Бабиков начинает растирать Павла водкой.

Павлу стало немного легче. Он уже может поднять руку, чтобы смахнуть слезу:

- Ой, чуть калекой не стал! – оправдывается он.

Вот уже три раза цепочка егерей проходила мимо куста, и разведчики замирали, стиснув рукоятки ножей, готовые к прыжку для смертельной схватки. Было слышно, как немцы говорили между собой: «Не могли никуда деться эти русские разведчики, никакого морского транспорта не было! Где-то здесь прячутся под снегом. Жалко нет собак, чтобы найти русских! Можно было бы и скормить их сразу же!»

Леонов слышал эту беседу-мольбу и не сразу нашелся, чтобы ответить:

- Ночь долгая. Катера еще придут. А если не придут, мы с Бабиковым притащим бревна. Я видел недалеко отсюда три бревна… Свяжем плотик и… айда через Мотовский залив на базу…

По окончании сумерек на прибрежном скате мыса появился человек. Постоял, осмотрелся, выстрелил…

Кто-то узнал Агафонова:

- Агафон, это ты? Семен давай к нам!

- Где ты был, Пушлахта? – спросил Барышев.

- Ночью, после этих пулеметов силы меня оставили. Видать, я уснул и понесло меня в другую сторону. Пока не ударился о дерево – до тех пор шел… Очухался, гляжу – нет никого. Кричал – тишина. Ноет рана. Временами лежал - сам не пойму: то ли от раны, то ли от того, что спать хотел. Даже мертвые не попадались. Хотел с гансами перед смертью схватиться – выстрелил. Думаю, услышат немцы - прибегут. Столкнусь с ними, шурану кого-нибудь. Перед смертью отправлю на тот свет еще парочку. Ну вот, братцы, я с вами снова. Теперь можно и успокоиться. Если вдруг гансы, ребята, разбудите пораньше… - Агафонов с удовольствием опустился на снег и через минуту уже крепко спал.

Наконец занимается рассвет. Кто-то в забытьи бредит. Должно быть, и Каштанов говорит сейчас в бреду:

- Катер… В заливе катер… Катер идет, бля буду!!!

Но это не бред. Не только Каштанов и Леонов – все разведчики различают в тумане контуры «морского охотника».

Леонов начинает сигналить фонариком. Катер подходит все ближе и ближе. Но, вдруг, резко поворачивает на обратный курс и взревев, увеличивает ход.

- Что ж он!!! – закричал Барышев, забыв о егерях и потеряв самообладание.

Разведчики цепенеют от ужаса. Все понимают, что второй ночи выдержать не удастся. Придется либо замерзать, либо атаковать с тремя патронами, да ножами врага. Только Агафонов безмятежно посапывал.

- На катере решили, что сигналят егеря, а нас считают погибшими, - сокрушается Каштанов.

- Откуда егерям знать наши сигналы? – резонно замечает Барышев.

- А ты их спроси, егерей гребанных! – сердится Каштанов, провожая недобрым взглядом уходящий катер. – Теперь то уже не снимут, точно!

И только Макар Бабиков бодро сказал:

- Снимут! Считайте, что скоро будут здесь! Просто он пошел за другим катером, чтобы всех нас снять быстренько! Если это не так, то я на свой пууко сяду! Клянусь мамой!...

Вспыхнула, угасшая было, надежда на спасение. Разведчики улыбнулись, представляя, как маленький Макар будет садиться на огромный трофейный финский нож. Для Макара этот нож был сродни спартанскому мечу.

…Совсем стемнело, когда в залив вошли два катера. Один поставил дымовую завесу, а другой развернулся и стал подходить к берегу. Чтобы рассеять у экипажа сомнения, Леонов стал освещать своих товарищей фонариком.

С борта катера кто-то прыгнул в воду, моряки не стали ждать, когда подадут сходню. Послышался знакомый бас комиссара Дубровского:

- Братишки! Агафонов! Леонов! Барышев!.. А это кто? А, новичок!.. Никандров!

Леонов вздрогнул и обернулся. Действительно, неизвестно откуда, на берег вышли Никандров и Панов.

- Вы откуда, черти? – Леонов округлил глаза от изумления.

- А вы? Где же вы были?

- Под снегом лежали, чтобы гансы нас не нашли – три раза по нам проходили! Не наступили ни разу!

- Мы тоже как мыши в норе закопались! Виктор, ты извини, но мы не могли к тебе прорваться. Работали фашиста с разных сторон, отвлекали, как могли. С раненным командиром и морпехами я не стал уходить, видя, что вы остались на Могильном.

- Так это вы были? Так я и не понял до самого конца – кто нам помогал отбиваться…

Леонов и Никандров плотно, по-мужски обнялись.

Катерники сами по пояс в воде несли разведчиков на руках и передавали на руки своим товарищам. Многие разведчики не в силах разговаривать, рыдают, размазывая слезы по грязным щекам.

- Свои… Свои же, да?… - всхлипывал и тяжело дышал Павел Барышев.

Он гладил по щекам краснофлотцев – не веря в собственное спасение.

- Когда катер повернул на обратный курс, я подумал, что хана!!! – Никандров делится впечатлениями с Леоновым.

- Борис, а чего это ты нас не забрал первый раз, а? – обратился Леонов к Борису Ляху, командиру «морского охотника».

- Подхожу на сигналы фонаря, вдруг вижу немного сбоку вспышки какие то! Что делать? Если честно, то немного сдрейфил – думаю, что будет правильно помощь запросить…

- А что это за вспышки были? – спрашивает Леонов.

- Это я, оставшись без фонарика, пытался сигналить нашим, чтобы подошли. Из патронов порох достал и поджигал, не знал же я, что наши есть еще на берегу. Мы не смогли к вам пробиться – поэтому ждали на берегу наших катерников.

- А сегодня почему не поджигал?

- Патроны кончились, последние три были, и те на порох пустил. Оставили только ножи с Пановым!

- Слушай, а мы не догадались до такого, у нас тоже три патрона осталось на всех. Семена назначил начальником склада боепитания и главным стрелком… Как хорошо бывает иногда, когда кончаются патроны… Только редко такое бывает…

В это время из-за командирской рубки «морского охотника» вышел начальник склада боепитания леоновского отряда – Агафонов. Следом за ним – комиссар отряда Дубровский. У него была перевязана голова и рука. В здоровой руке он нес резиновую грелку. Агафонов, сделав страшное лицо, мигал Леонову и показывал большим пальцем руки назад на комиссара, а потом многозначительным жестом указывал себе на горло.

- Ну, что, братцы? Герои, вы не представляете, какие вы герои! Конечно, задачу мы свою не выполнили. Точнее, морская пехота – ее не выполнила. Там пахнет трибуналом, по-моему! Командира сводного отряда взяли в оборот нквдэшники. А вы – герои!!! Может, рванем на дот, а???

- Комиссар, у нас уже ребята сделали это! Юра Михеев, весь израненый, подорвал блиндаж с пулеметом последним броском и погиб! Комиссар, что с отрядом? – спросил Виктор.

- Подробностей не знаем сами. Но получилось примерно так: первыми залпами отряд рассекли на несколько групп. Связь нарушилась. Николаева ранило, потом еще раз… Его вынесли и катером переправили на Рыбачий. Возле меня собралось отделение из разных взводов нашего сводного отряда. Держались на гребне какое то время. Потом на берегу у катерников узнали, что десантники большей массой переправились на Рыбачий… Так собралась эта команда. Раненные в госпитале… Это была операция с тремя составляющими. Вообще наш сводный отряд должен был разгромить опорный пункт на Могильном, разгромить «Обергоф», разгромить «Фишерштейн». Могильный и «Обергоф» должны были сработать разведчики северного оборонительного района. «Фишерштейн» - части береговой обороны главной базы под командованием Людена. Полностью только «Обергоф» шуранули: 20 дзотов, склады, боеприпасы, землянки. Группа майора Боровикова из 12 бригады морпехов выполнила свою задачу полностью. Высадившись, они сразу по своему плану рванули и полностью выполнили задачу… Люден потерял связь с головным дозором – нами. Эту связь не восстановил. Боевого успеха не достиг, да и не стремился… Короче говоря, вместо того, чтобы воевать полтыщей штыков – воевали нашими тридцатью и группа Боровикова – пятьдесят… Командир сводного отряда капитан Буянов должен был вести отряд вслед за нами, но как только начался огонь, его люди побежали назад. Он переправился в числе первых на Рыбачий… - комиссар замолк. В кубрике наступила тишина.

Здесь в кубрик спустился командир катера Борис Лях:

- Самое опасное место прошли. Управление оставил на помощника. Думаю, дай на героев погляжу…

- Ребята, а вот наш спаситель. Ему не просто было сюда направиться…

- Как так – непросто?

- Дело в том, что у него в каюте начальник штаба оборонительного района – полковник. Этот катер выделен ему, чтобы он осуществил доклад по неудавшейся операции. Он идет в Полярный. Мы к нему пристали: мол, возьми нас. Он – взял. А по дороге начали глядеть на южный берег – вас искать. Видим, огоньки сверкают слабенькие, но сверкают. Попытались уговорить его изменить план выхода. Куда там! Не положено, говорит!

- А людей бросать на произвол судьбы, положено? Где этот полковник?!.. – взревел, вскакивая, Леонов.

- Тихо ты, тихо! После драки кулаками не машут, а шило пьют… - успокоительно сказал Лях. – Мне до сих пор стыдно, что я ему говорил, этому полковнику. Сам, говорю, идешь докладывать, а твои люди загинаются на берегу среди фрицев… Замерзают в снегу и тому подобное…

- Нет, не так говорил Боря… Он такие маты складывал, что даже мне стыдно стало. Но полковник-молодец! Все понял и ушел в каюту. Правда, сказал, что еще поплатится командир катера за это своеволие…

- Ну, что, Боря? Я твой должник! Ну что, комиссар, есть чего-нибудь, раз такое дело? – уже успокоившись, чувствуя навалившуюся усталость, спросил Леонов.

- Понял, Виктор, понял!!! Извини!!! Давайте по старому русскому обычаю помянем наших товарищей-героев, которые прославили и себя и отряд!!! – Дубровский начал открывать грелку.         В кармане у Агафонова нашелся стакан, видимо, уже катер проверил. Было видно, что Семен приложился к живительному напитку. Его сильно развезло… Комиссар наливал по пол-стакана каждому разведчику. Котелок с водой был один на всех. Его передавали как приз… Через пять минут на верхней палубе «морского охотника» не спал только комиссар отряда Дубровский и моряки, которые делали свое морское дело. На глазах комиссара стояли слезы, когда он оглядывал своих бойцов: израненых, обмороженных, но не побежденных. Все храпели так, что моряки, оборачиваясь, только посмеивались.

Старая полуторка остановилась у казармы. Разведчики прибыли для сдачи оружия перед отправкой в госпиталь. Несколько молодых разведчиков играют старым мячом в волейбол. Среди них – Поляков.

- Гляди, старшина! Это наш больной… Он, что нюх потерял, совсем оскотинел?... – Агафонов вне себя от ярости.

Он выпрыгивает из кузова полуторки. Несколько быстрых шагов. Практически без замаха, точный удар слева в подбородок. Поляков валится с ног, мяч катится под колеса полуторки.

- Скотина, гребанная!!! – Семен плюет на нокаутированного Полякова.

В наступившей тишине, все свидетели эпизода молча стоят и смотрят на катящийся мяч… Агафонов пинает ногой в живот лежащего Полякова.

- Старшина, мне кажется, что этой твари в отряде быть не должно…

 

В землянке, которая была вырыта на Рыбачьем для рыбных схронов, происходит разбор действий отряда при штурме Могильного. Комиссар Дубровский (несмотря на ранение, он остался в строю) со свойственной ему обстоятельностью разбирает итоги минувшего боя. После разбора Леонов подошел к комиссару и сказал, что разведчики осуждают поступок Жданова, хотя понимают, чем был вызван этот акт самоубийства.

- А вот с Киселевым получилось нехорошо! – признался Леонов. – Киселев потом отчаянно дрался, погиб в рукопашной схватке. А я его обозвал трусом. Сгоряча, конечно! Но, поверьте, тогда я иначе не мог. А теперь как-то совестно, не по-человечьи как-то…

- Между прочим, - сказал комиссар, - когда у дивизионного комиссара зашла речь о бое на Могильном, он напомнил всем нам, офицерам, о чувстве ответственности командира за своих подчиненных. Он не назвал твоей фамилии, но, поверь, Виктор, - впервые он назвал Виктора по имени, - он имел в виду и тебя. В положительном смысле… В конечном счете, - тут Василий Михайлович подсел поближе и заговорил доверительным тоном, - что, в конечном счете, главное в боевой жизни офицера? А то, что он отвечает головой за вверенных ему людей. Это очень почетное доверие, очень большая ответственность. Тебе, Виктор, это сейчас особенно важно запомнить. Почему? Скоро узнаешь… Так вот, на войне не без жертв. Не тот офицер хорош, который думает лишь о том, как бы сберечь жизнь солдата, моряка. Нашему бойцу опекун не нужен. Но пустая, бесцельная смерть солдата всегда остается на совести командира.

Леонов насторожился. Комиссар пристально смотрел на него, точно хотел убедиться, что Виктор его понимает, потом продолжал:

- Вот Макар Бабиков. Молодой разведчик, новичок. А каков?.. Нет, ты скажи, зачем Бабиков полез к Кашутину? Полез добровольно, рискуя жизнью? Отличиться захотел? Парень он неглупый, понимает, что так не отличаются. Макар знал о твоей дружбе с Василием и боялся, как бы сгоряча ты не кинулся к Кашутину. Разведчик Бабиков оберегал твою жизнь. Коммунист Бабиков не мог допустить, чтобы там, на Могильном, командир вышел из строя. И он переборол страх, сам пополз к Кашутину. Это – святое чувство!!! Это -  дорогого стоит!!! А Жданов и Киселев испугались только за себя. Понимаешь, только за себя!!! Как бы им не попасться в лапы егерей. Хорошо, что Киселев потом осознал свой проступок… А ты – командир! Ты в ответе за всех ребят! За весь бой! Пока моряк живет – он сражается… А раз сражается, то может, должен победить!!! С этой меркой мы, командиры, да и все разведчики оценили твой поступок.

- Мне не удается никак понять, почему в бою некоторые ребята могут превзойти и себя и врага, и тех, кто в тренировках лучше их. А лучшие в тренировках, никак не могут превзойти ни себя, ни врага именно в бою?! Почему, почему, почему??? Ведь некоторые и сильнее, и жестче, и физические данные мощнее, но когда дело доходит до смертельного боя – все становится с ног на голову.

- Это происходит потому, что когда дело доходит до боя – здесь проявляется то воспитание и мера ответственности, какая есть у каждого советского человека. Они готовы терпеть любые сложности, трудности, но они понимают, для чего это необходимо! А другие, даже более лучшие, как ты говоришь, не имеют этого воспитания, не имеют чувства ответственности и в решающие моменты могут сойти с дистанции, выйти из боя, не проявить своих лучших качеств. Это ведь легко объяснимо, правда? Хотя не обязательно, что так бывает всегда, но вполне можно принять за объяснение… Как ты думаешь???

- Возможно, возможно… - задумчиво проговорил Леонов. – Но вот Агафонов, например, бьется умело, не трус. Но вот о чувстве советского патриотизма он, по-моему, не догадывается.

- Возможно, у него, как у многих других, есть свои особые причины сражаться с гансами. Побеждать их в бою, наслаждаться чувством победителя – это чувство живет во многих мужчинах издавна. Вот в том то и заслуга командира – понять и разобраться в людях, причинах, заставляющих воевать, совершать подвиги, бежать с поля боя, совершать самоубийства… Тогда такое подразделение будет практически непобедимо врагом! Значит так, слушай команду: пока командира нет, он ранен и находится на излечении, ты принимаешь командование отрядом. Сегодня вечером ты все поймешь сам, потому что вечером сегодня в столовой состоится награждение героев.

В тот же день вечером разведчики собрались в столовой, где за накрытым красным сукном столом сидели старшие офицеры флота. Прозвучала команда: «Встать, смирно!» - и в торжественном молчании слушали все приказ о посмертном награждении товарищей – разведчиков.

 Потом стали вызывать к столу присутствующих.

- Старшина второй статьи Агафонов Семен Михайлович!

Семен строевым, не очень уверенным шагом подходит к столу. Докладывает о прибытии. Получив награду, поворачивается к залу и пытается торжественно произнести: «Служу Советскому Союзу!»

Голос осекся, он что-то нечленораздельное прохрипел. На глазах слезы. Семен возвращается на место.

- Ей богу, лучше в тыл сходить лишний раз, чем перед начальством кукарекать!

 Кто–то из офицеров управления разведки флота наклоняется и говорит что-то на ухо контр-адмиралу. ЧВС смотрит на Агафонова, переводит взгляд на Дубровского, Леонова. Качает головой…

- Старшина первой статьи Бабиков Макар Андреевич!

Макар подходит к ЧВСу, получает из его рук орден, хочет что-то сказать, но, должно быть, радость в груди так клокочет, что, смущенный и счастливый, Макар молчит.

- Старшина второй статьи Барышев Павел Сергеевич!

Может быть, Барышев скажет речь? Он за словом в карман не полезет. Барышев долго держит в руках орден Красного Знамени, чего-то ждет, потом решительно поворачивается к контр-адмиралу и произносит:

- Служу Советскому Союзу!

Ордена получают Баринов, Каштанов, Курносенко. Леонова вызывают последним. Дубровский провожает старшину к столу многозначительным взглядом. Да и сам контр-адмирал, пожимая руку, тихо говорит:

- Скажи, Леонов, это сейчас нужно…

Командир молчит секунду, собирается с мыслями…

- Мы выиграли тяжелый бой. Мы разгромили опорный пункт на Могильном и истребили много врагов. Нас сейчас поздравляют, как именинников. Но там, на Могильном, мы оставили своих товарищей. И были среди них храбрейшие в отряде. Вот ведь как получается! Был среди нас разведчик по прозвищу Рыжик, маленький, с виду незаметный… И кто бы мог подумать, что окажется он таким стойким в неравной схватке с егерями? А Рыжечкин один прикрывал наш фланг и дрался, пока сердце билось. Пока руки сжимали автомат! Трупами многих своих егерей расплатился Гитлер за смерть Рыжечкина, за нашего маленького Рыжика… Мы похоронили его там, на Могильном, и продолжили сражаться.

Стало трудно говорить, горло сжалось. Казалось, еще слово и слезы польются сами…

- Вот я, товарищи, очень волнуюсь сейчас. Не могу говорить, но вспоминаю Рыжика: он был очень спокоен, когда завещал нам сражаться до самой победы. Он, может, и просил умыться перед смертью только для того, чтобы мы поняли: там. На Могильном, ничего страшного в его гибели нет. Вот я, старший матрос, Рыжечкин, свое дело сделал, выполнил, как мог, свой матросский долг. А вы, братцы, прощайте и воюйте до самой победы!

- Товарищи! – голос Леонова окреп. – Вспомним, товарищи, слова из той песни, которую любил петь Ленин. Мы были еще детьми, кое-кого из нас и на свете еще не было, а Ленин уже произносил эти слова. И пусть сейчас они звучат для нас как наказ погибших друзей, как призыв нашей партии, нашей Родины: «Не плачьте над трупами павших борцов… Несите их знамя вперед!»

Через некоторое время, когда многие вышли покурить, к Леонову подходит ЧВС и в присутствии старших офицеров говорит:

- Комфлотом просил передать вам личную благодарность за мужество, за честное исполнение своего воинского долга. Весь флот будет знать о подвигах отряда… - он замолчал. -Ходатайствуют, Леонов, о присвоении вам звания младшего лейтенанта. После ряда боев, а особенно после рейда на Могильный, я убежден, что вы заслужили это звание. Быть вам, Леонов, офицером!

Леонов растерян, не может сообразить, что к чему. Не готов был совершенно к такому повороту разведчик. Через секунду выпалил:

- Товарищ дивизионный комиссар, это произошло из-за того, что не были оттренированы силы сводного отряда. Мы боимся друг друга. Не знаем, что можно ждать от соседа. Группа майора Боровикова выполнила задачу полностью. Потери были небольшие… Почему? Я считаю, потому как были из одного подразделения… - он замолчал.

ЧВС понимающе усмехнулся.

- Я оправдаю доверие старших товарищей. Делом докажу, что вы не ошиблись, принимая меня в свою семью. Служу Советскому Союзу! – неожиданно нашелся Виктор.

- Конечно, служишь ты, Леонов, Советскому Союзу, но есть за тобой кое-какие грешки! – через полчаса подошел ЧВС к будущему офицеру. – Почему Агафонов был представлен к ордену Красного Знамени? Он ведь был судим – воспользовался моментом, Леонов? Сделал под шумок реляцию?

- Товарищ контр-адмирал! Семен Агафонов – настоящий герой! Спросите любого разведчика – он гору трупов оставил за собой в рукопашной, он бросился на пулеметы без раздумий, он был назначен ответственным за склад боепитания, товарищ контр-адмирал!

- Не понял! – удивился ЧВС.

- Когда у нас осталось три патрона и ножи, то именно Агафонову было поручено распорядиться этим боезапасом и захватить оружие у егерей. Мне кажется, товарищ контр-адмирал, когда человеку доверяют последнее – это о многом говорит. И никто, слышите, никто из разведчиков не оспорил моего решения. И Семен, я уверен, все сделал бы до последнего вздоха, но добыл бы оружие… А к слову сказать, реляции не я делал – мне по должности не положено! – хитро сощурившись, продолжал Леонов.

- Ну, если вы так ему доверяете, то ладно! Но, Леонов, вы будете еще два года младшим лейтенантом ходить, пока не отработаете это нарушение. Мы не должны совершать такие ошибки: сначала судим, а потом – награждаем! Я помню, как вы с Инзарцевым его защищали! Тогда вам поверили… Пошли навстречу… Товарищ Сталин не одобрил бы такого решения, имейте ввиду. А оперуполномоченных у нас сегодня… - трое присутствуют на этом собрании. Как они могут посмотреть на это решение командующего?

Наступило неловкое молчание.

- Ну, ладно! Будем надеяться на лучшее! Итак, большому кораблю – большое плавание, бывалым разведчикам – дальние походы…

И после небольшой паузы:

- Не так, чтоб очень дальние, но берег норвежского полуострова Варангер надо взять под полный контроль. Не отдельные, пусть даже успешные вылазки, а полный, всеобъемлющий, постоянный контоль. Скоро ваш замполит будет переведен в другую часть – вот вы, Леонов, его и замените… Еще придадим вам специалистов по норгам – и тогда все станет на свои места. Будете готовить разведчиков тому, что умеете сами: морским походам, ведению разведки на дальних коммуникациях противника, дерзким рейдам в далеком тылу, высадке с катеров, самолетов, подводных лодок, языку вероятного противника… Наши подводники набрали ход, авиация растет, требует наведения на противника. Короче говоря, Леонов, пора вам становиться глазами и ушами сил флота! Как считаешь? Пора нам перехватывать инициативу у противника, слышите, Леонов?

- Так точно! Давно пора! – радостно и без колебаний согласился Леонов.

Стоит строй разведчиков. Все построены перед казармой. Уже холодно, но всем тепло. Провожают замполита. Дубровский проходит вдоль строя и обнимает каждого разведчика. Он не говорит ни слова – все уже сказано. Прижав на секунду Барышева, он шепчет: «Братья, братцы…»

Перед строем разведчиков стоит контр-адмирал Николаев и держит в руках лист бумаги. Обняв последнего разведчика, Дубровский становится рядом с ним.

- Доведите приказ командующего флотом…

- … присвоить воинское звание, – после паузы Дубровский оглядел строй, - младший лейтенант! – звучит перед строем.

Стрельбище. Идет тренировка полным ходом. Разведчики по учебным местам отрабатывают приемы рукопашного боя. Агафонов показывает, как правильно метать ножи. Леонов показывает, как правильно уходить от удара штыком и сблизиться с противником. Больше всего матросов наблюдают за действиями замполита. Все давно знают, что Леонов самый умелый рукопашник. Каждый удар штыка или ножа, он завершает сближением с противником на дальность удара ножом или рукой.  Демонстрируется бой невооруженного с вооруженным. Лысенко показывает проход в ноги с ударом ножом в живот. Каштанов осматривает лыжи, Барышев отрабатывает удары по груше, показывая трем разведчикам правильное положение кулака при ударе. Разведчики работают в тельняшках – от них идет пар…

- Время боев – сегодня боксуем… - слышится команда Леонова.

 Разведчики выходят на импровизированный ринг: Агафонов против Барышева. Роста они почти одинакового, а вес разный. Худенький, ловкий и быстрый Барышев раньше учился в Ленинградском техникуме физкультуры, был одно время чемпионом Ленинграда среди юношей в весе мухи. И вот, натягивая перчатки, ему навстречу идет медлительный в движениях, но упорный в бою и совсем не чувствительный к ударам противника бывший кок Семен Агафонов.

Семен дразнит Павла:

- Эй, мухач, берегись! Я из тебя сейчас муху сделаю…

Барышев злится, а виду не подает. Обрушивает на Агафонова целую серию стремительных ударов, а сам нырками ускользает от его лобовых атак и радуется, когда вокруг кричат:

- Силен, Пашка! Лупи медведя онежского! Кусай, муха!

Все «болеют» за Барышева, опасаясь, как бы тот не прозевал и не попал под тяжелый, как свинчатка, кулак Семена Агафонова.

Особенно шумно и весело было вокруг качающейся доски, которую прозвали «трапом морского разведчика». Новичок в полном боевом снаряжении должен по такому ненадежному трапу пробежать с конца в конец. «Держись за воздух! Утонешь!» - кричат отчаянно балансирующему на таком «трапе» новичку. Когда он под общий хохот сваливается, то становится в строй «мокрых». Соревнуются разведчики отделениями. У кого меньше «мокрых» - тот и победил.

Леонов подходит к Манину – тот всех молодых пропускал через свое отделение.

- Морские разведчики ведут тяжелые бои. Полярный холод, штормы, арктические вьюги и метели, крутые скалы – ничто их не остановит! Хочешь быть в отряде – закаляйся: будь сильным и ловким.

Агафонов говорит Манину, командиру взвода новичков:

- Не знаю, Саша, как молодые покажут себя в бою, но сейчас мне с ними трудно по теории тягаться. Чертежи и топографию, фотодело и астрономию – все, дотошливые, знают! Со всякими там Медведицами, большими и малыми, запросто обращаются. Профессора! Куда нам, вологодским да онежским! Нет, Саша, я не шутя спрашиваю: как ими командовать?

- А по уставу! – спокойно и уверенно ответил Манин. – Ты знаешь, я рад, что мы начинаем Норвегию обрабатывать. Изрядно надоело бороздить ближние воды, или, «мотаться в Мотовском заливе». Хотя, конечно, учиться надо, чтобы соответствовать. Видишь, как Леонов это дело поставил – чуть что, сразу к ЧВСу: мол, нужен вот тот или вот этот. А послезавтра переезжаем на Рыбачий – отработка высадки десанта в какой то бухте будет отрабатываться…

- Да – а…. – протянул Семен и пошел совершенствовать свои знания.

Дежурный по отряду привел троих новичков. Те стоят и удивленно смотрят на происходящее.

- Куда мы попали? Это грозные разведчики или отряд флотских спортсменов? Какая то спортивная школа?

- Ты, брат, не торопись! У нас действительно есть лучшие спортсмены флота: по лыжам – Тихонов, по борьбе – Лысенко, по плаванию – Максимов и другие… Но это здесь, а в тылу врага эти спортсмены становятся уж-жасными разведчиками. Да такими, от одного упоминания о них, у врага все желание воевать отпадает напрочь! И ты, брат, через месяц должен стать таким – иначе тебе у нас не место… Ясно, салабоны! Пошли, познакомлю вас с нашим Сашком Маниным. Он любит, когда к нему мясо свежее приводят. Он это мясо быстро обжаривает… - это Харабрин встретил молодое пополнение.

Новички переглянулись. В их глазах было удивление.

Землянка на Рыбачьем: за столом командир отряда и замполит отряда Леонов.