Никандров добрался до берега залива. Уложил раненного.

    - Все, Саша, отходил я свое. Отбили мне мотыли. Не махать мне ими ни на лыжах, ни в походах, - с тоской сказал Абрамов.

    Никандров не ответил. Вспомнил, как Абрамову за победу в лыжной гонке на 15 км на празднике Севера, вручили красную шелковую рубаху. Как гордо шел в этой рубахе Борис перед тысячами мурманчан…

    - Ты, Боря, полежи, - Никандров пытался скрыть горечь, - там еще кто-то стонет. Покличу ребят, они помогут отнести тебя к катерам.

    Когда вернулся к Абрамову – тот лежал без сознания, жизнь его угасала.

А через две-три минуты егеря, лучше знавшие, в каком разведчики положении, опять пошли в атаку. Они решили покончить с разведчиками до наступления ночи. А разведчики твердо решили, что надо держаться до наступления ночи и при этом бережно расходовать каждый патрон, каждую гранату. Баш на баш, называется.

    Самая широкая часть мыса Могильного не превышает ста метров. Егеря точно определили расположение наших бойцов, и когда на левом фланге огонь ослабел, они воспользовались этим и стали просачиваться в лощину.

    Мины теперь рвутся только на левом фланге, откуда Рыжечкин продолжал стрелять. Друг Рыжечкина, Юрий Михеев, уверял Леонова, что эти короткие очереди из автомата неуверенные. Будто стреляет не Рыжечкин, а кто-то другой.

    - Может у него автомат заедает? Он там один!..

    Курносенко и Барышев побежали на помощь Рыжечкину.

    Когда и эта атака была отбита, Курносенко остался на левом фланге, а Барышев принес на руках смертельно раненого Рыжечкина. Осколки мины изуродовали лицо Зиновия. Еще раньше он был ранен в плечо, потом в голову. Положив автомат на камень, Рыжечкин стрелял одной рукой, несколько раз терял сознание. Короткие очереди, которые недавно слышали, вел уже еле живой моряк. Юрий Михеев расстегнул Рыжечкину куртку и зло стукнул по своей уже пустой фляге: воды ни у кого не было. Зиновий открыл глаза, узнал Михеева и как-то обычно, с потрясшей всех нас простотой сказал:

    - Нет воды… А мне бы, Юра, напиться и… умыться надо перед смертью.

    - Что ты! Рыжик!… - замахал на него руками Михеев. – Не говори так! – голос его оссекся.

    - Все, братцы! Живите, воюйте до самой победы. А мне водички бы…

    - Сейчас, сейчас, Рыжик!!!

    Юрий побежал к отвесной скале, где из-под камня чуть-чуть пробивалась вода. Скала была на виду у противника. Прячась за камень, Юрий протянул руку с пустой консервной банкой, в которую стала стекать тонкая струйка воды. Раздался одиночный выстрел снайпера. Юрий выронил банку, схватился за руку. Но не отполз. Он опять протянул руку, теперь уже правую, и прислонил банку к скале.

    Когда он вернулся с водой, Рыжечкин был уже мертв. Михеев обмыл его, и разведчики понесли Рыжика к глубокой расщелине скалы: там и похоронили, заложив вход большими камнями.

    Кто-то сзади застонал, обернувшись, разведчики увидели Уленкова, тащившего на спине раненого Шелавина.

    Пока разведчики делали перевязку раненому, Уленков наклонясь к Леонову прошептал:

    - У егерей в лощине два пулемета. Обложили нас, как волков. Два кольца…

    - Об этом знают только двое: ты и я. И чтобы ни одна живая душа в этом мире об этом не догадывалась! А теперь попытайся пробраться к берегу. Одному легче проскочить через лощину. Если доберешься до базы, расскажешь о нас. Ясна задача? Иди!..

    Небо прорезала красная ракета. По «пятачку» снова ударила вражеская артиллерия. Разведчики отнесли Шелавина в укрытие и заняли свои места. На этот раз налет был особенно длительным. Большие камни с треском лопались и рассыпались. Рядом с Бабиковым разорвались 4 мины, и маленького разведчика окутало дымом.

    - Жив? – крикнул ему Агафонов.

    - Вроде жив, - чертыхаясь, ответил Бабиков. – Как хорошо быть маленьким, а, Семен?

    - Вот, братишка!!! Хоть мы и недалеко от базы, а попали в такое пекло, куда и ты Макар, телят не гонял…

    - Виктор, подойди ко мне… - это Шелавин позвал Леонова. – Слушай, старшина! – превозмогая боль, младший лейтенант старался говорить спокойно, даже властно. – Вас тут с ранеными – одиннадцать. Я – не в счет… Так вот, если проскочить через эту лощину, которую мы утром пересекли? А?… Ты меня понял? Начнете спускаться – егеря кинутся за вами. А я тут как тут, привет, гансики! Все равно уж…

    Леонов тут не стерпел.

    - Младший лейтенант Шелавин, обидно, что вы так могли подумать о разведчиках и обо мне. Я им, конечно, ничего не скажу. Но группой командую я и …

    - Прости, Виктор, я думал… - дрогнувшим голосом перебил Леонова Шелавин. – Но надо же искать выход!

    - А это уже не выход. В лощине егеря установили 2 пулемета. Нет, нам только до ночи продержаться, а там …

    По оконечности мыса, по второму опорному пункту егерей, ударила наша артиллерия.

- Эх, перенести бы огонь с батарей Рыбачьего через наши головы к перешейку мыса! – подняв голову, размышляет вслух Леонов. – Ни рации тебе… Ни флажками нельзя корректировку ввести… Оставшимися ракетницами показать направление огня нашей артиллерии! - не надеясь на удачу, приказал Леонов.

Полетели красные ракеты.

Артиллеристам с Рыбачьего трудно было определить, кому какой сигнал принадлежит:

- Комбат, видишь, какие то ракеты шмаляют на другом берегу? – спрашивает один из наводчиков.

- Вижу - не слепой. Наших там уже нет давно. Еще утром выскочили. Теперь по плану мы должны обработать именно этот опорник. Конечно, без корректировщика это почти пустая затея. А ракеты фрицы пускают – пытаются нас с толку сбить… - уверенно ответил командир батареи.

 Разрывы снарядов приближались к «пятачку», практически накрыли его. Но артналет внезапно прекратился.

    - Есть бог на свете, все-таки! – проговорил Уленков.

    - Ты и бога вспомнил, гармонь удалая! Почему не пробился? – уже тише спросил Леонов.

    - А там никак не пройти, везде фрицы! Надо ночи ждать!

    Огонь открыли немецкие батареи.

    - Они чего – друг перед другом выешкиваются, а? – закричал Уленков. – Неужели на том берегу никто понять не может, что здесь творится! Ослепли наши артиллеристы, видно. Куда молотят они – если и немцы по нашему месту шуруют?

    - Братцы, егеря с тыла лезут!!! – доложил Бабиков, наблюдавший за перешейком. – По-моему, они обурели в камень!!! – с негодованием продолжил Макар.

    - Ребята, да они же пьяные в хлам! – психическая атака прибывших из Титовки пьяных егерей уже не могла испугать горстку разведчиков. – Бить одиночными, беречь патроны! За каждый промах по еблу буду отвешивать! Кто не понял, бля! Это мы уже в кино видели! Помните, Чапая смотрели? – заорал неистово Леонов, чтобы заставить вздрогнуть разведчиков.

    Через несколько минут психическая атака была завершена практически полным истреблением егерей. Некоторые немцы были живы, но подняться уже не могли. Боеприпасы оказались на исходе.

    Полдень миновал. Разведчики сидели за скалой и ждали наступления ночи.

    - Нас немного, но если мы прорвемся вниз, то в камнях мы можем зашхериться. Ночью легче пробраться в ущелье, скрыться от гансов, вынести раненого! – то ли спрашивает, то ли утверждает Леонов в беседе с Агафоновым.

    Тот сидит на камне и, казалось, беззаботно болтает ногами.

    - Мне интересно, как бы ты нас по еблу угощал за промахи! – хохоча, спрашивает Семен. – Как подумаю, хохот разбирает! Представлю: идут гансы, а сзади Леонов с блокнотом делает подсчет промахов. Цирк, кино – додумался же!!!

    - Да это я, что в голову первое пришло, брякнул! Чтобы ребят отвлечь от этих психов! – улыбаясь, отвечал Виктор.

    Только самый молодой среди разведчиков, Николай Жданов, стройный красивый матрос, который до этого держался молодцом, вдруг загрустил и поник головой.

    - Эй, моряк, красивый сам собою! Не дрейфь! – хлопнул его по плечу Семен Агафонов. Тот дернул плечом, отбрасывая руку.

    - Все! Песенка спета… Нам отсюда не выбраться…, - в сердцах сказал он.

    - Дура, чего мелешь?! – набросился на него Агафонов.

    Жданов вспылил, побледнел, резко ответил:

    - Николай Жданов живым врагу в руки не дастся! Понял!?

    - Ясное море, закон такой знаем!!! – примирительно заявил Семен. – Только я вот про это не думаю – я уже для себя все решил: мне с собою надо побольше этого брата накрошить. На том свете мне чтобы скучно не было. А как получится, так получится… Но, советую тебе подумать над моим предложением. Это очень сильно успокаивает меня. Каждый фриц, которому я прикрыл очи – это моя индульгенчия….

    - Чего-чего??? Какая такая индульгенчия? Семен, объясни???

    - Я и сам не знаю! Но слово мне нравится – хорошее такое слово… От него на душе теплеет, бля… - Семен с надеждой посмотрел на небо. Его мысли были уже далеко от этого места.

    Хотел спросить что-то Жданов, даже наклонился вперед, но не задал он никакого вопроса. Увидел он, что Семена волнует совсем другое.

    - Ему хорошо, он для себя уже все решил, скотина! А я как же? Я же не такой? У меня мама, отец болеет, сестра младшая еще школьница… Им, этим разведчикам, на все наплевать! Им только бы брюхо набить, да про баб потрещать, да водки или браги хлебануть… А я не хочу умирать - я хочу жить!!! Они про все забыли… Они забыли, что есть на свете цветы, музыка, счастье, любовь… Сволочи, все сволочи… Немцы, гансы, наши – все сволочи… Гады… - слезы катились из глаз Николая.

Ему до смерти было жалко себя. 

Солнце уже на половину скрылось за горой. Исчезли длинные тени, причудливо тянувшиеся от скал, сгущались сумерки. Разведчики готовятся к прорыву.

- Нужны 5 добровольцев для того, чтобы пробить брешь в обороне гансов, 3 человека будут прикрывать отход, а двое легкораненых будут нести Шелавина.

- Егеря рядом! – раздался голос Алексея Каштанова.

- Откуда ты взял?

- Я был у Курносенко на левом фланге. Мы слышали, как офицеры чехвостили солдат и кричали: «Кто повернет назад – будет расстрелян! Русских надо уничтожить до наступления темноты!!!»

Каштанов знал немецкий язык – поэтому ему можно было верить. Это был проверенный боец, который неоднократно отличался в боях.

С неистовыми криками «аля-ля», цепляясь за камни, егеря упорно лезли вверх. Теперь редкий огонь разведчиков уже не мог их остановить.

- Кончились патроны! – крикнул Бабиков.

- У меня пусто, ребята! – тревожно откликнулся Барышев, отползая назад.

- Мужики, у меня – кранты! Отвоевался! – это голос Михаила Колосова. – Только автомат дымится – буду гансу бородавки прижигать! – продолжил он.

Егеря втаскивали пулемет на гребень «пятачка». Шелавин поднялся на колени и дрожащей рукой поднял пистолет.

Наступил критический момент боя. Все решала секунда.

- Всем ко мне!!! – громко скомандовал Леонов. Шелавин опустил пистолет, огляделся.

- Братцы, все – конец!!! Наши не пляшут! – послышался надрывный крик Николая Жданова.

Не успел никто понять, что происходит, как он выдернул чеку из гранаты, прижал ее к груди и лег лицом к земле. Взрывом его грудную клетку разметало на ошметки и оторвало кисти рук. Так и лежал он: на перевернутой плащ-палатке, с дымящимися внутренностями и оторванными кистями.  Жуткая картина.

- Прощайте, товарищи!!!…

Это уже матрос Киселев, подбежавший к трупу Жданова, рванул кольцо зажатой в руке «лимонки» и медленно стал опускаться на колени.

- Корешман, прекращай! – как-то буднично произнес Леонов, поднимая автомат. А потом зло, отрывисто:

- Трус! Застрелю! Бросай гранату, с-сука!..

Киселев бросил гранату в сторону егерей, и всем сразу стало легче. Это был сигнал к атаке. Люди ждали команды…

Вдруг немного в стороне раздался голос Миши Колосова:

- Эй, бляди, я – сдаюсь! – Колосов поднялся во весь рост, на глазах у егерей забросил свой автомат в кусты, поднял руки и пошел навстречу противнику. Егеря, вскочив, бросились к безоружному разведчику, пытаясь захватить его в плен.

- Аля-ля! Русс!!! Сдафайс!!! Хенде, хох!!! Хох!!! – орали гитлеровцы, приближаясь к Михаилу.

Вот уже десять метров разделяет врагов. Рыжий, долговязый немец вплотную приблизился к Колосову, слегка ткнул его штыком винтовки в живот. Что-то сказал ему на немецком. Колосов обернулся на мгновение и посмотрел на разведчиков. Немец со смехом обернулся и посмотрел на  своих…

- Всем, внимание!!! Смотреть в оба!!! Это дурочка пошла!!! – крикнул Леонов разведчикам.

Вдруг сбоку ударили три автомата. Несколько немцев упали, остальные были ошарашены. Внимание немцев ослабло на мгновение.

«Кто-то из наших жив еще!» - успел подумать Леонов.

Внезапно, сбив левой рукой винтовку, Колосов нанес немцу жестокий удар кулаком справа в висок, в аккурат под каску. Егерь без звука рухнул на землю в глубоком нокауте. Винтовка фашиста оказалась в руках у Колосова, теперь он был вновь вооружен, и, главное, находился практически в окружении егерей.

- Агафонов – уничтожим пулеметы! Курносенко, Бабиков – прикрыть отход. Остальным - к Мишке!!! Раненым держать оборону возле Шелавина!!! – не крикнул – заорал Леонов. Разведчики рванули.

Фашисты не могли стрелять по Михаилу, чтобы не попасть в своих. Не теряя темпа, Колосов бросился на ближних немцев и ударами штыка по артериям, зарезал двух здоровенных детин. Несколько немцев ринулись на Михаила. Завертелось, закрутилось смертельное колесо рукопашной. Еще двое фашистов упали под ударами Колосова. Но вражеский штык после отбива угодил Михаилу в правое бедро.

- А-а-а!!! – заревел Колосов и коротким ударом приклада в лицо поразил ранившего его егеря.

Оба свалились на землю. Следующих двух фашистов разведчик сразил с земли выстрелами трофейной винтовки. Один из фашистов подскочил к лежащему на земле Михаилу и попытался ударом штыка пригвоздить его к земле. Однако, Михаил отпрянул от врага и штык вместо груди ударил в руку. Ударом с земли штыком  в живот левой рукой Колосов прикончил и этого врага. Штык вошел в тело с характерным хрустом в два приема. Немец в агонии навалился на винтовку – Колосов вскочил с земли и выхватил из ослабевших рук противника уже его оружие.

- Миша, справа – справа!!! – кто-то закричал, но немец успел ударить штыком. Чудом Михаилу удалось увернуться от смертельного удара в шею, но штык задел лицо. Хромая, он отскочил на несколько метров в сторону и упал без сил, обливаясь кровью. В этот момент в гущу врагов ворвались подоспевшие разведчики. Бабиков ударом приклада сзади убил ранившего Михаила фашиста. Егеря стали бросать винтовки и автоматы и бежать за валуны.

- Мишка, ты восьмерых вальнул, слышишь - восьмерых. Дай я тебя перевяжу хоть чуть-чуть, герой!!! – кричит в ухо Колосову Бабиков, разрывая перевязочный пакет.

- Ну че, Семен! Двум смертям не бывать… Где наша не пропадала?! Там - впереди пулеметчики! Я их из ППШ приглажу… У меня еще полдиска патронов,  а ты гранатой… Пробуем замесить козлов! Как Мишка!!!

- Классный план! Лабаем  по-скорому! Пошел, Виктор!

Леонов вскакивает на ноги, из автомата начинает от живота поливать две немецкие каски, которые шевелились у пулемета. Пули секут камни. Немцы падают, прячась. Агафонов в этот момент бросает туда гранату и еще до взрыва подбегает к укрытию пулеметчиков. Взрыв, но на секунду раньше Семен уже бросился на землю.

- Сюда, старшина! Скорее, бля… - Агафонов вскочил на камень и бросился на врагов сверху. Кто-то из фашистов, подняв после взрыва гранаты голову, успел выпустить короткую очередь.

«Погиб Семен», - с горечью пронеслось в голове Леонова, но он, волоча раненную ногу, бросился за камень.

Агафонов катался по земле в объятиях трех здоровенных фашистов, четвертый был убит. Он едва успевал уворачиваться от ударов немецких кинжалов.

Два одиночных выстрела, удар приклада и этих немцев больше нет.

- Ствол погнуло взрывом, гадский папа! Тьфу, ты! - это кричит Агафонов, держа в руках пулемет.

- Парни, за мной! – крикнул Леонов.

Бабиков, Михеев, Каштанов атаковали чуть справа, прокладывая себе дорогу гранатами, метая их по очереди, не давая фрицам опомниться. Наскоро перевязанный, обессилено хромающий, Колосов добивал их прикладом и ножом. При этом он приговаривал:

- Гады, какие же вы, гады!!!

 За ними Барышев и Баринов несли на плащ-палатке раненого Шелавина.

Слева раздались автоматные очереди. Это Шерстобитов и Кардэ начали поливать из укрытия.

- Далеко, бля… Вы, что!... Бросьте их, давай к нам!..– что есть силы заорал Леонов.

Но было поздно. Израсходавав остатки боезапаса, моряки поднялись во весь рост и с пением: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», - пошли в атаку на врага. Несколько вражеских очередей прервали эту последнюю безрассудную атаку.

- Что же вы??? Да как же можно было так глупо умирать, ребята?! – Леонов осматривался вокруг.

Разведчики прорвали внутреннее кольцо блокады. В руках уже было оружие, хоть и немецкое, но – оружие!

Мыс остался позади. Но было еще одно, внешнее кольцо. Их путь лежал через простреливаемую лощину. Легко ранило Агафонова, Барышева, Каштанова.

- Такой расклад, как у медиков! Называется – сдача крови, в натуре! – ругается Семен Агафонов, глядя на свою рану и на раны Колосова.

 Выход к лощине преграждал, неумолимо строчивший из блиндажа, пулемет. Егеря пускали ракеты. Совсем нет вариантов проскочить незамеченными. И тут выступает вперед Юрий Михеев.

- Старшина, прикажите приготовить мне связку гранат. Я ведь в левую руку ранен! А правая то - рабочая! Мне еще после войны честь села по городкам защищать придется. Биты метать не только ум нужен –  мне правую никак нельзя потерять…

Он поднимает правую руку, трясет ее, показывая, что она у него не болит.

- Я справлю тризну по Рыжику! – Михеев это произносит так, что ему отказать невозможно. – Он ведь моим другом был, вы его просто не знали! Он для вас просто Рыжик! А ведь вспомните, как он воевал, а как умирал!!! Да знали бы вы, как он мечтал, что будет после войны! Все просил меня научить его в городки играть… А я вот… Не успел… - голос Михеева срывался на плач.

- Каштан, помоги! Ребята у кого еще есть гранаты? Все Михею! – заорал Леонов, пытаясь прервать монолог Юрия.

Выхода другого нет - надо делать! Лучший гранатометчик отряда первым заявил свое право пойти на уничтожение вражеского блиндажа, о праве лучшего друга Рыжика отомстить за его смерть.

- Юра, держи! Нетяжелая? – заботливо, будто о сумке с продуктами, спрашивает Каштанов.

- Годится! В самый раз! - Юрий Михеев пополз со связкой гранат.

Распластавшись на камнях, метр за метром приближался он к блиндажу. Вспыхнет в небе ракета – Михеев замирает, гаснет свет – он опять ползет. И все же его замечают егеря, открывают огонь… По тому, как он дернулся, стало ясно, что его снова ранило.

Слышен хлопок ракетницы, и синий мерцающий свет озаряет лощину и приникшую к валуну фигуру разведчика. И вдруг,  Юрий побежал. Волоча ногу, он бежит вперед, потом припадает на правое колено, замахивается и сильно кидает связку гранат. Она еще в воздухе, а гранатометчик уже свалился набок, сраженный пулеметной очередью. Взрыв блиндажа отозвался многократным эхом, как салют Михееву, Рыжику, всем разведчикам… Так салютовал живым, последний из погибших на Могильном.

Вдруг в стороне раздались несколько разрозненных автоматных очередей.

«Неужели еще кто-то из наших подает признаки жизни?» - вновь подумал Виктор.

Лощину преодолевали спокойно. Потом повернули в сторону моря. Немцы не должны пойти сюда, у моря их ожидало спасение.

Их было восемь. Два здоровых, шестеро раненых.

Над мысом Могильный установилась зловещая тишина. Разведчики уходят все дальше, а погоня продолжается буквально по пятам – слышны немецкие фразы, ругань.

- Держи правее в ущелье, там лучше можно спрятаться! Егеря, боясь засады, зассут заходить в ущелье! – это Агафонов направляет движение разведчиков.

 Егеря знают, что разведчиков не много, что они обессилели, что у них нет патронов.

 Леонов идет первым хромая, позади, на плечах Бабикова, тихо стонет Шелавин. Макару тяжело, скорость замедляется. Последним идет с оголенным немецким штыком Агафонов. В правой руке у него немецкий пистолет на боевом взводе. В магазине три патрона – это весь боезапас отряда.

- Семен, эти три снаряда должны уложить кучу фрицев, другого не дано! Все патроны по фашистам, всем понятно? Хватит нам одного Николая… Вон, ребята погибли не за грош!!! Ну, кто же так делает? Надо же было вместе работать по гансу. Вместе можно было создать более плотный огонь, более мощный штыковой удар… Шерстобитов и Кардэ просто потеряли голову в этом жестоком бою.

- Да ясно мне, пацаны! Имейте ввиду, если будет можно, то я дурочку сваляю перед гансами! Сдаваться начну! Глядишь, удастся автомат – другой, третий прихватить! – весело отвечает Агафонов.

Тем временем начался снегопад. Снег повалил не на шутку.

- Это хорошо, что снег посыпал, егерям будет не легче нас найти! – через воспаленные губы шепчет Шелавин, облизываясь.

- Ребята, к берегу ворочайте! Левее-левее, - надрывным шепотом кричит Леонов. – Запорошенные снегом тундра и скалы – наши союзники!

Разведчики вышли тем временем из ущелья, спустились с кручи и забрались в прибрежные кустарники. Глубокая черная ночь, только снег валит так, что разведчиков едва видно.

- Вот бы патронов сыпанул, боже, так как снега! – молит небо Агафонов, глядя вверх. – Да жрачки чуток! Я так и молитву бы выучил какую-нибудь.

- Тебе уже и так пора учить, Семен! Потому как ты живой из такой переделки вышел, ясно! – зло ругается Курносенко.

- Еще не вышел, пока! Как только выйду, так обязательно выучу!!! Зуб даю… – примирительно шепотом предложил закончить разговор Агафонов. Он сильно с хрустом зевнул.

Разведчики идут на последнем издыхании. То один, то другой падают, встают. Идут дальше. Колени подгибаются, всех клонит в сон. Только споткнувшись о камень, хворостину или корневище, то один, то другой вздрагивают и просыпаются.

Агафонов идет – его сильно пошатывает. Он на ходу медленно закрывает глаза и ноги отворачивают в сторону. Он идет вправо к морю.

- Всем ложиться под снег, ноги друган другану под куртку и обниматься, как в месяц медовый! Кому непонятно? Будем зимовать до утра! Вышли вроде правильно, где-то здесь катер должен быть… Никому не шевелиться, даже не дышать!!! Чуть-чуть померзнем, но это лучше, чем гансы нас жарить на огне начнут, еще до чертей! Семен, ты где?

В ответ тишина.

- Семен, хорош шутки шутить! Ты где, чертило? – громко кричит Леонов. – Ребята, надо Агафона искать. Видать заснул по дороге. Может быть, лежит и видит блаженные сны?

Несколько разведчиков возвращаются для поисков Агафонова. Сил искать уже не остается. Они возвращаются без результатов.

Разведчики укладываются, обнимаются, прикрываясь плащ-накидками.

…Проходит час-другой-третий. Разведчики начинают остывать, кое-кого прихватывает судорога. Кто-то после таких испытаний спит, будто бы  не понимая, что происходит на самом деле.

- Что ж теперь делать? Что делать? Я так больше не могу… Я, как горбун из «Собора Парижской Богоматери», лежу со скрюченными ногами и руками. Еще немного и я обделаюсь… Ребята, помогите!!! – это Павел Барышев завывая, плачет.

Бабиков стал разминать Павла и растирать:

- Ты плачь, Паша, плачь - только не кричи!!! Хочешь обделаться – обделайся! Теплее будет!.. Честно!.. Как только я захочу – составлю компанию…  Мы все жить хотим – не только ты!!! Егеря рядом!!! Понимаешь? Уже три раза проходили, чуть не наступали!!! Хорошо, что снег нас накрыл, а то бы уже было тебе, Паша, очень не до бумажки…  Грешил же ты в жизни, наверное?

- Нет, не грешил!!! Честно!!!

- Вот и сейчас молчи! А то придется тебе на душу такой грех за нас за всех взять, что будешь вариться очень долго! Молчи, Пашка, прошу, молчи!!! Вон Миша Колосов, настоящий герой, лежит и только моргает!!! Водка есть у кого-нибудь, Пашка замерзает – греть его пора.

Колосов приоткрыл глаза, усмехнулся, хотел что-то сказать, но сил не хватило.