СТАРВУД: ГЛАВА 19

Билл Газзарри, владелец «Газзарри», возможно, и одевался как гангстер старой школы, но Эдди Нэш был настоящим гангстером. Он был постоянно накачанным кокаином, параноиком, злобным и жестоким человеком.

Нэш владел «Кит Кэт», стриптиз-клубом в Санта-Монике, «Соул’д Аутом», черным клубом на Сансете, и «Одиссеем», клубом для всех возрастов в Беверли. Ему

принадлежали «Парадайз Балрум», гей-клуб на Норт-Хайленд, и «Семь Морей», гавайский бар и дискотека на Голливудском бульваре. «Али-Баба», клуб Нэша на Шерман в Ланкершиме, был оформлен в ближневосточной тематике и с танцовщицами живота которые работали за чаевые и, вероятно, делали гораздо больше на стороне — особенно когда приходили группы саудовцев.

Эдди Нэш также владел «Старвудом», и теперь «Старвуд» стал нашим

вторым домом. Но мы никогда не вели с ним дела напрямую. Мы подписали

контракт с Дэвидом Форрестом, который заказывал группы в «Старвуд», но у него была своя легендарная карьера. Форрест работал с Биллом Грэмом и Дэвидом Геффеном. Он руководил Линдси Бакингем и Стиви Никс до того, как Мик Флитвуд привел их в Fleetwood Mac. Форрест руководил Quiet Riot. Он продвигал шоу Kiss, Аэросмит и других крупных артистов. Мы не понимали, что он был на пути к уходу из бизнеса — для нас он все еще был важной персоной. После того, как мы пару раз стали хедлайнерами, каждый раз набирая полный зал, он вытащил контракт и отдал его нам.

Это был старый контракт Quiet Riot. На самом деле Дэвид просто зачеркнул слова «Quiet Riot» и написал «Лондон» от руки. Это был какой-то довольно наглый ход. Но мы подписали бумаги, и Дэвид заставил нас работать — в буквальном смысле. К концу недели мы убирали клуб, выполняли поручения и занимались строительством.

Мы не знали, что делаем, особенно когда дело касалось строительства. Лиззи никогда раньше не держал в руках молоток. Стены «Старвуда» были обшиты деревянными панелями, и Гэри Фонтено, управляющий клубом, посоветовал нам положить новый кедр там, где стены туалета прогнили насквозь. Мы клали гвозди прямо через водопровод. Вода хлестала повсюду. Мы вышли, как ни в чем не бывало. После этого мы больше сосредоточились на уборке.

Места в «Старвуде» были совершенно шизофреничными. Однажды вечером выступали Fear, за которым следовали Plimsouls, после них Germs, за которыми Gang of Four, а дальше Black Flag и the Go-Go’s. Хуже всего убирать было за панками. На панк-вечерах у нас собиралось четыреста парней, все пьяные и все толкаются. Повсюду были бы кровь, пот и рвота, полы были бы липкими от пролитого алкоголя, а эти деревянные стены были пористыми. Они впитывали в себя все запахи. Это было так мерзко, и половину времени Дэвид гонялся за Лиззи или за мной. (Он не осмеливался приставать к Дэйну.) Мы бы прямо сказали ему, чтобы он отвалил. Но он смеялся, и не успевали мы опомниться, как он снова приставал к нам. Дэйн обычно подшучивал надо мной и Лиззи: «Как насчет того, чтобы взять кого-нибудь в команду?»

Нежелательное внимание того стоило, потому что Дэвид давал нам больше концертов, и чем больше концертов у нас было, тем больше мы привлекали внимания. Обычно, если группа играла в «Старвуде», ее не заказывали в «Виски» или «Трубадуре» в течение пары недель. Клубы завидовали группам друг друга. Но если у вас было достаточно энергии, вы могли бы ходить туда-сюда и просить больше денег. Я преуспел в этом и в том, чтобы настроить промоутеров против друг друга. Я мог пойти к промоутеру «Виски» и сказать: «Послушайте, «Трубадур» платит нам пятьсот баксов за две ночи, а зал даже маловат для нас. Как насчет того, чтобы заплатить нам семьсот долларов за три ночи?»

Я не знал, сможем ли мы распродать билеты на три вечера. Но потом мы обнаружили, что у нас это получилось. Легко. Теперь мы были очень популярны. И в то же время мы были уборщиками. Ночью мы собирали зал, а утром убирали за нашими собственными зрителями.

***

Несмотря на то, что Лиззи не смог бы соорудить стул или стол, он знал, как подключать вещи. Его отец был электриком, и когда мы с Дэйном сколотили несколько коробов для гоу-гоу и обклеили их алюминием по бокам, Лиззи придумал, как мы могли бы заставить все эти сто ваттные лампы мигать и

гаснуть друг за другом.

Короба были огромными. Больше ни у кого в городе таких не было. Я до сих пор вижу, как Лиззи подключает их, а его волосы развеваются рядом с дрелью.

В «Старвуде» работал очень старый парень по имени Луи. Он был похож на маленького гремлина, который прожил там сто лет, и он всегда был зол на всех. Луи проникся к нам симпатией. Он по-своему сердито заботился о наших интересах. Он прошел мимо как раз в тот момент, когда Лиззи проводил проводку, и начал кричать: «Эй, тупица! Ты собираешься обернуть это сверло вокруг своей головы».

Лиззи поднял глаза и сказал: «Эй, пошел ты в задницу, Луи!»

Как только слова слетели с его губ, дрель зацепилась за волосы Лиззи и врезалась ему в голову. Следующие двадцать минут Луи пришлось потратить на то, чтобы распутать Лиззи.

Эти световые короба были еще одной вещью, которую можно было носить с собой. У Лиззи было две колонки Маршалл. У Дэйна была его массивная ударная установка, а у меня были мои собственные массивные усилители. Орган Хаммонда Джона Сент-Джона весил более четырехсот фунтов, у него был свой огромный кабинет Лесли, и вдобавок ко всему у нас были пианино и подставка для клавиатуры. У нас не было роуди. У нас не было фургона. Мы все импровизировали. Но мы продолжали становиться лучше. Мы работали над нашими сценическими движениями, гримом, одеждой. Я начал носить одежду, которая была наполовину черной, наполовину в черно-белую полоску. (Позже, в Мотли Крю, я был полностью одет в черно-белую полоску.) В те дни хорошая кавер-группа могла зарабатывать до 2000 долларов за вечер. Парни в Лос-Анджелесе зарабатывали от 4000 до 8000 долларов в неделю, просто играя каверы. Мы тоже сыграли несколько каверов. Мы начинали концерты с песни Slade «Mama Weer All Crazee Now» (прим. пер.: «Мама, мы все долбанулись»). (Quiet Riot записали кавер на эту песню на своем знаковом альбоме «Metal Health») Но мы не играли песни из ТОП-40, и все чаще и чаще мы играли оригиналы: песня под названием «1980s Girl» 1979 года — вот какими умниками мы себя считали. Песня под названием «Radio Stars». Лиззи и я написали «Public Enemy #1», песню, которая вошла в первый альбом Мотли. В то время это было не так прибыльно, как играть сеты, полные каверов. Но это было разумно — заниматься этим в долгосрочной перспективе. К тому времени, как мы стали хедлайнерами выходных в «Старвуд», мы уже зарабатывали от 1000 до 2000 долларов за ночь. Даже, если поделить на пятерых, мы приносили деньги.

Мы продолжали пахать на группу. Мы все еще выпрашивали у женщин деньги на еду.

В «Старвуде» был рок-зал, где раньше выступали все рок- и панк-группы. Лестница, ведущая из этой комнаты, вела в VIP-зону с баром и видом на сцену.

Лестница вела вниз, в другую комнату, полную видеоигр старой школы: «Защитник», «Космические захватчики», «Астероиды». Именно там мы с Рэнди Роудсом тусовались вместе перед его отъездом в Англию. Она вела на большую танцплощадку: диско-зал «Старвуда». Женщины, которые тусовались в диско-зале, как правило, были красивее женщин в рок-зале. Это стало той стороной «Старвуда», к которой тяготели Лиззи, Дэйн и я.  Я бы прислонялся к стене. Женщины подходили к нам теперь, когда Лондон стала широко известной.

Парковка «Радуги» тоже была подходящим местом, после двух часов ночи.

«Рокси» находился прямо по соседству — клубы выпускали в одно и то же время, и оттуда мог хлынуть океан детишек. Эта парковка была центральной частью. Это был центр связи. То место, где вы могли бы услышать о подпольных шоу или найти девушек, с которыми можно пойти домой. Однажды вечером к нам подошла девушка и сказала: «Эй, хочешь пойти на вечеринку? Там будут Лондон!»

«Да ладно?»

«Это слухи».

«Ты уверена?»

Мы пошли. Она использовала нас, чтобы убедить нас, и поскольку ей это удалось, она была права: мы были там.

***

The Orchids (прим. пер.: Орхидеи) была женской группой, которую Ким Фоули сформировал после распада своей старой женской группы the Runaways (прим. пер.: Беглянки). Последняя басистка, из the Runaways, Лори Макаллистер продолжила играть в Орхидеях. Но я положил глаз на Лори Белл, которая играла на барабанах и пела в группе.

Я встретил ее за кулисами после одного из их концертов. Я был с Лиззи и подошел к ней, и она спросила: «Чем ты занимаешься?»

Я был одет как обычно: узкие брюки, черная кожаная куртка, укороченная рваная рубашка и туфли на высоких каблуках.

«Я дантист», — сказал я, и мы вышли оттуда.

Лори переехала в Лос-Анджелес, потому что Фоули «открыл» Тома Джонсона, парня, который встречался с ее сестрой. Это была фишка Фоули. Он был импресарио. Он собирал музыкантов вместе и руководил их карьерой. Чем моложе, тем лучше, потому что так он мог все контролировать. Фоули превратил Тома Джонсона в Томми Рока, и у Томми Рока было несколько синглов. Том Джонсон позвонил Лори и сказал: «Приезжай в Лос-Анджелес. Я сказал Фоули, что ты умеешь петь и играть на барабанах».

Лори пела на нескольких демо-записях Фоули — песнях, которые он рассылал артистам для каверов.

Фоули попросил меня тоже записать одну для Блонди. Когда я еще жил с Энджи, я написал рифф и пару строк: «Stick to your guns /What’s right for you ain’t right for everyone» (прим. пер.: «Держись за свое оружие / То, что правильно для тебя, не подходит для всех»). Я не продвинулся дальше этого.

Но я написал остальное и отправился в странную квартирку Ким в Голливуде. Это была захудалая — настоящая дыра, с мусором и бутылками из-под таблеток на каждой доступной поверхности. Я подумал: «Вот так? Король Стрипа живет в этой дыре?»

Это было похоже на встречу с волшебником страны Оз. Совсем не так, как представлялось нам, невинным. С другой стороны, это был Голливуд.

Фоули понравилась эта песня. Он дал мне сотню баксов и сделку, которая давала ему 50 процентов издательской прибыли. Когда я увидел его в следующий раз, он сказал мне, что Блонди отклонила песню. Я до сих пор не знаю, слышала ли Дебби Харри песню, которую я написал. Я сохранил ее, и Мотли Крю воспользовалась ею — это была первая песня, которую мы записали для нашей семидюймовки «Stick to Your Guns» / «Toast of the Town» (прим. пер.: «Держись за свое оружие / «Любимчик города»), — и Фоули получил хорошую прибыль от своих инвестиций.

Имя Фоули также было на «Cherry Bomb», и половина прибыли Джоан Джетт за другую песню, к которой он вообще не имел отношения. И все же он жил в этой

засранной квартире. Я вспомнил о нем много лет спустя, во время тура Мотли Крю «Girls, Girls, Girls». Мы поставили Guns N’ Roses на разогрев, и Эксл Роуз

сказал мне: «Знаешь, мы работали над «Stick to Your Guns» для «Appetite for Destruction»».

Если бы они ее использовали, Фоули снова получил бы свои 50 процентов.

Я все равно относился к нему настороженно. Он ходил взад и вперед по Сансет-Стрип, жонглируя яблоком и апельсином с безумством в глазах. Но то, что Фоули был сумасшедшим, не делало его меньшим придурком. Мне не нравился этот парень, но мне нравилась Лори. Я проводил много времени в доме группы Орхидей в Энсино. Лори была бизнесменом в своей группе. Я был бизнесменом в своей. Мы планировали. Мы разработали стратегии. Иногда мы вместе выступали на концертах. Мы прогуливались по Голливудскому бульвару со степлером — у меня на плечах сидела Лори — и переходили от одного телефонного столба к другому, расклеивая плакаты.

Но я не собирался сидеть и не рыпаться ради какой-то одной девушки. Мне было двадцать, и, насколько я мог судить, я только что сформировал следующий состав Роллинг Стоунз.

***

К тому времени, когда я убедил дядюшку Дона прийти в клуб, мне исполнился двадцать один год. Теперь мы были хедлайнерами, по два сета за вечер в пятницу и субботу или по субботам и воскресеньям. У нас все еще был Найджел. У нас был Джон Сент-Джон. Это была лучшая версия Лондона, которая когда-либо существовала. В те дни Слэш и Стив Адлер катались на своих скейтбордах мимо «Старвуда». Они пробирались через заднюю дверь и наблюдали за нами. Во время тура «Girls, Girls, Girls» они сказали мне: «Мы видели тебя на сцене, мы видели Найджела и говорили: «Это рок-группа. Это рок-звезда. Вот кем мы хотим стать»».

Внутри группы царила напряженность. Я настаивал на том, чтобы мы были быстрее и жестче. Я уже написал большинство песен, вошедших в первый альбом Мотли Крю. Но Найджел продолжал пытаться создавать более приторные песни.

Я твердо верил, что на рок-пластинке не должно быть больше одной баллады.

По той же причине я не хотел, чтобы в каждом сете было больше одной баллады. Но баллады являлись хлебом с маслом для Найджела. В какой-то момент Дэвид Форрест и Гэри Фонтено предложили сделку: мы записывались в Японии, а затем отправлялись в турне по Европе. К тому времени, как мы вернемся в Штаты, пластинка уже будет в продаже. Сделку так и не закрыли — это была просто идея, — но нам казалось, что наша фантазия осуществилась.

Найджел и слышать об этом не хотел. Он не стал подписывать контракт. Он сказал, что даже не взглянет на контракт, потому что они захотят продвигать нас как хард-рок.

Я запротестовал.

«Но, Найджел, это то, что мы есть! Мы — пауэр-поп, скрещенный с глиттером и хард-роком!»

Я помню его ответ слово в слово: «Если мы яблоко, мы не хотим, чтобы нас продавали как сливу».

Мы должны были быть в состоянии разобраться с этим. Найджел был упрям, но и все мы тоже. Проблема, однако, заключалась в том, что Найджел тоже мог быть ленивым. Он не утруждал себя написанием текстов. Половину времени он даже не удосуживался поговорить с аудиторией так, чтобы это имело смысл.

«Найджел», — говорил я. «Ты должен их воодушевить. Чтобы у них встал».

«Чушь собачья. Срать, что я говорю. Я мог бы сказать: «рак кишечника». Они бы, черт возьми, зааплодировали».

На самом деле, с этим акцентом Найджел был прав, и он это понимал. Он доказал нам это в те выходные. «Слова на сегодняшний вечер — «рак кишечника», — произнес он со сцены, и публика взорвалась. Я видел то же самое с другими английскими группами: они выходят на сцену, говорят «морковь и горошек!», и публика сходит с ума. Акцент имеет большое значение.

Но в ту ночь, когда дядя Дон пришел посмотреть на нас, трещины на нашем небосводе не проявились. В тот вечер мы играли как братья, которыми стали.

Я ждал до последней минуты, чтобы рассказать об этом другим парням. Рождество было не за горами, и мы ехали по Голливудской автостраде. При этом

в любое время года на крыше здания Capitol Records всегда стояла огромная рождественская елка, и я указывал на елку и говорил: «Счастливого Рождества! Это наша новая звукозаписывающая компания».

«О чем ты говоришь?»

«Мой дядя наконец-то приедет, чтобы заценить нас».

Когда я впервые упомянул Дона, у меня было смутное ощущение, что однажды в будущем я смогу устроить нам прослушивание. С тех пор прошло достаточно времени, чтобы у других ребят закралась мысль, что если бы это должно было произойти, то это уже произошло бы.

Но пришел дядя Дон. На нем был строгий, сшитый на заказ костюм. Человек из отдела по поиску талантов, который пришел с ним, был одет в костюм. Больше никто в «Старвуде» костюм не носил. Все остальные в «Старвуде» кричали, потому что Лондон никогда не была так хороша. После шоу мы все были мокрые от пота. Мы были на седьмом небе от счастья. Выброс адреналина был фантастическим, и когда Дон вышел за кулисы, мы улыбались от уха до уха, сияя — все до единого, включая Найджела.

Мой дядя был очень радушен. Он сыпал комплиментами. Он отвел меня в сторону.

«Это невероятно, — сказал он, — как далеко ты продвинулся за два года».

«Ты слышал зрителей? Слышал, как они звали нас?»

Дядя Дон кивнул. Он улыбнулся. И ответил: «Давай поговорим завтра».

Я был так счастлив. Далеко за полночь я позвонил Ноне и Тому, разбудив их. И рассказал им о дяде Доне.

Я воскликнул: «Я собираюсь сделать это!»

Я не мог дождаться утра. Лежал без сна и думал. Планировал. Как только я проснулся, я поднял трубку.

«Фрэнки, — сказал Дон, — я думаю, у тебя блестящее будущее. Мне кажется, в тебе есть артистизм. Но, знаешь ли, это не для нас. Я не могу этого сделать».

Это было его право. С таким же успехом он мог бы сказать мне: «Фрэнки, это не шоу «семья». Это шоу-бизнес».

Я не злился. Я любил и уважал своего дядю. Каким я был, так это смущенным и подавленным. Это было последнее, чего я ожидал, — удар под дых. Я не знал, как рассказать другим парням. От одной мысли об этом у меня заболел живот.

Я прошелся по всему Стрипу взад и вперед, пытаясь представить, как лучше это сделать.

По сути, ничего не изменилось. Мы боролись долго и упорно, прокладывая себе путь к вершине кучи. У нас был подходящий вокалист. У нас были

подходящие песни. Нам пришлось бы подождать еще немного, но не было никаких сомнений, что мы добьемся успеха.

К тому времени, когда пробило шесть часов, я убедил себя, что все в порядке. Я ворвался на репетицию. И усадил ребят за стол.

«Хорошо, — сказал я,  — у меня есть хорошие новости и плохие новости».

«Давайте узнаем хорошие новости!» — воскликнул Лиззи.

«Начни с плохих новостей», — пробурчал Найджел.

«Плохая новость в том, что Capitol сдали назад».

«Хорошо, — сказал Найджел — в таком случае, я ухожу из группы».