СНЕЙК-РИВЕР: ГЛАВА 2

Континентальный водораздел проходит через северо-запад Вайоминга, а чуть ниже Йеллоустонского национального парка расположен водоем под названием Поток Двух Океанов.Там, где ручьи расходятся, потоки текут в противоположных направлениях, к двум океанам, давшим им имена.

Атлантический Поток впадает в реки Йеллоустоун, Миссури и Миссисипи, а затем впадает в Мексиканский залив, более чем в трех тысячах миль от своего истока.

Тихоокеанский Поток впадает в Снейк-Ривер, которая протекает через Айдахо к Орегону, затем поворачивает вверх вдоль границы штата, а затем снова поворачивает на запад, к Вашингтону и Тихому океану.

Тропа приведет вас к тому самому месту, где два потока расходятся. Вы можете наклониться, опустить руки в холодную бурлящую воду. Поверните их в одну сторону, и эти воды потекут в один из океанов. Поверните их еще немного, и воды окажутся на расстоянии трех часовых поясов.

Это была та часть страны, в которую мы переехали, когда COVID-19 сбил мир с его оси. Мы с Кортни уже много лет говорили о том, чтобы найти себе новый дом. Мы искали в Нэшвилле, но Нэшвилл был слишком далеко. Мы искали в Вегасе, но это было до того, как мы узнали, что у нас будет ребенок — Вегас был неподходящим местом, чтобы растить там нашу малышку. После Стадионного Тура мы собирались посмотреть еще раз. Затем тур был отложен, в Лос-Анджелес ввели локдаун, а из-за COVID-19 он все меньше и меньше походил на то место, где нам хотелось находиться.

Однажды утром Кортни прошептала мне: «Я хочу твое непредвзятое мнение».

Обычно я упираюсь руками и ногами, даже не слушая, что будет дальше.

На этот раз все, что Кортни должна была сказать, это: «Вайоминг».

Я сразу понял, что она была права.

В Вайоминге коров гораздо больше, чем людей. На местном уровне это не шутка, а всего лишь факт. Не считая Аляски, Вайоминг имеет самую низкую плотность населения среди всех американских штатов. Уже одно это делало его идеальным местом на время пандемии. Но Вайоминг все равно оказался для нас самым лучшим. Между хребтами Тетон и Грос-Вентр раскинулась суровая, нетронутая и величественная природа, которую только можно себе вообразить. Как только мы туда добрались, я купил большой дизельный внедорожник. В офисе клерка округа Тетон забрали мое удостоверение личности и вернулись с набором автомобильных номеров, которые походили на местную версию «Добро пожаловать».

«Готов поспорить, Вам они понравятся», — сказал продавец.

И они мне понравились, как только я взглянул на цифры. Там было написано: «666».

Иногда я ездил в «Эйс Хардуор» или в магазин наживки и снастей в городе. Несмотря на то, что я был незнакомцем, никто не поднимал шумихи из-за моих черных как смоль волос и татуировок. Я забывался, разговаривая с настоящими людьми после недель локдауна в Лос-Анджелесе. Кортни могла написать мне, спустя несколько часов: «Ты где?».

«Я еду на ночную рыбалку».

Когда я возвращался домой, она спрашивала меня: «С кем ты рыбачил? Мы не пробыли здесь и месяца!»

Ну, я рыбачил с парнями, которых встретил в рыболовном магазине. Специалистами по рыбной ловле. Им было все равно, кто я такой. Они лишь заботились о том, что мы ловим, и о болтовне между этим делом.

Будучи в турне, моя группа проезжала через Вайоминг. Мы проезжали Монтану и Айдахо, Юту, Колорадо. Однажды мы отыграли в Канаде тур под названием «Разгар зимы», а зимой мы постоянно колесили по Канаде. Было жутко, безлюдно и невероятно красиво, но я не помню, чтобы когда-нибудь останавливался. Такая группа, как Мотли Крю, не может играть в маленьких городах. Как бы нам этого ни хотелось, беда с количеством. Мы должны играть в местах, где можем привлечь тысячи людей. В больших городах я брал блокнот и фотоаппарат и находил места, где люди испытывают нужду. Трущобы. Районы с высокой концентрацией наркоманов, проституток, иногда членов банд. Большинство людей, с которыми я разговаривал, разрешили мне сфотографировать их. Я слушал истории, погружался в материю, которая легла в основу моих песен. Это были мои корни. Места, где был я сам. Было важно поддерживать с ними связь. Но я так долго пробыл в больших городах, что мне потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть во всех красках, как родина не покинула меня. Снейк-Ривер, где я ловил рыбу, протекает мимо Твин-Фоллс и Джерома, штат Айдахо. Целую вечность тому назад я жил в обоих местах. Мы с дедушкой ловили в одной и той же реке лосося и радужную форель. Мы охотились у берегов, разбив лагерь у воды. Я оказался так далеко от Айдахо, и меня не было так долго — пролетела целая жизнь с тех пор, как я оглядывался назад, но теперь, когда я это сделал, я был поражен тем, насколько близким все это казалось.

Может быть, я и не уезжал так далеко.

***

Дом, который мы приобрели, выходит окнами на ущелье. Там, где земля опускается вниз, стада лосей выходят бродить и пастись. Когда-нибудь я сделаю там скамейку. Пока что, обойдусь камнем. Посижу минут десять или двадцать и забудусь, пока не зазвонит телефон. Когда я тянусь за ним, вид моей собственной руки пугает меня. Татуировки знакомы, но кожа — нет. Она тоньше, более морщинистая, полупрозрачная. Если оцарапаю костяшки пальцев, они заживают дольше. Когда я поднимаюсь, мои кости скрипят. Но если телефон не зазвонит, продолжу сидеть. Наблюдая за лосями, вспоминаю фермерские угодья и равнины Айдахо, простирающиеся далеко за горизонт. Я вспоминаю себя мальчонкой.

В тринадцать лет, дома, в двухместном трейлере моих бабушки c дедушкой, я слушал записи, присланные моим дядей из Лос-Анджелеса. Альбомы Wings, Sweet, April Wine и The Beach Boys. Песни на этих пластинках казались гораздо более живыми — более реальными — чем все, что мог предложить Джером. В городе был один светофор. Один кинотеатр. Один парк размером с почтовую марку, куда «плохие» ребятишки ходили курить.

Я не курил, не пил. Я видел наркотики — в какой-то степени я вырос среди них — но не с тех пор, как моя мать от меня избавилась. В городе я был новичком, осенью мне снова предстояло быть новеньким в школе. Когда наступало время обеда, я не знал, куда сесть. Я еще не был Никки Сиксом, я все еще был Фрэнки Феранна, а в Айдахо было не так уж много людей с гласными в конце имени.

Дни в Джероме тянулись и тянулись. Урожай рос, коров доили, а больше ничего и не происходило. Мир, о котором я слышал в тех песнях на пластинках моего дяди, двигался так стремительно, что я боялся отстать от него. Каждый вечер я просматривал фотографии, тексты песен и буклеты, ища подсказки, которые немедленно привели бы меня туда. Но утром я просыпался, и все было по-прежнему.

Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы сказал себе притормозить — хотя я знаю, что не стал бы слушать.

Вопрос: Что нужно, чтобы ты остановился?

Ответ: Пятьдесят лет и пандемия.

***

Мои старшие дети улетели в Вайоминг. У всех у них была своя жизнь, и они прибывали один за другим. Я встречал их в аэропорту, брал с собой в поход или на рыбалку. Когда они все были здесь, мы вместе готовили, вместе ужинали, вместе смотрели фильмы. В Калифорнии мы собирались на дни рождения и праздники. Но теперь мы были вместе целые недели. В новостях было так много страха и страданий, что это дополнительное время, которое нам было дано, казалось еще более ценным.

В те первые месяцы пандемии, когда наши внутренние часы вышли из строя странным образом, который мы не могли объяснить, мы рассуждали о времени как таковом. Было трудно вспомнить, где мы были прошлым летом, но лето, о котором мы давно позабыли, внезапно ожило в нашей памяти. Время от времени я ловил себя на том, что беру трубку, чтобы позвонить бабушке и дедушке. Годом раньше я не смог бы назвать вам этот номер. Теперь, по какой-то причине, я снова его помнил.

Конечно, Нона и Том теперь оба были мертвы. Оба моих родителя умерли. Дядя Дон, который присылал мне эти пластинки, когда я жил в Айдахо, умер незадолго до начала пандемии. Вторая жена Дона — сестра моей матери Шэрон — тоже покинула этот мир.

Из этих двух поколений только другая сестра моей мамы, Харлин, все еще была жива. Она и ее муж, мой дядя Боб, были моим последним мостом, ведущим к той части прошлого.

С другой стороны, у моей семьи не было вообще никого, о ком я мог бы задуматься. Мой сводный брат Рэнди. Много лет назад я узнал его номер и позвонил, чтобы расспросить о старике. Но я пережил и Рэнди.

Я подумал над тем, что он сказал мне: «Наш отец не был хорошим человеком».

В Лос-Анджелесе Кортни работала над созданием нашего генеалогического древа. Она отследила старые документы — записи переписи населения, свидетельства о смерти — и сопоставила их с фотографиями, которые у нас были или которые удалось откопать в Интернете. Мы поместили их все в альбом, который планировали передать нашей дочери. Но даже в сочетании с фотографиями эти факты и цифры рассказывали лишь часть истории.

Кем были эти люди на самом деле? Что побудило их принять решения, которые они приняли? Как эти решения повлияли на меня? Как они, в свою очередь, собирались формировать моих детей?

Мой отец бросил свою семью. Даже в зрелом возрасте одна мысль о нем заставляла меня краснеть. Но большую часть того, что мне было о нем известно, я узнал от своей матери — а моя мать была сама для себя ящиком Пандоры.

Я так искренне и не простил никого из них.

Для них это больше ничего не значило. Но, к большому удивлению, для меня это было важно.

Всю свою жизнь я осуждал их — даже несмотря на то, что сам принимал свою кучу паршивых решений. Мне неприятно это говорить, и я не горжусь этим, но я пережил два брака и два развода, прежде чем повстречал Кортни. И хотя столько людей осталось в моей жизни, так много других ушли. Большинство из них я бы хладнокровно вычеркнул из жизни. Я никогда не бросал своих детей или не заставлял кого-нибудь из них чувствовать себя нелюбимым.

Но какую бы холодность ни испытывал мой отец, покидая нас, это, возможно, было и во мне. Являлось ли это тем, что необходимо было искоренить и убедиться, что я никогда не передам это дальше по линии?

Или это было тем, что принесло нам все эти золотые пластинки и помогло купить этот прекрасный дом в Вайоминге?

Когда ты растешь со своими родителями, ты смотришь на себя и думаешь: «Это у меня от мамы, это у меня от папы». Возможно, оно так и работает. Или нет. Может быть, разрыв не так очевиден, как все это. Для меня проблема заключалась в том, что у меня не было возможности узнать. Меня лишили права знать — и с годами это стало еще одним поводом для возмущения. Но стоит только провести достаточно дней в Вайоминге в окружении жены и детей, и будет сложно сдерживать обиды. В тебе больше не осталось той части, которая хочет осуждать.

Но все еще присутствует та часть тебя, которая слегка встревожена, все еще в поисках правды, все еще постукивает по половицам, чтобы убедиться, что под ногами у тебя твердая почва.

***

Теперь наш тур был отложен на неопределенный срок. Никто ничего не знал о будущем, но все вели себя «словно»: Словно пандемия закончится до выборов. Словно мы все еще едем в турне. Будто мир собирался возвратиться к тому, каким он был раньше.

Меня терзали свои сомнения, но я тоже ничего не знал. Я тоже должен был действовать по принципу «словно». В какой-то момент мне пришлось лететь обратно в Лос-Анджелес, чтобы решить все проблемы, большие и маленькие, которые продолжали накапливаться.

Автострады были блаженно пусты. Я бросил езду шесть лет назад, но многое бы отдал за велосипед. Вместо этого я опустил крышу.

Я люблю бывать снаружи, вдыхать свежий воздух. У меня всегда был автомобиль с откидным верхом, и я совершал дальние поездки. Я двигался медленно, потому что ехать было некуда. Немало магазинов в моем районе было заколочено досками. Парк с озером, куда ходили детишки, — там было пусто. Это напоминало поездку по съемочной площадке, и я размышлял о сорока годах, прошедших с тех пор, как я создал группу, обо всех людях, с которыми работал, и обо всем, через что мы прошли вместе, — и совсем не думал о том, куда направляюсь, пока не остановился на красном сигнале светофора в квартале от Аллеи Славы, на углу Кауэнга и Сельма.

Именно здесь репетировала Лондон, моя группа.

Лондон была моей группой до Мотли, и Лондон просуществовала еще много лет после того, как я ее покинул. Слэш и Иззи Стрэдлин проходили через Лондон. Фред Кори из Синдереллы и Блэки Лоулесс из W.A.S.P. На Сансет-Стрип ходила неудачная шутка: Лондон был группой, через которую вы прошли на пути к своей славе — и все стали знаменитыми, кроме Лондона.

Лиззи Грей, Дэйн Рэйдж и я основали Лондон в Голливуде в 1978 году, после того как нас уволили из группы Блэки Sister.

Дейн был рядом — мы поддерживали связь — хотя он уже давно продал свою невероятно выглядящую ударную установку «North». Но Лиззи, который был моим лучшим другом, умер.

Много лет назад, сидя в моей серебристой «Веге» на этом перекрестке, мы долго болтали о моих планах, касательно группы. Мне хотелось, чтобы мы были тяжелее. Мы оба любили Мотта Хупла, Боуи и Квин. Но я также любил Секс Пистолз и Рамонес, и мне хотелось все больше и больше оглядываться на них. Я уже написал большинство песен, которые вошли в первый альбом Мотли. Поэтому я сказал Лиззи, что хочу поговорить, и сообщил ему, что ухожу.

Я помню, как он плакал. Мы уже через многое прошли.

«Я должен это сделать», — сказал я ему. Я отправился создавать Мотли, в то время как Лиззи продолжал работать с Лондоном.

Прежде чем я увидел его в последний раз, мы впервые за много лет поговорили по телефону. Он рассказал мне, что у него болезнь Паркинсона, и мы шутили обо всех вещах, которые он не мог сделать. Он больше не мог играть на гитаре и просто пел. Но иногда, как он сказал, он пел и забывал, где он стоит. Он не знал, где находится.

Несмотря на то, что я подготовился перед нашей встречей, я был шокирован, увидев его, пораженным тем, что сделала болезнь.

Лиззи жил в Вегасе — его жена подвозила его с их дочерьми, — и мы встретились в ресторане в Таузенд-Оукс. Он весил не больше 110 фунтов (прим. пер: 49,8 кг). Я пошел с ним под руку в уборную, поддерживал его сзади, пока он шел, помог ему застегнуть штаны, и это был последний раз, когда я его видел.

Благодаря Аллену Ковачу, мой кабриолет — это «Роллс-ройс». Он белый с красной кожей — прекрасная машина, но я купил ее, потому что это самый большой автомобиль, который я смог найти, из тех, где можно опустить крышу. Если бы они сделали «Додж» таким же большим, я бы купил его вместо этого. Но «Роллс» — это то, что у меня было во время пандемии, и когда я прилетел обратно в Лос-Анджелес из Вайоминга, я забрал его обратно в Таузенд-Оукс в ресторан, где мы встретились.

Сидя на переднем сиденье, я вспоминал ночи, которые проводил, ночуя в парках. Я видел, как вывожу Лиззи на улицу, поддерживая его, пока его жена и дети наблюдают.

Я подумал: «Почему он?»

Иногда я забываюсь и спрашиваю Аллена: Эй, как думаешь, мы могли бы сделать это или то?

Он всегда говорит одно и то же: Ты же знаешь, что ты суперзвезда, так?

Я вроде как знаю это, а вроде и нет. Я говорю ему заткнуться, потому что я все еще считаю себя неудачником. Но я неудачник с «Роллс-ройсом».

Почему я, а не Лиззи? Мы любили одни и те же группы, мы вместе писали песни, у нас были одинаковые мечты, но у меня была своя судьба, а у него — своя.

«Группа в поисках басиста. С хваткой, оборудованием, любовью к Аэросмит».

Вот так все и началось. Объявление в газете: гитарист ищет басиста, чтобы создать группу. Я знаю, чем это закончилось, и я был там все это время. Но когда я вернулся в Вайоминг, я пошел в ущелье, где гуляли лоси, сел на свой камень и оставался там, пока Кортни не пришла за мной.