» — и на этом все. Мы были группой. Это было все, о чем я когда-либо мечтал. У Дэйна была безумная ударная установка от «North Drums» — все барабаны были трубообразными, огромными, футуристическими и невероятно громкими. Было нетрудно попасть в ритм. Было бы трудно не попасть в него, и хотя у меня до сих пор оставались проблемы со вступлением, я пытался поймать ритм, как будто от этого зависела моя жизнь.

Конечно, так было во всех моих фантазиях.

После этого мы отправились в квартиру Блэки, где меня познакомили с «Буревестником», а также с «Бешеной собакой 20/20» — креплеными высококонцентрированными винами. Если вы хотите понять, насколько вреден алкоголь на самом деле, глоток любого из них даст вам представление. Еще несколько глотков, и вы окажетесь в опасности. Но это стало рутиной: репетиция, а потом пьянка у Блэки. Однажды ночью Дэйн чуть не умер в стиле Джона Бонэма, его вырвало, пока он спал.

Все четверо из нас отключились. Дэйн сидел на диванчике Блэки, окруженный 55-ти литровыми химическими цистернами, которые Блэки использовал для высверливания и установки нагревательных элементов. Именно так Блэки платил за аренду, делая генераторы дыма для других групп. У него также был зеленый ворсистый ковер, и он потерял сознание на полу, когда Дэйна вырвало прямо на него.

Волосы Блэки были почти как в рекламе шампуня, разметавшиеся веером по всему ворсу. За исключением того, что теперь его волосы, ковер и несколько других вещей были покрыты блевотиной. Когда Дэйн наконец проснулся и увидел, что он натворил, он выбежал прямо из квартиры. Я бы тоже убежал: Блэки был пугающим. Мы все были высокими — независимо от того, были мы на каблуках или нет, мы могли прийти в «Радугу» и произвести впечатление. Но Блэки был из Стейтен-Айленда. Он был крупнее, старше и выносливее нас, и он мог использовать свой вес, если и когда чувствовал, что это необходимо.

На репетиции он однажды повернулся к Дэйну и сказал: «Сыграй это так».

Дэйн ответил: «Ладно», — и попытался сыграть свою часть, как хотел Блэки. Но что бы Блэки ни просил его сыграть, это не срабатывало.

«Я буду играть по-своему», — решил Дэйн.

«Нет. Играй по-моему».

«Нет. Я играю вот так...»

После таких нескольких раундов Блэки спросил его: «Давай выйдем?»

Дэйн и Блэки вышли. Лиззи пожал плечами. Мы с ним уставились друг на друга. Пять минут спустя Дэйн и Блэки вернулись.

Они смеялись. Позже на той же неделе Дэйн рассказал нам, что сказал Блэки.

«Полагаю, мы забьем на это, да? Так что, ладно, я подготовлюсь. Но Блэки говорит: «Послушай, мы ввязались в это одинаковым причинам, верно? Мы просто хотим секса. Ты будешь работать со мной здесь?» Он не хотел драться. Он просто хотел убедить меня сделать это по-своему».

Это был Блэки в двух словах. Когда вы смотрели на него, вы видели угрожающего парня. Когда вы слушали его, вы слышали угрожающие песни. Но Блэки, сидящий где-нибудь на пляже, играющий мелодии Битлз на акустической гитаре и поющий гармонические партии, — это настоящий, внутренний Блэки, которого мир никогда не видел. Позже, когда я записал «Shout at the Devil», я думал, он разозлится. Как он мог не злиться? Я взял у него кое-что. Я взял пентаграмму Мотли Крю у Блэки. Он больше ее не использовал, а я спросил у него разрешения. Но я действительно ее забрал. Поджечь себя тоже было фишкой Блэки. Я никогда не видел, как он это делал, но он рассказывал о том, как бросал червей в зрителей. Рассказывал, как обливал себя жидкостью для зажигалок. Блэки всегда пытался придумать какой-нибудь новый способ шокировать.

К тому времени, когда я с ним познакомился, он решил: «Больше я таким не занимаюсь». Но он рассказывал мне об этом, и я думал: «Серьезно? В таком случае, я так и сделаю!» И я это сделал. В квартире Мотли мы практиковались: Винс и Томми обливали меня жидкостью для зажигалок — и, очевидно, у нас тоже был ворсистый ковер. Это чудо, что мы все не сгорели заживо.

Блэки понял, откуда это у меня. Но я думаю, что он не мог не злиться. Я тоже понимал, откуда это у него.

***

Мы репетировали самое большее три или четыре недели. Их могло быть даже две или три. Затем пришло время сделать нашу демо-запись. Это было то, что Блэки умел делать, но остальные из нас были совсем зелеными. У нас вообще не было никакого опыта. Мы никогда не посещали студию.

Мы облажались — и, в некотором смысле, это было лучшее, что могло с нами случиться. Никогда не было никаких сомнений в том, что Sister — это группа Блэки. Блэки собрал ее. Блэки пел и писал все песни. Если Блэки не нравилось то, что мы играли у него за спиной, он не стеснялся сообщать нам об этом.

Это не значит, что нас обманули: мы все знали, что, если мы будем с Блэки, это будет его работа. Но в какой-то момент, я уверен, мне пришлось бы возмутиться. У меня уже было десять или двенадцать песен. Лиззи тоже что-то писал и рвался в бой. У Дэйна были свои собственные представления о том, как он хотел играть. Рано или поздно мы должны были столкнуться лбами. Но этот момент наступил раньше, чем мы ожидали, потому что, как только Блэки услышал то, что мы записали, он уволил нас троих.

Просто так, прямо здесь и сейчас: «Вы все уволены. Мы — история. Мы не будем этим заниматься».

Было больно, но в этом была и положительная сторона: у Лиззи, Дэйна и меня оставалось гораздо больше возможностей делать свои вещи.

Нам не нужно было говорить или даже думать о том, чтобы остаться вместе. Мы просто разместили объявление в «Утилизаторе» и начали прослушивание певцов.

Мы решили назваться Лондоном, потому что именно из Лондона были родом все лучшие группы.